— А к вам приехать можно? — спросила Стружка. — Опыт перенять? Гости засмеялись. — Заезжайте. Только чего перенимать станете? У нас ведь всего три тысячи голов… — Три только? — удивилась Нюра. — Почему? — Так начальство распорядилось. Дело новое. Сперва на малом решили попробовать. — А вы сами обязательство возьмите, не слушайте начальство-то, — горячо посоветовала Стружка. — Наше тоже против было, препятствовало даже, но только мы сказали, что десять тысяч вырастим, — и баста! А потом еще добавили. — Ваше дело молодое, — улыбнулись приезжие. — А мы с этими замаялись. Когда гости уже садились в свою лодку-моторку, девочки пошептались, подошли к берегу, и Нюра, смущаясь, сказала: — Мы видели, как наши утки на середине озера с вашими перемешиваются. И потом неизвестно, какие куда плывут. Утятницы переглянулись. — Так. Ну и что? — Смолин сказал: пересчитать надо… — Кто такой Смолин? — Зоотехник наш… Утятницы повеселели. Одна указала на загоны, полные уток, и посоветовала: — Ну и пересчитывайте! Нюра еще больше смутилась. — Наших-то трудно пересчитать. Может, лучше ваших? Если лишние будут, значит, наши пристали… Гости тоже пошептались и предложили: — Приезжайте завтра. Да захватите с собой пару ваших белых уточек. — Зачем? — А так, породу сравним. Глава тринадцатая Агроном Красноперов ехал на своем Воронке на дальние поля за Малайку. Лошадь ровной рысцой бежала по тракту, фыркала, мотала головой, отгоняя надоедливых, жужжащих оводов. Красноперов позевывал: часто приходилось ему теперь объезжать поля. Не за горами косовица, в бригадах нужно все подготовить, проверить, чтобы никакого затора не случилось в горячие дни уборки. Спать некогда. Урожай нынче выдался на славу. Вот он, хлеб-то, какой поднимается. Красноперов с удовольствием оглядел необъятное зеленое море пшеницы, волнующееся с левой стороны дороги. Как вот все это убрать в срок, сберечь каждое зернышко? «Хоть бы погода не подвела», — подумал агроном и прикрыл глаза: до Малайки еще далеко, подремать можно. — Товарищ Красно-пе-ров! — услышал он далекий оклик и увидел: по полевой дороге бежит девчонка. Бежит, высоко поднимая коленки, размахивая руками. Вот, сокращая путь, свернула с дороги в клеверное поле и понеслась наперерез агроному. «Никак опять Нюрка Потапова», — узнал Красноперов и остановил Воронка. Слез с удобного сиденья, подошел к пшеничной полосе и стал перебирать зреющие колосья. Девочка, поняв, что агроном дожидается ее, побежала тише. «Ишь, запыхалась, сердчишко-то, наверно, выскочить хочет», — исподлобья наблюдал за ней Красноперов. Нюра приблизилась и, обойдя Воронка, привалилась спиной к оглобле, возле черного блестящего бока лошади. Та повернула голову, доверчиво кося на Нюру добрым влажным глазом. — Ну, Нюра Григорьевна, чем могу служить? — спросил агроном и, опустив колосья, вернулся к ходку. Ведь это же дядя Миша, ее сосед. У него есть Витька и Алешка. Нюра всю жизнь играла с ними на поляне возле избы, а сейчас толстяк Алешка учится с ней в одном классе, сидит на парте с Сонькой Рябовой. А Витька, наоборот, худенький, остроносый. Он в третий класс ходит. Когда был жив отец, дядя Миша часто бывал у них, шутил с Нюрой, а однажды помог сделать ей бумажного змея, как у Алешки. Дядя Миша добрый, это все говорят. Почему же она сейчас так робеет перед ним, боится слово выговорить? — Товарищ Красноперов, — наконец начала Нюра, собравшись с духом. — Зерна нам надо. Линька у старших уток начинается, вес они теряют. А вы помалу даете, а то и вовсе отказываете. Агроном вытянул из сиденья соломинку, пожевал ее. — Уток надо выращивать дешево, — строго сказал он. — Вы им мешанку делайте, травки побольше, крапивки… Крапивки?.. Нюре вспомнился последний поход за крапивой. На ближних-то полянах ее совсем не осталось, всю уткам скормили, пришлось километра за два идти. В тот день Коля с Светланой Ивановной на Рыжухе в Малайку за продуктами уехали, и коса в телеге осталась. — Так нарвем, — решили девочки. Хорошая поляна попалась, много разрослось на ней «жгучки». Нюра ухватила сразу несколько кустов, хотела сломить — не получается: жжет крапива руки поверх рукавиц. — Выдергивать ее будем, — предложила Ольга. Стали с корнем вырывать крапиву. Трудно: крепко вросла она в землю. Но все-таки надергали. Ольга, конечно, больше всех: она сильная… Теперь надо в мешки складывать. Люся осторожно приподняла небольшую охапку, стала заталкивать в мешок: не лезет крапива, жжется. — Давай я буду, — отстранила Нюра Люсю. Руки горят, а Нюра все равно заталкивает крапиву в мешок, уминает ее так, чтоб побольше вошло. Потом ее сменили Ольга, Катя с Алькой и опять Люська — все стали набивать мешки крапивой. Никто не обращал внимания, что больно. Все равно нести ее надо, уток кормить нечем, зерна нет, и мучные смеси кончаются. А ночью Нюра слышала, как тихонько, в подушку, плакала Катя, до утра провздыхала Люся, Руки у всех, до локтей и выше покрылись большими волдырями, чесались, болели. Стружка и Светлана Ивановна несколько раз вставали и осторожно протирали волдыри рыбьим жиром — больше помазать было нечем. Вспомнила об этом Нюра, и так обидно ей стало за подруг и за себя, так рассердилась она на агронома! Подбородок с глубокой ямкой задрожал, темные глаза налились злыми слезами. — Дешево выращивать! — выкрикнула она. — Да мы им крапиву голыми руками рвем, лопатами ее рубим, сапропель со дна достаем. А сколько водорослей с того берега на моторке перевозили! — Передохнула и закончила: — В книжке ясно сказано, что старших уток зерном обязательно кормить надо. Зря не напишут, а вы не выполняете. Воронок вдруг потянулся мягкими губами к Нюриной голове, тихонько захватил кончик красной ленты, вплетенной в косичку. Бантик развязался. От неожиданности Нюра рассмеялась. Обвила руками теплую вздрагивающую шею лошади, прижалась к ней щекой. — Дядя Миша, — проговорила тихо, — дай нам зерна! Комбикормов ведь у нас тоже кот наплакал. — И сколько же, Нюра? — коротко спросил Красноперов. — Пока хоть шесть центнеров! — выпалила девочка, обнадеженная мирным тоном агронома. Тот покачал головой. — Ишь ты, как размахнулась! Три дам, шесть не дам. Урожай снимем — тогда другое дело будет. Зерна у нас мало сейчас. — Ну пять! — просила Нюра… — Три! Нюра вздохнула. — Ну, ладно, три, — кивнула грустно, хотя и трем центнерам была рада.