— Наверно, приняли, раз ничего не говорят. А Нюра вчера спросила, в чем я в Свердловск поеду. Это и Николаю показалось значительным: раз берут Катю в город, значит, приняли. — Как баба Сима? — спросила девочка. — Хорошо. Лекарство-то помогло ей. Послала вот тебе… Николай вынул из кармана маленький сверточек: там лежали три конфетки «Земляника». — Спасибо! На загонах кипела работа. Девочки решили перед отъездом привести все в порядок. Заготовили воды, почистили под навесами и намесили кормов даже на утро. И в вагончике провели генеральную уборку. Вымыли пол, вытрясли постели, начистили кастрюли. — Да что это вы, будто навек собираетесь, — не переставала удивляться Аксинья. А маленькие утятницы успели даже пособирать перо на загонах: вдруг дождь польет — и сколько добра пропадет даром! Кажется, скажи им сейчас, что надо вагончик переставить на другое место, — схватились бы и за это. Удивительные девчонки! Учительница отыскала глазами Катю. Та старательно выскребала ножом кормушку. Любопытные утята лезли под руки. Катюша то и дело легонько отгоняла их, а они подбегали снова. У Светланы Ивановны защемило сердце. Вот сказали бы ей сейчас — выбирай: или проводи собрание насчет Кати и поезжай к маме в Ленинград, или не проводи собрания, но откажись от поездки… Она бы выбрала последнее! А маме бы все объяснила в письме. Но выбирать тут нельзя. С Катюшей все обстоит очень непросто. Трудная грозовая ночь примирила девочек с провинившейся подругой. Они уже не сторонятся ее. Даже строгая Нюра ведет себя с ней по-прежнему. Но правильно ли будет оставить все так, как есть? Не даст ли это девочкам повод думать, что не сдержать слово, оставить товарищей в беде, бросить большое ответственное дело — не такой уж серьезный проступок? Светлана Ивановна вчера задержала директора у лодки и просто только спросила, как-поступают в таких случаях. А он опять себя ладошкой по лбу. — Вы правы! Надо провести пионерский сбор. — Виктор Николаевич, я совсем не уверена… Мне кажется, Катя уже и так… — Нет, нет, Светлана Ивановна, милая, нет, — покачал головой директор. — Это сделать нужно, — и успокоил: — Я не сомневаюсь, что все кончится хорошо. Вот увидите! …В сарае весело тарахтела силосорезка. Зеленая куча росла, Николай то и дело отпихивал ее ногой, освобождая место для новой резки. Настроение у возчика было хорошее, и он довольно громко напевал песню и даже посвистывал. В сарай прибежала с ведром Стружка. Набрала молотой травы, но не уходила, стояла возле машины и подставляла руку под зеленую струю. Потом что-то сказала Николаю, постучав по моторной части машины. Он не расслышал и утвердительно помотал головой. Стружка упорно продолжала говорить, и парень, наконец, выключил мотор. — Я вот что говорю, — сказала Стружка, и голос ее в наступившей тишине прозвучал так громко, что девочка опасливо покосилась на дверь. — Я тебе вот что говорю, — повторила тихонько: — Когда у нас будет собрание, ты, смотри, не включай силосорезку, а то она нам мешать будет. Ей не терпелось рассказать Коле о том, что сегодня будет, но и болтушкой выглядеть не хотелось. Ну, а если он расспрашивать начнет, тогда можно будет кое-что и сказать по секрету. Коля — как могила: никому не выдаст. — Какое собрание? — спросил Николай. — Ну мало ли какое, — решила на всякий случай поломаться Стружка, — не должна же я тебе все рассказывать. Коля молча посмотрел на нее и включил мотор. Девочка даже растерялась. Вот и поговори с ним. Гордый какой! Стружка покрутилась в дверях, не зная, как бы снова вызвать Колю на разговор, но он, думая, что она ушла, больше не повертывался в ее сторону. Только когда в третий раз она прибежала в сарай, ей удалось перемолвиться с Колей словечком. — Ты понял, что я тебе тогда сказала? — строго спросила Стружка. — А что? — Чтобы ты силосорезку не включал, когда у нас собрание будет. Коля с готовностью покивал и опять хотел заняться делом, но Стружка, торопясь, заговорила: — Мы на собрании Катю разбирать станем за ее поступок. И будем решать, принимать ее обратно или нет. Николай вдруг повернулся да так и впился в девчонку глазами. Стружке даже показалось, что он побежит сейчас и будет всех расспрашивать про собрание. На всякий случай она встала в дверях, загородила выход. Но парень сказал неожиданно тихо: — Так вы ведь приняли ее уже… — Ага! «Приняли!» — возразила Стружка. — Кто ее принимал-то? Она сама, не спросясь, приехала и давай утят разгружать. С нами не разгова-а-ривает, вот так ходит по загону… Стружка поджала губы, прикрыла глаза, подняла голову и несколько раз прошлась возле силосорезки. — Как же теперь? — озабоченно спросил возчик. Девочка пожала плечами, развела руками, широко растопырила на них пальцы. — Ну как, как, — сказала глубокомысленно. — Вот так. Напишет она заявление, и мы вырешим на собрании ее судьбу: принимать или не принимать. Коля сел на доску, закурил, и Стружка долго с удивлением смотрела на него. Чего это с ним? Всегда улыбается, а сейчас, смотри, какой серьезный. А в вагончике сидели Нюра и Катя. — Вот так и кончай: «Я поняла свою ошибку и прошу опять принять меня на пионерскую ферму», — подсказывала Нюра. — Я еще припишу тут: «Очень прошу не отказать в моей просьбе». Можно? — Можно. …Силосорезка молчала. Николай, незаметно выглядывая из дверей, уже второй раз перегребал кучу зелени с места на место. Делать больше нечего, а уходить не хотелось: собрание, наверно, возле вагончика будет, из сарая все видно и слышно. Девочки сели обедать. Катерина с ними. Печальная очень. Не ест, зря ложкой в чашке болтает… И все молчат, будто с похорон пришли. Поели. Со стола убирают. Дежурит сегодня Алька, а посуду моют все вместе, чтобы собрание скорее начать. А Катя у оградки стоит, на уток смотрит. Ах ты, Катя, Катя… Расселись за столом. Нюра собрание открывает, говорит что-то. Эх, спиной стоит к сараю-то, ну ничего не слыхать! «Прошу не отказать в моей просьбе», — донеслось до Николая, когда он почти высунулся наружу. «Катино заявление прочитала…» — догадался парень. Нюра действительно зачитала заявление Кати и теперь спрашивала собрание: — Вопросы будут? Девочки молчали, переглядываясь. Стружка вертелась на скамейке. Она вспомнила, что на настоящих колхозных собраниях, если кто повинится, все равно сначала укоряют, а уж потом простят. И неуверенно подняла руку. — Говори, — разрешила Нюра. — Вот объясни нам, Катя, — начала Стружка, — как ты могла слово пионерское нарушить? Мы здесь с трудностями боролись, уток больных отхаживали, а ты по деревне без дела в это время ходила. Катя низко опустила голову. Слово попросила Ольга. — Говори, — кивнула Нюра. Она уже несколько раз тревожно взглянула на Светлану Ивановну: вдруг да разговорятся, начнут корить Катю… Но учительница сидела, глядя перед собой, на озеро, а сейчас повернулась к Ольге, которая готовилась выступить. — Катя, конечно, плохо сделала, — баском заговорила Ольга. — Сначала взялась за дело хорошо, а потом, когда трудно стало, ушла, да и все! А если бы я так поступила и все девочки? Утки-то на кого бы остались? Нюра кашлянула, но Ольга продолжала: — Ведь самой тебе, наверно, стыдно было дома прохлаждаться, когда мы здесь уток выхаживали… И вдруг увидела, что Катя плачет. — А теперь она поняла, — поспешно закончила Ольга. — Она сама мне говорила, что все уже поняла… — Ага… — торопливо подтвердила Алька. — И мне говорила, — враз заверили Стружка и Люся.