Глава девятнадцатая Мокрушина жила в конце узкого проулка. Быстро пробежав его, девочка остановилась у новых ворот и загляделась на выводок утят. Среди них, квохча, ходила курица. Сейчас в деревне многие так делают: подложат под курицу утиные яйца — она и выпарит их. А потом еще с инкубатора утят прикупят да и подсадят к этим. Клушка принимает утят в свою семью, как родных. Все-таки нянька! А когда малыши лезут купаться в канавы или небольшие водоемчики, вот уж бегает она по бережку, вот уж кудахчет! У Нюры защемило сердце, когда она увидела это семейство. Все утята жирные, чистенькие, не такие, как на утятнике. Еще бы! У этих корму всегда вдосталь, теплый сарай в дождливую погоду. — Ну что ты, Анна, встала у ворот! Жду ведь тебя! — услышала Нюра резкий голос Лизаветы. Приподняв тяжелую железную щеколду, вошла в просторный, покрытый тесом двор. — Вот так всегда: людям угодишь, себе навредишь, — сердито продолжала Лизавета, входя в избу. — Чего мать-то стряпать хочет? — Пироги с грибами, — нехотя ответила Нюра. — А у меня вот и по грибы сходить некому, — вздохнула Лизавета, доставая с полки железную банку. — Валерку не пошлешь. «Еще мало тебе всего», — думала Нюра, оглядывая с порога большую, богатую избу Мокрушиной. Через распахнутые двери, ведущие в горницу, видны разрешеченные белой жестью сундуки, стоящие один на другом. Внизу — самый большой — под замком, а сверху — все поменьше, поменьше. Четыре сундука! Пол устлан красивыми половиками, на них еще круглые коврики положены, сшитые из разноцветных тряпок. Даже в кухне половики настолько чистые, что ступить на них страшно. Нюра так и не сошла с порога. «А коечки Степановны уже и в помине нету», — отметила она, взглянув на опустевший угол кухни. За столом сидел худенький загорелый Валерка и доедал жиденькую окрошку.. — Поскорее, сынок, некогда мне с тобой, — торопила мать. Из жестяной банки она насыпала на листок от отрывного календаря щепотку сухих дрожжей. — Хватит на квашонку. Ну, пошли, Валерик. Если вдруг дождь пойдет, посидишь в бане или к соседям забежишь. Мокрушина сняла в сенях со стены связку ключей, закрыла избу на два замка, ворота заперла на внутренний и подошла к Валерке. А тот уже приготовился: поднял правую руку, выпятил бок вперед. Лизавета отыскала в кармане Валеркиных штанов специально пришитую пуговицу, несколько раз намотала на нее тонкую тесемку… Остальные ключи спрятала в свой карман. Нюра задержалась, наблюдая эту картину. «И от кого добро свое прячет? В деревне воров вроде нет». Лизавета потрепала сынишку по щеке, выпрямилась и, довольная, посмотрела на небо. — Ой, знать-то, дождь будет. Поясницу ломит, — сказала она. — Хорошо в огороде польет! — Вам-то хорошо! — неожиданно обозлилась Нюра. — Вы загоните своих утят в сарай, Валерку — в баню, да и делу конец! Лизавета удивленно посмотрела на нее. — А что? И загоню. Чего это ты взъерепенилась? Им добро делаешь, а они… — Возьмите ваши дрожжи. Не нужно от вас ничего! — крикнула Нюра и бросила в ноги Лизавете крошечный бумажный сверток… …Корреспондента уже не было. — Так ничего и не записал. Посидел, поглядел и ушел, — как ни в чем не бывало заговорила мать. — Давай дрожжи-то, дочка. Нюре не хотелось рассказывать матери о том, что произошло. — Не застала я ее, — буркнула она. — Ну, во-о-т! — огорченно всплеснула руками Мария Трофимовна. — Говорила ведь тебе, беги скорее. Она чувствовала себя немного виноватой перед дочерью — хитростью выпроводила ее из дому — и сейчас не стала выговаривать за непослушание. Чтобы сгладить утреннюю ссору, сказала: — Я опять платье-то твое разглядывала. Хоро-о-шее! Достала из шкафа сиреневое штапельное платье, по которому во все стороны разбежались желтенькие, словно солнечные, струйки. Погладила материал. — Ровно шелковое! Нюра подошла и тоже пощупала мягкий штапель. Всего третий день висит в шкафу это новое платье. На колхозном собрании в клубе всем девочкам-утятницам торжественно вручил по такому подарку инструктор райисполкома. — Это за то вам, товарищи пионеры, что выходили вы в холода больных уток, за то, что по району у вас оказался самый низкий процент падежа птиц. — И каждой руку пожал. Председатель Сергей Семенович тоже выступил и пообещал на днях свозить девочек в Свердловск на экскурсию. — Вот когда в город-то поедете, все, как одна, и наденете платья-то, — советовала мать. — Ага, мы так и договорились, — оживилась Нюра, радуясь предстоящей поездке. Обновку снова повесили в шкаф. Нюра выбежала в сени, налила в ведро воды, сняла с перил крыльца сушившуюся тряпку и прошла в передний угол комнаты. Подхватила братишку вместе с игрушками, посадила на кровать. — Ну-ка, Ванятка, посиди тут, я пол вымою. — Смирненько сиди, сынок, не балуй, — сказала мальчугану Мария Трофимовна. — Сегодня опять дома с Нюрочкой спать будешь, — и незаметно взглянула на дочь. Нюра мыла пол, что-то напевая под нос. «Славу богу, значит, еще ночку подомовничает…». — Пойду поросенка накормлю, курам воды налью, — обрадованно захлопотала мать и направилась к двери. — А придешь и спать ложись. Ванятка уснет, и ты поспи. Нюре вдруг стало очень жаль мать: пришла с дежурства и еще глаз не сомкнула. А на ночь опять пойдет. Она домыла пол в комнате, прибрала в сенях. Прополоскала тряпку и повесила ее на крыльце. Ванятка спокойно играл на кровати, беспрерывно лепеча. — Ох, что-то тучи забродили, — входя в избу, сообщила Мария Трофимовна. — Кабы гроза не собралась. Парит. Нюра выглянула в окно. На небе, действительно, собирались тучи, солнышко то и дело скрывалось за ними. — Может, разнесет, — сказала она. — Вчера так же было. — Может, и разнесет, — согласилась мать, — а только вчера не парило так. Сейчас отнесу Калистратовне огурчиков свеженьких… — Уж лучше сегодня бы дождь прошел, — озабоченно проговорила Нюра. — А то завтра нам последнюю партию малышей привезут с сельской фермы. — А этот… как его… корреспондент давеча сказывал мне, что сегодня их туда отправляют, — вспомнила Мария Трофимовна. Нюра быстро взглянула на мать. — Как сегодня? Ведь завтра же хотели! — заволновалась она. — А кто их знает? Видно, машины свободные подвернулись. Ну, схожу в огород, отнесу гостинцев няньке, да обедать станем. Мать и не подозревала, как встревожила Нюру. Лишь только вышла из избы, та забегала по комнате, разыскивая свои ботинки и пальтушку. Теперь раздумывать не приходится. Уж кто-кто, а Нюра знает, что значит гроза для маленьких утят. Они будут метаться по незнакомому месту, не скоро загонишь под навес. Не одни лишние руки понадобятся, чтобы ловить да укрывать их от дождя. И Коли не будет на озере: ему два выходных дали. «Надо записку написать маме. Все равно добром она меня не отпустит». Ох, как не хотелось обманывать мать! Очень расстроится она, не найдя в избе Нюры. И, конечно, Калистратовне сейчас скажет, что Ванятка дома сегодня ночевать будет. Потому и понесла огурцы довольная, радостная. «Мамочка, родненькая, прости меня, только я все равно убежала на утятник, — чуть не плача от жалости к матери, торопливо писала Нюра.. — И не догоняй. Я побегу быстро, а там, может, на попутный грузовик сяду. Их много ходит по тракту да еще с прицепами». Нюра задумалась на минутку, взглянула на братишку, всхлипнула и быстро приписала: «А Ванятку я на пол сняла, чтоб не упал. Придешь — и спать ложитесь, отдохни перед ночью. До свиданья, мамочка. Твоя дочь». Нюра разостлала половичок на пол, ссадила с кровати Ванятку, дала ему карандаш и листок бумаги. С кухонного стола убрала в припечек спички, спрятала в ящик нож, схватила пальтишко, ботинки и побежала к двери. От порога вернулась и поцеловала брата в розовую щеку с прилипшими к ней огуречными зернышками. Мария Трофимовна пришла скоро: