На одной из ветхих изб покривилась вывеска — «Красный уголок», но дверь почти всегда на замке. Изредка приезжает сюда киномеханик с передвижкой, и тогда с шести часов вечера плетутся к красному уголку старики с табуретками занимать места. Вот в эту-то деревеньку и шла сейчас обиженная Катя. Здесь жила ее бабушка, Аграфена Никитична, мать отца. Катино село и бабушкина деревня совсем рядом, а колхозы разные. — Небо и земля, — говорила бабушка об этих двух колхозах, и Катя всегда искренне удивлялась, почему это так. — Председатель у вас, наверно, нехозяйственный, — предполагала она, и бабушка, вздохнув, махала рукой. — Верхогляд, не прислушивается к народу, а в Замирайку и не заезжает. Сколько доброго ему люди подсказывают! Сидит, записывает, головой кивает, а потом, смотришь, все по старинке идет. — А наш-то болота осушил, — осторожненько сообщала Катя, боясь задеть бабушку за живое. — Знаю. Мы вашими-то овсами все глаза ему прокололи, — рассказывала Аграфена Никитична. — У нас ведь тоже, болот-то не дай бог! «Руки не доходят, всему срок будет», — говорит. Тьфу, ты! — плевалась бабушка. — И чего в районе тянут? Совсем было снимать хотели, нет, опять за что-то зацепился… Аграфена Никитична работала сторожем на ферме. Мать Кати не раз звала ее жить к себе — не соглашается. — У вас не семеро по лавкам, а мои руки еще и в родной деревне сгодятся. Катя давно не была у бабушки. «Хоть по деревне в открытую похожу, никто в лицо корить не станет», — думала она. Вошла в деревеньку через скрипучие из жердей ворота и сразу увидела на левой стороне улицы новый сруб. Возле него сидели на бревнах старики и старухи с ребятишками, наблюдали за работой строителей. А те, оседлав сруб, весело постукивали топорами. — Срок нам малый даден, — говорил лохматый, с отгорелыми бровями парень. — Чтоб за два месяца сгрохать — и все тут! — Да уж надо, надо, — кивали головами старики. — Ребят-то сдадим, так тоже руки к делу приложим. «Ясли, видно, строят», — догадалась Катя и ускорила шаг. «У нас если где старенький домик стоит, рядом новый сруб ищи», — с гордостью думала девочка. Но тут же в груди защемило, будто не ее это радость — чужая. Бабушка суетилась возле печи. Высокая, сухопарая, она выглядела моложе своих шестидесяти лет. Лицо загорелое, энергичное. — Вот на шаньги-то ко мне и гостья пожаловала, — обрадовалась она, увидев на пороге внучку. — Совсем забыла бабку! — И, целуя Катюшу, сказала: — Знаю, знаю, что на пионерской ферме робишь, недосуг тебе по гостям расхаживать. Выходной дали? Катя устало присела на скамейку возле стола. И здесь тоже начинается! — Выходной, — соврала она. — Чего же ты с утра-то не пришла? По ягоды бы сбегали, а вечером — в кино, «Весна на Заречной улице» смотреть. Рано тебе завтра? — А я завтра могу поздно на утятник пойти, у меня давно выходных не было, — отчаянно врала Катя. — Ну и ладно тогда. Отдохнешь хоть. Нелегко, поди, с утками-то приходится? Катя промолчала, будто засмотрелась на что-то в окно… И, решив покончить с расспросами, сама стала пытать бабушку. — Ясли строят у вас? Аграфена Никитична, угощая Катю чаем с хрустящими тоненькими ватрушками, рассказала новости. Председатель у них новый — вот и жизнь по-другому пошла. — Бедовый такой, сообразительный. Теперь и на фермах порядку больше стало, и машины заработали. — А про болота говорит что-нибудь? — поинтересовалась Катя. — Ну, да не сразу, конечно, все охватит, а только надежда у нас на него большая. Народ к нему тянется. И школьников наших к делу приспособил, не ходят теперь по деревне, не пинают воздух ногами. Тебе трудодни-то идут? — неожиданно спросила внучку Аграфена Никитична. Катя поперхнулась. Бабушка внимательно посмотрела на нее. — Ну-ка, рассказывай, внученька, хватит таиться! Сразу приметила я неладное, да виду не подала. Отец-то с матерью здоровы ли?.. — Здоровы, — прошептала Катя и вдруг уткнулась лицом в бабушкины колени, заплакала горько, безудержно. — Чего ты, а, Катя? Да что ты, голубушка? Ну-ка, сказывай, сказывай скорее… Чего стряслось-то у тебя? И Катя, захлебываясь слезами, поведала бабушке про свою беду. — Вон оно, выходит, дело-то какое, — сказала та, выслушав внучку. — Не приняли, значит? — Не приняли, — всхлипнула Катюша. — А может, матери учителку вашу попросить? Нельзя тебе от фермы отступаться, дело хорошее. Пусть сходит мать-то. — Не-е-ет, Нюра все равно не примет, — безнадежно покачала головой Катя. — Она ведь заведующая-то фермой… Бабушка молчала, встревоженная и огорченная. — Не знаю тогда, что и присоветовать тебе, Катерина, — сказала она. — Иди хоть в полевую бригаду, что ли… — Стыдно. Мальчишки засмеют… — А ветер пинать не стыдно? — вдруг рассердилась Аграфена Никитична. — Завтра же пристройся куда-нибудь. Руки-то везде сейчас нужны. Потом они ходили в кино. Перед началом сеанса к киномеханику, парню в защитной гимнастерке, подбежал белоголовый парнишка и, звонко швыркая носом, дернул его за рукав: — Федька, Маруська корову додаивает. Обождать велела. Киномеханик удивленно хмыкнул: — Чего это она за корову-то рано взялась? — А опосля кино она на дальнюю ферму уедет, недосуг будет, — объяснял парнишка. — А корова-то взлягивает, не дается. Вот уже десять минут седьмого, а киномеханик все не крутит картину. — Чего еще, начинай давай! — покрикивают на него зрители. А парень ходит вокруг своей передвижки, установленной в конце продолговатого зальца, протирает что-то, подкручивает. Но вот дверь в красный уголок широко распахнулась, и черноволосая, курносая девушка со всего маху плюхнулась на первое попавшееся свободное место. Свет в зале сразу погас, на светлом экране забегали, заговорили люди. …Крупными хлопьями валит снег. Ребята лепят снежную бабу. «Баба» вдруг ожила, подбоченилась тонкими руками-палками и пошла по снежной дороге показывать ребятам свои угодья. — Ой, Федор, зазябла я совсем, — обернувшись к киномеханику, звонко крикнула черноволосая девушка. — И чего это ты посредь лета зиму показываешь, с опозданием на полгода кино привозишь. «А у нас «Судьба человека» идет. Совсем новая картина», — опять с гордостью подумала Катя. — По вашему-то клубу и это ладно, — усмехнулся парень и добавил добродушно-ласково: — Сиди давай, не крутись. После зимы весну запущу, согреешься… — Вот подожди, — звонкоголосо продолжала девушка, — председатель говорит, на будущий год клуб в Замирайке новый будет… «А у нас уж достраивают, большой, как в городе…» — …так тогда мы тебя близко не допустим со старыми-то картинами. — Ой, похоже, ты на будущий год сама из Замирайки в село переберешься, — оглянувшись, хитро хихикнул какой-то старичок. — А я еще посмотрю, подумаю, — весело ответила девушка. Бабушка склонилась к Кате, прошептала: — Маруська-то — Федькина невеста… «Весна на Заречной улице» в Липовке прошла давно, но Катя с удовольствием смотрела картину снова. Уж очень нравилась ей песня из фильма. Она даже подпевала тихонько его героям. На душе у Кати стало легче — на нее всегда так действовала музыка. Девочка не знала, как поступит завтра, но что-то надо делать. Катя проводила бабушку на ночное дежурство и, прощаясь, сказала: — Я, наверное, завтра рано уйду, не дождусь тебя. Аграфена Никитична поцеловала внучку, поправила сбившийся платок на ее голове.