– В общем, жаль, что вы этого не видели. Я ему так прямо и сказала: «Неужели ты думаешь, что я могу такое купить? Ведь не думаешь, правда? Потому что это никакая не шляпа! Это самый настоящий шлем! А я такое носить не могу!» Или: – Ей-богу, Мардж, я эту женщину хорошо знала. В общем, когда она умерла, у нее в животе обнаружили червя размером со шланг для поливки! Сама Марджери разговорчивостью никогда не отличалась и всегда знала, что куда лучше выражает свои мысли в письменном виде – в письмах и открытках. У нее однажды установилась весьма оживленная переписка с такой же любительницей жуков, но как только они встретились, все пошло наперекосяк. Они, собственно, собирались просто выпить чаю и поболтать, но та женщина сразу разочарованно заявила: «А я думала, вы мужчина!» – «Но ведь меня зовут Марджери», – удивилась Марджери. И после этого ей даже о жуках разговаривать расхотелось; некоторое время она просто крошила свою ячменную лепешку, а потом встала и ушла. Так что в плане разговорчивости Инид Притти оказалась ее полной противоположностью: как только им удалось благополучно нагнать поезд, она заговорила и больше рта не закрывала. Казалось, кто-то нажал в ней кнопку с надписью «пуск», и, пока Марджери не найдет другую кнопку с надписью «выкл.», ее спутница не заткнется. Инид говорила, говорила, говорила… И в доброй половине случаев каждое ее следующее высказывание не имело ни малейшей связи с предыдущим – она, точно безумная, с невероятной скоростью перескакивала с одной темы на другую, не делая даже нормальной паузы, чтобы отметить конец фразы. И без конца, наверное, уже в тысячный раз, повторяла: она просто поверить не может, что Марджери – это самый что ни на есть настоящий живой ученый, сотрудница Музея естественной истории (у Марджери просто возможности не было ее поправить), и теперь они вместе совершат экспедицию на другой конец света. Инид также мимоходом затронула тему головных уборов для сафари, всевозможных тропических паразитов, сложный тамошний климат, мистера Черчилля, карточную систему, погоду в Лондоне, а также перечислила кое-какие факты из своей биографии. Сообщила, например, что ее родители – чудесные люди! – умерли от испанки, когда она была совсем крошкой – ах, как это было печально! – и ее вырастили соседи. Но больше всего Марджери раздражало то, что Инид никак не желала называть ее по-человечески, а упорно использовала отвратительное имя «Мардж»[10], вызывавшее в памяти малоприятный заменитель масла, подвергнутый особой химической обработке. В какой-то момент мимо них протиснулась женщина с ребенком, и Инид тут же переключилась на детей. – Ох, о детях, особенно о малышах, я могу говорить бесконечно! – Нет, на эту тему, пожалуй, нам говорить не стоит, – сказала Марджери, втайне надеясь, что ее спутница наконец-то умолкнет. Но, увы, было уже слишком поздно – Инид ничто не могло остановить. – Я обожаю детей! Возможно, потому, что сама без родителей выросла. Говорят, у меня была сестра-близнец, только она еще во время родов умерла. Мой муж считает, что я именно поэтому так много говорю… – Простите, так вы замужем? – прервала ее Марджери, хоть ей и далеко не сразу удалось задать этот вопрос, ибо речь Инид лилась непрерывным потоком. Она говорила так быстро, что Марджери порой казалось, будто она слышит некое варварское наречие. – Разве я вам об этом не писала? – О муже? Нет. Об этом вы даже не упомянули. Инид внезапно умолкла. Побледнела. Она, казалось, была просто потрясена. Но быстро опомнилась. – Впрочем, это неважно. Он все равно уехал. – Куда же он уехал? – Что, простите? – Ему по работе пришлось уехать? И тут ясные глаза Инид вдруг наполнились слезами, от чего ее золотистые веснушки засияли еще ярче. Марджери почувствовала себя неловко. А Инид воскликнула: – Да, да! По работе! И ее в очередной раз понесло: она принялась рассказывать потрясающую историю о какой-то собаке, прикованной цепью к стене и – Инид сама это видела! – пытавшейся отгрызть собственную лапу. Казалось, абсолютно все, что бы ни случилось в жизни Инид, вызывало у нее жгучую потребность незамедлительно кому-нибудь рассказать об этом, причем в мельчайших подробностях. За окном вагона шел дождь, капли его стучали в стекло и, сползая вниз, разлетались на ветру, оставляли кривые дорожки. А за пеленой дождя виднелись ряды мрачных домов и неухоженные дворы, где на веревках висело нижнее белье и одна к другой лепились убогие уборные. Слушая Инид, Марджери с ужасом думала о том, как ей выдержать пять недель плавания в ее обществе, не говоря уж о том, что им еще предстояло вместе на гору подниматься. Когда они подъезжали к Тилбери, Марджери уже вполне готова была убить свою ассистентку. И, пожалуй, убила бы, если б это удалось сделать потихоньку, чтобы никто не заметил. Зал ожидания был набит битком. С трудом верилось, что все эти люди собираются плыть в Австралию, причем именно на судне Королевского флота «Орион». Лайнер стоял у причала, ожидая, когда объявят посадку, и являл собой полную противоположность тому, что творилось в здании порта – он выглядел на редкость надежным, прочным и спокойным; его массивный корпус был выкрашен кремово-желтой краской, и над ним возвышалась одна-единственная широченная труба; многочисленные иллюминаторы на всех палубах ярко светились, как окна городских зданий в сумерках, хотя сейчас был ясный день. Инид бросила взгляд через плечо, словно высматривая в толпе кого-то знакомого, и обратилась к Марджери: – Итак, давайте-ка хорошенько во всем разберемся. – Шум вокруг стоял такой, что ей приходилось кричать, иначе Марджери ее попросту не расслышала бы. – Значит, мы с вами поплывем на другой конец света, чтобы поискать жука, которого в тех краях, возможно, и нет? – Просто никто его пока не нашел, – поправила ее Марджери. – Его только видели. – А разве это не одно и то же? – Нет, миссис Притти. Разновидность не считается существующей, пока не собрано должное количество ее образцов. И пока они, соответствующим образом оформленные, не представлены в Музей естественной истории. Как только музей примет найденного нами жука и, ознакомившись с моими рисунками и полевыми заметками, решит, что это действительно новый представитель семейства жесткокрылых, ему будет присвоено имя. И только после этого жук действительно будет считаться существующим. – Даже если мы уже давно его нашли? – Да. – Значит, я все-таки права: мы собираемся искать какого-то жука, которого, возможно, и вовсе не существует! – заявила Инид, возвращаясь к исходной точке разговора. Но тут, к счастью, появился таможенный чиновник, и она отвлеклась. – Как вы думаете, Мардж, – задумчиво спросила она, – нас пропустят на корабль? Марджери улыбнулась. Нет, это отнюдь не означало, что Инид уже начинала ей нравиться. Скорее это был тот редкий случай, когда Марджери была вполне довольна собой. Во всяком случае, мысль о том, что ей придется пересечь земной шар в поисках какого-то жука, вдруг показалось ей удивительно естественной и прекрасной. – Конечно. Нужно всего лишь предъявить ваш паспорт, миссис Притти. При этих словах Инид не просто побледнела, а стала цвета остывшей овсянки. – Что, простите, я должна предъявить? – переспросила она. 8. Не вздумайте отплыть без нас! Мало того что они чуть не опоздали на поезд Лондон – Тилбери, так они еще и еле-еле успели подняться на борт лайнера, отплывающего на другой конец света! Впрочем, ждать Инид Притти Марджери не собиралась. Она уже решила, что будет даже лучше, если дальше она поплывет без нее: сама Фортуна, казалось, пришла ей на помощь. Но когда Инид сопроводили в особое помещение для личного допроса, Марджери попыталась по мере возможностей объяснить таможеннику, что с этой женщиной, собственно, только что познакомилась и почти не знает ее. Таможенник, сурово скрестив руки на груди, спросил: почему же в таком случае они путешествуют вместе? И, слово за слово, Марджери сама угодила в ту же ситуацию: ее тоже отвели в отдельный кабинет для личного допроса. – Почему на вашей фотографии две женщины? – спросил представитель таможенной полиции, с удивлением изучая ее паспорт. Комнатушка была крошечная, каждая стена не больше газетного стенда, и таможенник стоял совсем близко. А поскольку он оказался косоглазым, Марджери, стараясь быть вежливой, то и дело вертела головой, пытаясь понять, в который из двух его глаз она должна смотреть. – Эта вторая женщина на фотографии и есть ваша спутница-блондинка? – Нет. Это не она. – Но она похожа. – Нет, совершенно не похожа! У той женщины были каштановые волосы, это и на фотографии видно. Я ее вообще никогда в жизни не встречала. Она просто вломилась в будку, когда я… – Значит, и с этой женщиной вы тоже раньше никогда не встречались? У вас что, привычка такая? Потом он спросил, не угодно ли ей будет снять часы, шляпу и обувь. У Марджери хватило ума понять, что это отнюдь не вопрос, но дело в том, что она затянула шнурки на ботинках двойным узлом из соображений безопасности, а вытащить ногу из ботинка, не расшнуровывая его, было весьма затруднительно. – Вообще-то это не мои ботинки, – сказала она, мучительно пытаясь развязать накрепко затянутые шнурки. – Вот как? – удивился таможенник. – Только не говорите мне, что вы их украли! Марджери даже не сразу поняла, что это всего лишь шутка. С первой секунды щеки ее запылали огнем, и она горячо и многословно принялась отрицать даже саму возможность кражи; ее страстная речь напоминала заверения апостола Петра Господу во время Тайной Вечери. Затем в комнату вошли двое полицейских и, не поздоровавшись, принялись изучать содержимое ее саквояжа с оборудованием для коллекционирования – когда они чуть не уронили бутылку с этанолом, Марджери невольно охнула, но не потому, что ей было бы жалко лишиться единственной бутылки с жидкостью, предназначенной для консервации материала, а потому, что разлить этанол в помещении такого объема означало, что в следующую минуту они все четверо будут валяться на полу без чувств. – А вы, похоже, нервничаете, – заметил один из полицейских. У Марджери и впрямь лоб под волосами был весь покрыт каплями едкого пота, а сердце стучало так, словно она бегом поднялась на гору. – Ну да, судя по моему виду, любой бы решил, что я замешана в чем-то предосудительном! – пошутила она и прибавила: – Например, убила кого-нибудь! – Она засмеялась, однако шутки и комедийные роли никогда ей не удавались, так что эти ее слова прозвучали подозрительно, словно она и впрямь некое преступление совершила. Однако она не унималась. – Так что теперь вам осталось отвести меня в тюрьму, а потом повесить! – И тут уж полицейские перестали рассматривать ее стеклянные колбы и ботанизирки с трубочками и дружно на нее уставились, даже тот косой таможенник, хотя, если честно, один его глаз уперся в макушку Марджери, а второй – в ее ступни. Затем из соседней комнаты донесся уже знакомый ей заливистый смех Инид. Дверь приоткрылась, и в их комнатенку просочился еще один человек – сардины в банке наверняка чувствуют себя свободнее, подумала Марджери, – который принялся что-то шепотом объяснять остальным. Те заулыбались, а этот новый таможенник сказал, обращаясь к Марджери: – Ваша подруга – такая забавница! – Она уже хотела возразить, что Инид – никакая ей не подруга, но вовремя передумала. – Вы можете идти, да советую вам поторопиться, – прибавил таможенник, и Марджери тут же вернули ее ботинки, часы и шлем, а также заново упаковали ее саквояж с оборудованием, причем так осторожно и аккуратно, что это тронуло ее буквально до слез. На этом и закончился ее первый в жизни допрос в полиции, загадочный и удивительно быстрый. Она вышла из комнаты, и в ту же минуту напротив распахнулась дверь, и оттуда пулей вылетела Инид, на бегу застегивая пуговицы на блузке и на жакете. На щеках у нее рдели пятна нервного румянца. Времени у них опять было в обрез, так что – в очередной раз! – пришлось бежать бегом. – Быстрей! – кричала Инид. – Следуйте за мной! – Опять? – пробормотала Марджери и бросилась догонять свою сумасшедшую спутницу. Они снова проталкивались сквозь толпу, налетая на людей, а Инид, вцепившись в ручки своих чемоданов, словно это были руки ее детей, действовала как таран. С трудом миновав двери, они оказались на причале, где еще тесней толпились люди, и все они махали воздушными шариками и что-то кричали. Пробиться сквозь эту толпу было немыслимо – все равно что попытаться пройти сквозь стену. Инид и Марджери оказались стиснуты со всех сторон. Оглушительно играл оркестр духовых инструментов. Какая-то женщина рядом с ними рыдала так, словно у нее сердце разрывалось, а с небес, как будто всего этого было мало, сыпался типичный британский мелкий дождь, липнущий к волосам, обволакивающий кожу влажным туманом и за пару минут способный любого промочить насквозь. – Не вздумайте отплыть без нас! – крикнула Инид. Казалось, она угрожает самому огромному лайнеру, принадлежавшему достойной компании RMS[11]. Матрос уже спустился по сходням с цепью в руках, намереваясь перекрыть доступ на палубу; уже и противотуманная сирена подала голос. «Орион» мог отчалить в любой момент. – Эй, немедленно это прекратите! – еще громче завопила Инид. Марджери тщетно пыталась поспеть за Инид, задыхаясь от боли в бедре. Впрочем, боль теперь пронизывала и позвоночник, и обе ноги сверху донизу, и Марджери никак не удавалось как следует вдохнуть и наполнить легкие. Ее саквояж был значительно тяжелее, чем чемодан, так что ей приходилось постоянно менять руки, и теперь она уже не знала, что лучше: постоянная мучительная боль в правом плече или короткие, но очень сильные приступы боли в левом. – Подождите! Эй, подождите! – орала Инид, и палубный матрос наконец ее услышал. Высмотрев их в толпе, он бросил цепь и сбежал вниз, чтобы помочь им пробиться к сходням. Но Инид рысью пронеслась мимо него, бросив через плечо: – Не мне помогай, дорогуша! Помоги лучше той леди, что тащится. * * * Несмотря на ужасную погоду, все пассажиры высыпали на палубы. Как только судно плавно отошло от причала, оркестр на набережной грянул «Правь, Британия»[12], а пассажиры стали размахивать бесчисленными цветными лентами, которые вскоре опутали корабль, точно гигантская паутина. Инид тоже что-то радостно выкрикивала и посылала воздушные поцелуи неведомо кому. «До свиданья! – кричала она. – До свиданья, старушка Блайти!»[13] А Марджери еще долго стояла на палубе, глядя, как уплывает прочь знакомое побережье, как расплываются в тумане доки, береговая линия, рыбачьи лодки, и вскоре уже весь остров стал казаться чем-то вроде маленькой серой шляпки на горизонте. Неужели она все-таки это сделала? Да! Наконец-то ей удалось совершить то, о чем она мечтала с детства, но от чего в двадцать с небольшим решительно отказалась! В душе у нее просто буря бушевала – ведь прямо сейчас с ней происходило то, во что она еще совсем недавно и поверить не могла. А как было легко привыкнуть заниматься тем, к чему не имеешь ни малейшей склонности, и оказаться связанной этой привычкой по рукам и ногам, и это ненавистное занятие в итоге даже стало причинять боль. Но теперь всему этому конец. Конец несбыточным мечтам и желаниям. Она уже в начале пути! Она сумела отправиться в это невероятное путешествие на другой конец света. И корабль, на котором она сейчас находилась, не просто поднял якоря и вышел в море – он подарил ей новое самоощущение. И она вместе с ним подняла свои якоря. Инид между тем, отыскав какого-то симпатичного стюарда, попросила его помочь им с багажом. («О, вы так добры! – верещала она. – Вы так нам помогли! Спасибо, мой милый! Нет-нет, красный саквояж я понесу сама!») Стюард помог им не только отнести вещи в каюту, но и поведал обо всех тех замечательных вещах, которые будут им предложены на борту лайнера. И не только о бесплатных завтраках и обедах, но и о возможности сколько угодно плавать в бассейне, а также участвовать в различных развлекательных мероприятиях. Само по себе нахождение на борту «Ориона» – это уже огромное удовольствие, сказал он и показал им ряды чудесных желтых шезлонгов, множество маленьких магазинчиков, выходящих на палубу, парикмахерский салон, кинотеатр и просторный зал для танцев. Инид только ахала, охала и кудахтала, как наседка, снесшая яйцо. Желтый – это цвет нашей компании, сообщил им стюард. Такой желтой дымовой трубы нет больше ни на одном судне Королевского флота, кроме «Ориона». – Как раз в тон моим волосам! – засмеялась Инид. – Действительно! – сказал стюард и тоже засмеялся. Затем Инид, естественно, принялась рассказывать ему о золотом жуке, хотя явно знала об этом крайне мало, что ее, впрочем, ничуть не смущало. – Мардж – великая исследовательница, – вещала Инид, – она работает в Музее естественной истории. А я ее ассистентка. О, это будет приключение всей нашей жизни! – Я тоже мог бы устроить вам кое-какие приключения! – интимным тоном заметил стюард. – Не сейчас, морячок! Не надо быть таким нахальным! В общем, в сторону кают туристического класса они продвигались весьма медленно, разговаривая исключительно восклицательными фразами и пересчитывая чемоданами ступеньки трапов. Этих ступенек было такое количество, что Марджери уже стало казаться, будто они спускаются прямо на дно океана. Наконец стюард остановился перед дверью нужной каюты.