Девочка снова помусолила во рту хвостик, напряженно что-то обдумывая. – Не ягоды, а яблоки, – наконец сказала она. – Какая разница… – И еще мне сны снились странные. Вы о них не можете знать. Я никому не рассказывала. – Тебе снилось, будто тебя утаскивают на дно, – наугад сказал Сергей, и по изумленному взгляду толстушки понял, что угадал. – Ты была в темноте. И еще тебе было холодно. – Нет, холодно не было, – тихо возразила Катя. – Просто страшно. Сначала я шла, а потом пришлось лечь, и больше я ничего не помню. «К врачу бы вас обеих, голубушки, – мрачно подумал Бабкин, поглядев на Веру, которая в отдалении ждала подругу. – Так ведь вы не пойдете. И Мурзоев, ленивая сволочь, пальцем не пошевелит, чтобы вас уговорить». Какая-то деталь царапнула его в разговоре с толстушкой, и он снова прокрутил в памяти их разговор. Итак, она отправилась с утра в пансионат, чтобы быстро распродать свой товар и вернуться в поселок. Доктор, кажется, обронил, что девчонка собиралась продавать ягоды… Она говорит, что не ягоды, а яблоки, но это и неважно… Стоп! – Яблоки! – объявил Сергей, поняв, что это была за деталь. – Что – яблоки? – Где они? Девочка непонимающе уставилась на него, и Бабкин нетерпеливо взмахнул рукой: – Ну, корзина! Или ведро? В чем ты их везла? – А-а-а, эти! Да, в корзине. Одна на руле, а еще одну я привязала к багажнику. – Умница. И где они? Катя задумалась. – Одна так и осталась на багажнике, – сказала она наконец. – Я ее сверху тряпкой перетянула, чтобы яблоки не сыпались. – А вторая? – А вторая… Вторая пропала, – растерянно призналась девочка. – Я про нее совсем забыла. «Куда же делась корзина? – задался вопросом Сергей. – Может быть, так и валяется в лесу? Нужно будет еще раз обойти пансионат и поискать ее». У него понемногу вырисовывалась версия произошедшего, и он задумался над тем, где похититель мог прятать девчонок. – Теперь у меня и корзины нет, – неожиданно заныла над самым его ухом Катя. – Бабка меня знаете как заругает? – Две недели не ругала, а теперь заругает? – рассеянно поинтересовался Сергей. – Не ной. Что ты хочешь? Чтобы я тебе сплел корзину? – Я вам столько полезного рассказала, а вы мне даже заплатить не хотите! – продолжала хныкать девочка. – Так нече-е-е-естно! Как же я с Верой поеду? – Куда поедешь? – обернулся Бабкин, выведенный ее нытьем из раздумий. Катя огляделась вокруг, убедилась, что никто не подслушивает, и прошептала, выпучив глаза для убедительности: – В Москву! Или в этот, в Питер! Мне Верка обещала, что возьмет меня с собой. Я у нее буду домработницей. Она станет в передаче сниматься, и ее все будут узнавать! Только нам деньги нужны, чтобы снимать квартиру. – В какой еще передаче? – «Дом-2», – важно объяснила Иванова, поглядывая, какое впечатление произведут на Сергея ее слова. Сергей вздохнул и мысленно извинился перед Черниковой. Похоже, она была права, описывая нравы местных девушек и их желание выбраться из поселка. – А в Вязниках тебе не нравится? – спросил он серьезно. Толстушка в ответ взглянула на него как на ненормального: – Вы чё?! Она обвела пухленьким пальцем пруды, захватив и гусей, и дорогу с выбоинами, и Верку, и обветшавшие дома, и сказала с глубокой уверенностью: – Не, мне в принципе здесь неплохо! Только жить здесь я не хочу. Сергей молча полез в карман и со вздохом вытащил две тысячи. Денег было не жалко, но Бабкин не мог не думать о том, как выглядит взрослый мужчина, сующий несовершеннолетней девчонке тысячные купюры. Толстушка оживилась, увидев деньги. – В фонд помощи вязниковским беженцам, – неуклюже пошутил Бабкин, пытаясь сгладить неловкость момента. Но Катя без малейшего смущения сунула деньги в карман шорт и вежливо сказала «спасибо». Он еще порасспрашивал ее, пытаясь выудить со дна ее памяти детали происшествия, но девочка была абсолютно уверена, что спала, и вспоминала неприятный сон без особого энтузиазма. То же самое вышло и с Верой. Когда ей надоело бродить по берегу пруда и она нехотя подошла к скамейке, Сергей подключил ее к игре «Вспомнить все». Он надеялся, что, соревнуясь друг с другом, девчонки припомнят еще что-нибудь… Но из этого ничего не вышло. Каждая из них повторяла то, что он уже слышал. Их апатичность и очевидное безразличие к произошедшему поразили Бабкина. У него закралось подозрение, что девицы не очень ловко пытаются утаить правду. Но, расспросив обеих с пристрастием, он убедился, что причина в другом. У Кати и Веры уже сложилось объяснение случившемуся, и переломить их уверенность оказалось Сергею не под силу. – Да чего гадать, если все ежу понятно? – твердо сказала толстушка. – Там в лесу этот, как его… бермудский треугольник, короче. Кто в него заезжает, тот сразу засыпает. А чего? По телевизору в прошлом месяце показывали, как одна женщина пошла в еловую чащу, а ей там медведь встретился. С косматой головой. Заорал, как больной, и утащил ее к себе в берлогу. И месяц там держал, прикиньте! – А потом что? Съел? – Да ну вас, – обиделась за медведя Катя. – Зачем сразу есть-то? – Правильно, – согласился Бабкин. – Сразу – незачем. Нужно было до зимы ее завялить. – А тетка эта смогла убежать и вернулась домой! А через девять месяцев – прикиньте! – ребеночка родила. А у ребеночка ушки-то – мохнатые! Девочка торжествующе оглядела слушателей. Сергей не нашел что сказать. Зато нашла Вера. – Ка-а-атьк… – протянула она, – так нам с тобой еще повезло, значит! А то и мы могли бы родить этого, с мохнатыми ушками! Бабкин хотел заметить, что такую возможность еще нельзя исключить, но гневный вопль заставил его обернуться. За его спиной Катька ойкнула в ужасе, и Сергей мог ее понять. К ним приближалась тощая жилистая старуха с черной повязкой на глазу – вылитый пират, чудом избежавший виселицы. Для своего почтенного возраста она ковыляла невероятно быстро, и к тому же размахивала клюкой вместо того, чтобы опираться на нее при ходьбе. Старуха рубила воздух перед собой, вопила во весь голос, и казалась буйнопомешанной, выбравшейся на свободу и намеревающейся привести в исполнение планы кровожадной мести. – Бабушка… – пролепетала Катька. – Бабушка?! – неприятно удивился Сергей. – Ах ты сволочь! Гнида беспутная! Срамник! Извращенец, чтоб тебе сдохнуть! – надрывалась старуха, и теперь до Бабкина отчетливо дошло, что все это адресовано ему. – Что ж ты, вошь лобковая, творишь?! Ох, я тебе щас срам-то поотшибаю… От ее бесноватости Бабкину стало не по себе. Более того, он внезапно испытал горячее желание спрятаться за спиной толстенькой девочки, стоявшей позади него и что-то виновато бормочущей про «магазин» и «выследила». Верка незаметно сбежала, не дожидаясь развязки, и Сергей, подавив побуждение последовать ее примеру, сделал шаг вперед, навстречу костерящей его на все лады старухе. – Бабушка, вы отчего ругаетесь? – вежливо спросил он, надеясь обезоружить ведьму любезностью. В следующую секунду клюшка обрушилась ему на плечо, и только молниеносная реакция Сергея спасла его от сломанной ключицы. – Фаши-и-ист! – выдохнула бешеная бабка, колотя клюкой. – Чтоб ты сдох, подлюга! Вот тебе! На! На! Получи, кобелиное твое нутро! Отчаянно уворачивавшийся Сергей заметил в одном из окон белое лицо: кто-то с интересом наблюдал за спектаклем, не собираясь вмешиваться. – Баб, не надо! – пискнула Катерина. – Сейчас и ты получишь, дурья башка! Остолопка! Корова скудоумная! Пока она осыпала ругательствами внучку, Сергей успел занять стратегически выгодную позицию – за скамейкой. Старуха сделала мушкетерский выпад, попытавшись достать его, но скамейка была слишком широкой, а клюка короткой, и до Сергея ей дотянуться не удалось. – Вот скоро прищучат тебя, гаденыша! – прошипела неугомонная старуха, яростно сверкая единственным глазом. – За что прищучат-то, доброжелательная вы наша? – спросил Сергей, восстанавливая дыхание. – За то самое! За то, что девок портишь, стервец! Ишь, нашел радость! Погоо-о-одь, пого-о-одь, щас я мужиков-то позову, они тебе все объяснят, все! – пообещали ему. – Жди здеся, судить тебя будут. Старуха потрясла клюкой. – Ну бабушка! – жалобно заныла Катька. – Он ни при чем! Он мне дал… «…денег», – мысленно закончил Сергей фразу девочки, и его прошиб ледяной пот. В долю секунды Бабкин представил последствия, и перед его мысленным взглядом промелькнула злорадная физиономия следователя Мурзоева, прижавшего наглого московского сыщика по нехорошей статье.