– Они же будут прежними? – О, более или менее. – Лучше пусть будут. – Ну, может, некоторые улучшения. Некоторые незначительные дефекты, – Манипулятор материей натягивает заляпанные перчатки и расставляет пробирки и банки с разноцветными жидкостями. Он отмеряет широкий кусок кожи, подключает рядом с большим, опутанным проводами стулом устройство с антеннами и мигающими циферблатами. Его маленький экран показывает прямую линию пульса. Гонко расхаживает между омерзительными предметами мебели. С разных поверхностей и деталей за ним с безмолвной мольбой следят глаза. – Что это? – спрашивает он, поднимая что-то похожее на губную помаду. – Губная помада, – весьма раздраженным тоном отвечает Манипулятор материей. – Для? – Разновидность клоунского грима. Джордж подумывает о будке для поцелуев, вожделение было... мм... механизмом для сбора, да, которым цирк не пользовался уже довольно давно. Нужна будет женская особь достаточной степени красоты, я полагаю. Помада еще более усовершенствует ее. – Она работает? – Никогда не проверял, – Манипулятор материей натягивает круглые очки и зажигает маленький газосварочный аппарат. – Возьми и попробуй, если тебе так угодно. Помада уже в кармане Гонко, как и что-то похожее на тушь и тени. Он некоторое время наблюдает за работой этого мерзкого человечка, пока тот распиливает кость на тщательно отмеренные куски, но на большее его не хватает. "Возвращайтесь", – шепчет он своей искореженной труппе. Гонко бродит по цирку, пока не находит старый шатер клоунов, перестроенный, переоборудованный, и очевидно используемый для складирования разнообразного хлама. Каким-то образом вид старых холодильников, дверей от фургонов, сломанных столов и латунных зеркал бьет его в уязвимое место, и его ярость вырывается наружу. "Джордж, – шепчет он, сам не понимая, что говорит, видя перед глазами только красную мглу с белыми вспышками ветвистых молний. – Джордж. джордж. джооорррдж!" Стук, звон, треск и грохот разносятся над цирком, а из дверей летят сломанные вещи. Кое-кто с благоговением подходит посмотреть на Ураган Гонко, большинство – что более разумно, – убегают подальше. Позже, на обратном пути к Дому чудес, Гонко едва не теряется в новой планировке цирка, где приказы Джорджа лишили это место почти всего его характера. Шатры все одинакового размера, на одинаковом расстоянии друг от друга, идеально вычищенные, и все вокруг сверкает чистотой, от подметенных полов до отполированных шестов. Повсюду плакаты с лицом Джорджа, только более благородной и красивой версией Джорджа, который таращится с высоты со словами "джордж наблюдает за тобой" и "предатели берегитесь". Гонко в недоумении отмечает, что ни один из плакатов не изгажен. Он останавливается у шатра акробатов, где с изумлением видит на фасаде еще одну вывеску: "любимчики джорджа (на данный момент!)". И буквами поменьше: "подлизывайтесь и стучите на друзей, чтобы и вам выпал такой шанс!" Внутри бездельничают три гибких тела, блестя потом после тренировки. Новые акробаты смеются и потягивают чай со льдом. Гонко пробегает по размытым воспоминаниям той ночи. У него занимает некоторое время, чтобы вспомнить, что старые акробаты мертвы и что Кудряшка говорил что-то про похищенных им на замену олимпийских чемпионов по гимнастике. Но к тому времени, как он вспоминает все это, Гонко уже поднял ком земли, проорал: "Эй, урод!" – и со всей силы швырнул его в первого, кто повернулся к нему. Снаряд попадает его цели в горло. Глаза становятся огромными, кашель, плевки и всякое такое веселье, а остальные бросаются на помощь своему упавшему товарищу. – Ты чудовище! – кричит на него один из них. Все трое плачут. Пострадавший катается по земле с (надо признать) прекрасной кошачьей грацией. Тут Гонко вспоминает, что сейчас текущей вражды между ними нет (ну может до этого момента). Но, учитывая то, как изменилось это место, некоторые знакомые штрихи совсем не помешают. – Что за хрень?! – говорит он. – Свен уже давно бы отправил меня в полет с разворота. Вы не знаете, как акробатствовать? – Мы презираем насилие! – А, так значит, эта война будет легче легкого, вы это хотите сказать? Они с плачем убегают, оставив Гонко беспокойно расхаживать по цирку. Время для него тянется медленно – он чувствует себя отцом в комнате ожидания в родильном отделении. До него долетает слух, что акробаты наябедничали Джорджу, и что Джордж ищет его, но у Джорджа есть полно других, на кого поорать и отхлестать плетью, и Гонко (справедливо) полагает, что Джордж унюхал ту угрозу, что сочится из его пор, и на самом деле не особо спешит найти его. Тем не менее, он держится на безопасном расстоянии, прячась всякий раз когда слышит неуклюжее "топ-топ" ездового громилы Джорджа. Да, здесь действительно многое изменилось. Ходят слухи, что среди всех видов наказаний, особенное наслаждение Джордж получает от того, что посылает повздоривших артистов на унизительные сеансы "примирения" к психотерапевту, которого он притащил из верхнего мира, как когда-то притащил того бухгалтера. На этих сеансах враждующие стороны должны обсуждать свои чувства и разрешать конфликты, иногда перед аудиторией из балаганщиков. Это звучит поистине дьявольски, Гонко должен отдать ему должное, этот старина Джордж знает, как испортить все веселье. Каждый раз, когда Гонко бродит рядом с Домом чудес, он слышит, как за дверью трещат и шипят искры. Разлетелся слух о том, что там творится что-то странное, даже страннее обычного, так что в последние часы поблизости почти не видно ярмарочных крыс. Сам не особо стремясь созерцать внутреннее убранство, Гонко ждет снаружи столько, сколько может, но когда до него доносится: "Дыши! Дыши!" – он врывается внутрь. Пол представляет собой отвратительное месиво из сваленных в кучи обрезков и обломков костей, сочащихся костным мозгом. В ведра затолканы куски плоти и разные органы. В воздухе висит электричество, от которого волосы встают дыбом, и уж точно никогда в одной отдельно взятой комнате так густо не пахло кладбищем и помойным баком. Но там, на стуле, с бессмысленным выражением заново покрытого белым гримом лица – Дупи. Его голова большая и круглая как баскетбольный мяч, с черными пучками волос, торчащими тут и там. Невысокий, пузатый, он виновато таращится на весь мир. Моргает, дышит. Живет. Манипулятор материей вертится рядом, потирая руки. – Первая попытка была успешной! Очень приятно. Он жив, по-своему. – Г-г-гонко? – заикаясь, шепчет Дупи. Он, пошатываясь, встает со стула и мешком падает на пол. Банановая кожура подвела его. Гонко рывком поднимает его на ноги. Дупи трогает его за рубашку. – Там холодно, Гонко. Очень-очень холодно, и... и они заставляют тебя делать всякие штуки. – Ну-ну, – говорит Гонко, пряча свое облегчение и радость, потому что Манипулятор материей пристально смотрит на него. Но еще одна клоунская слеза выдает его, отскакивая от плеча Дупи, и он думает, да к черту все, и обнимает своего товарища-клоуна. – Займись делом, – рычит Гонко на Манипулятора материей, который мерзко улыбается. Тот прикатывает на больничных носилках квадратный кусок плоти и точит мясницкий нож, сдерживая собственные слезы. Правда в том, что он не чувствовал себя таким растроганным уже многие годы. * * * Проходит всего полтора дня, прежде чем остальная его труппа опять собирается за все тем же старым карточным столом, раздавая все те же старые игральные карты. Гонко внимательно наблюдает за ними, чтобы проследить, как они восстанавливаются. Если не считать внезапных пауз и пустых взглядов в пространство, или, как в случае с Дупи – кошмаров, от которых он просыпается с криками о ком-то, кого он называет "Мистер Большестрах", или, как в случае с Гоши – неправильно приделанной конечности, которая наполовину отваливается, когда он двигается слишком быстро, – Гонко рад, что они те же клоуны, что были раньше. Однако, у него еще не вся труппа. – Наклонитесь-ка поближе, – говорит он, когда Дупи и Рафшод наконец прекращают свой бой за то, кому достанется последний соленый кренделек. Они наклоняются, и он посвящает их в великий план. Они, похоже, не слышат ни слова, и тут же возобновляют драку за уже съеденный крендель. Гоши озадаченно таращится на все вокруг. Все системы в норме. * * * – Сегодня, – говорит Гонко своей труппе, после того как дал им пару дней привыкнуть к жизни, – мы отправляемся наверх. Раф, я избегаю Джорджа из-за кое-какой драмы с акробатами. Иди достань нам пропуска. Поиски Джей-Джея могут занять некоторое время, но мы проверим сперва его прежние логова. Мы разделимся, но будем следить за передвижениями друг друга. Если вы заметите его, узнайте, где он остановился. Дальше следует взбучка, и мы хорошенько припугнем его. – Гонко, это... могу я, это... – запинаясь, спрашивает Дупи. – Ты можешь сходить в туалет, Дупи. И если ты спросишь у меня об этом еще раз, я закопаю тебя обратно в той грязной яме, где я тебя нашел. Дупи съеживается: – Ой, Гонко. Там плохо, очень-очень плохо, я просто не могу вернуться туда, там больно глазам, и тебя заставляют делать всякие штуки. – А мне там понравилось, – заявляет Рафшод. – Завел себе пару друзей. Дупи снимает уже испачканные штаны и топит их в отхожем месте, потом надевает новую пару, но не раньше, чем дает всем вокруг полюбоваться на поэтическую вольность, которую Манипулятор материей позволил себе в процессе переделки. – Ох, Иисусе! – в отвращении ворчит Гонко. – Дупи, я хочу, чтобы лишнего хера к утру не было. Даже знать не желаю, что там еще у тебя есть, но отрежь и это тоже. – Он такой щекотно-щипучий, Гонко. Но когда я чешу его, он становится щекотно-больнючим. – О, Гонко-о-о, – нараспев зовет Джордж от полотняных дверей. С высоты своего ездового громилы – который очевидно до чертиков пугает Гоши, потому как тот на негнущихся ногах выбегает из комнаты, визжа как кипящий чайник, – Джордж манит Гонко пальцем. За ним стоит недавно подвергшийся нападению акробат, и таким образом планы клоунов откладываются на полтора часа, пока, с Джорджем, сидящим в углу, грызущим попкорн и время от времени издающим одноголосое закадровое ржание, Гонко и Клавдий (акробат) обсуждают свои чувства с новой игрушкой Джорджа – психотерапевтом. Это женщина сорока с чем-то лет, одетая в пастельные оттенки бежевого и зеленого, с кудрявыми волосами, очками и длинной шеей, на которой ее голова постоянно кивает в идеальном понимании. Руки Гонко мертвой хваткой сжимают подлокотники кресла на протяжении всего сеанса. Клавдий, по крайней мере, находит ценным все происходящее. – Думаю, то, что я чувствую... когда клоун нападает на меня?.. это чувство отверженности. Психотерапевт понимающе кивает. – А, может быть, Гонко, когда он бросал грязь, или фекалии, или что там это было... выражал протест против какой-то отверженности, которую он чувствовал в прошлом? Джордж в своем углу чуть не умирает со смеха. – И это просто замечательно, что вашему хозяину не безразличны наши сеансы, – говорит психотерапевт. – Я чувствую от этого некоторую значимость, – говорит Клавдий, – хотя этот частый смех? Он заставляет меня чувствовать некоторую растерянность. Время ползет медленно как никогда. Под конец Гонко не может вспомнить ни своего имени ни рода занятий, так как злость затмила все. Он каким-то образом умудряется обнять акробата, когда ему велят, и сказать что-то похожее на "извини". Когда туман ярости рассеивается, он стоит по колено в обломках фургона, с разнообразной болью, указывающей на то, что это его собственные руки и ноги уничтожили его. Остальные клоуны с уважением глядят на него, аплодируя. (Гоши аплодирует, надувая щеки и шлепая по ним ладонями, что он продолжает делать весь остаток вечера). Цыгане, владельцы вагончика, стоят неподалеку, не особо впечатленные, и Гонко вспоминает великий план. – Эй, все вы, забирайте куски этого фургона, – говорит он цыганам. – Мы возьмем их наверх. Починим их там. Вы идете с нами. Тайная миссия. Хорошая оплата и куча привилегий. – Куда наверх? – спрашивает один из цыган. Это еще одни, выжившие после Курта. Некоторые из них пробыли здесь так долго, что мир наверху стал для них почти мифом. – Пошли, и дядя Гонко покажет. Немногие из тех, кто наблюдал за его демонстрацией силы, осмелились бы ослушаться его, так что цыгане неохотно поднимают куски фургона побольше, в то время как клоуны забирают остальное. В лифте нет места для всех них и обломков фургона, так что клоуны едут наверх первыми. – Так вот, великий тайный план, – говорит Гонко, – и на этот раз слушайте. И так стиснутые вместе, клоуны придвигаются еще ближе, тесный контакт провоцирует целый спектр забавных звуков: от колокольчиков и выскакивающих тостов, до звука выпускания газов. – Наше собственное шоу. Наверху, там, откуда приходят простецы. Тот фургон, что я разломал – это первая часть. Мы натаскиваем еще разного барахла и прячем его наверху, пока все не будет готово. Потом очень долго разбираемся с этим, – он вытащил листок с именами, который ему дал Джордж. – Мы добываем свой собственный порошок, ясно? Мы платим больше, чем платит Джордж, и подкупаем любого, кого мы только захотим, чтобы он участвовал в новом шоу. – Но что, если Джордж захочет, чтобы мы участвовали в его шоу? – спрашивает Рафшод.