На что учитель предложил: – Ну, так покажи нам, Мундик, как ты умеешь читать. Покажи это всему классу. И он взял книгу и стал читать, произнося по одному слову в минуту, и оказалось, что учитель все-таки был прав: читать вслух он не умел. Он никак не мог заставить слова остановиться и перестать плясать джигу. А после занятий весь класс буквально набросился на него. «Умственно отсталый! – орали они. – У-О!» И с тех пор каждый день таскались за ним, выкрикивая: «У-О! У-О!..» Так что да, учителей он недолюбливал. После той встречи он еще долго ждал ее возле кафе «Лайонз». Ему хотелось напугать ее, возникнув перед ней как привидение, потому что это было очень несправедливо, неправильно – то, что она засмеялась, когда он сказал, что там полно змей. Да что она понимает! Она ведь обыкновенная женщина. И он ей совершенно необходим. Необходим именно для того, чтобы возглавить ее экспедицию. Уже пять лет, как он вернулся из Бирмы, но до сих пор ни на одной работе удержаться не может. Либо заболеет, либо его что-нибудь расстроит или рассердит, и он ввяжется в ссору, а то и драку устроит. А вокруг было полно обычных людей, которые стояли в очередях за продуктами, ездили на автобусах или просто ждали возможности перейти через улицу, а он все никак не мог вспомнить – ну, не получалось у него это! – что значит быть обычным человеком, таким, как все вокруг, потому что в Бирме ему довелось повидать такое, чего никто из этих обычных людей никогда не видел. Иной раз ему даже не сразу удавалось вспомнить, кто же он сам такой. А потому он постоянно носил в кармане паспорт – просто чтобы в случае чего напомнить себе, кто он теперь. Временами он чувствовал себя вполне прилично, но потом, развернув какую-нибудь газету, случайно обнаруживал очередную историю о том, как бывший военнопленный не выдержал и повесился, и тогда прошлое снова его настигало и он опять оказывался в лагере, в Бирме. В иные дни и его начинала преследовать мысль о самоубийстве. Но сейчас ему больше всего хотелось куда-нибудь уехать. Вот почему, когда мисс Бенсон вышла из этого кафе на углу, он последовал за ней – это было нетрудно, тем более в таком тумане, – и ему даже удовольствие доставляла необходимость поспешно прятаться в каком-нибудь подъезде, когда она оборачивалась, все-таки услышав его шаги. А он сперва тихонько над ней смеялся, но потом его стало разбирать любопытство. Ему захотелось узнать, где такая женщина может жить. Наверное, думал он, в каком-нибудь ветхом стандартном домишке, какие рядами тянутся вдоль улиц в рабочих районах. И был страшно удивлен, когда оказалось, что живет она в фешенебельном квартале, в дорогом и добротном многоквартирном доме. На следующий день он снова к этому дому вернулся, хотя на улице было ужасно холодно, и он все прятал руки в карманы, чтобы хоть немного согреть их. Но все-таки хорошо, что у него появилась какая-то цель – ведь еще совсем недавно у него не было сил даже в карты сыграть, а если он все же вступал в игру, то внутри у него словно что-то заклинивало и он не знал, как остановиться. В тот день он сильно замерз и уже собирался уходить, когда она появилась в окне. Это вызвало у него такой выброс адреналина, какого он не испытывал с того дня, когда мимо него прошла колонна вооруженных солдат и он сразу же пошел и записался в армию. И теперь, подсчитав окна – считал он вслух, потому что мысли у него иногда все-таки путались, – он точно знал, что живет она на четвертом этаже. С тех пор основным занятием Мундика стала слежка за нею. Каждый день утром он уходил из своего хостела словно на работу. Он завел блокнот, назвал его «Книга о мисс Бенсон» и записывал туда все, что ему становилось о ней известно; например, сразу же записал ее адрес. Блокнот он держал в самом безопасном месте – в собственном кармане вместе с паспортом и украденной у мисс Бенсон картой Новой Каледонии. Роясь в том мусоре, который она выбрасывала в помойный бак, он обнаружил, что ей нравится консервированный суп и печенье. Затем узнал, что живет она совершенно одна. И в бюро путешествий он ее тоже незаметно проводил, а когда она оттуда вышла, сам вошел туда и сказал тому парню, с которым она только что разговаривала: «Мне бы хотелось совершить круиз на другой конец света», и этот парень удивился, рассмеялся, но только руками развел: надо же, какое совпадение – он только что продал два последних билета на судно Королевского флота «Орион». «А когда отплывает это судно? – спросил Мундик. – И когда оно возвращается?» И тут он впервые понял, что совершил ошибку: не следовало ему задавать такие вопросы, ведь это могло выдать его истинные намерения. Он так испугался, что невольно по старой привычке принялся тереть и выкручивать себе пальцы. Но сотрудник бюро ничего не заметил и спокойно сообщил, что «Орион» отбывает из Тилбери в Брисбен 19 октября, а из Брисбена в Тилбери – 18 февраля. Все это Мундик сразу записал в свой блокнот. И парень, заметив это, предложил: «А вы возьмите нашу рекламную брошюру, сэр! Раз вас подобные круизы интересуют». Мундик брошюру взял и сделал в блокноте соответствующую запись. Чем больше Мундик узнавал о мисс Бенсон, тем более сильным, даже могущественным, он себя чувствовал. Иногда он говорил себе: «Через пять минут мисс Бенсон спустится и выйдет на улицу», и когда она действительно выходила, ему казалось, что теперь он стал уже настолько силен, что ничто и никогда уже не сможет причинить ему боль или вред. Кроме того, она явно была не из тех, кто легко сдается. Да и напугать ее, внезапно, как привидение, возникнув перед нею, тоже оказалось непросто. И все это Мундику очень в ней нравилось. Это его стимулировало, придавало ему решительности. Увидев, что ей привезли из магазина заказанное коллекционное оборудование, Мундик подошел к рабочим и сказал, что за остальными «коробками со стекляшками» присмотрит сам. И, когда рабочие понесли часть оборудования наверх, он раскрыл одну из коробок и несколько «стекляшек» разбил. Самых маленьких. Пусть почувствует, что он по-прежнему следит за ней! Три недели он ходил за Марджери по пятам и, как оказалось, не только сумел ее проучить, но и себя снова почувствовал мужчиной. И вот теперь она собиралась уезжать. В Новую Каледонию. А он не знал, что же он будет без нее делать. 7. Где же Инид Притти? Вокзал Фенчёрч-Стрит, 19 октября, 1950-го. Девять часов утра. А от Инид Притти ни слуху ни духу. Под вокзальными часами не было вообще никого, кроме самой Марджери в жутком шлеме и спортивных бутсах. В руках она держала сачок для ловли бабочек, похожий на леденец-переросток, и нервно поглядывала направо и налево, по-прежнему опасаясь полицейских. Накануне вечером она даже есть не могла. Жаль, конечно, было выбрасывать еду, но все же пришлось соскрести свой ужин с тарелки в мусорное ведро. А ночью Марджери стало еще хуже. Спала она урывками, то засыпая, то просыпаясь, и тот единственный сон, который ей привиделся, имел форму некой петли, из которой не вырваться: ей все время снилось, что у нее сломались часы. Похоже, она меньше устала бы за эту ночь, если бы просто просидела до утра, уставившись в стену. А утром, уже поджидая на улице такси, Марджери подняла глаза на пустые окна своей квартиры и вдруг почувствовала – правда, всего лишь на секунду, – будто у нее что-то отняли. В это мгновение она была совершенно убеждена, что видит родной дом в последний раз. Но тут она вдруг заметила, что на противоположной стороне улицы остановился какой-то человек, и поспешила немного пройти вперед: пусть не думает, что ей нужна помощь! На вокзале царила суматоха: неслись куда-то толпы людей, гудели и пыхтели паровозы, свистели свистки, хлопали двери, голуби, испуганно шелестя крыльями, взлетали и рассаживались на балках под крышей. И повсюду клубы дыма и сажи. Некоторые, заметив на Марджери ее «потрясающий» шлем, замедляли ход, а то и останавливались, чтобы хорошенько «эту штуковину» рассмотреть – в принципе эффект был бы примерно тот же, если б она водрузила себе на голову блюдо с фруктами. Так прошло пять минут. Потом десять. Марджери заметила, что у противоположной стены главного вестибюля вокзала стоит и нервно курит какая-то маленькая худенькая женщина с очень странными волосами, похожими на ярко-желтую сахарную вату. Часы показывали уже девять пятнадцать. Поезд в Тилбери отправлялся в половине десятого… Но вот наконец-то и Инид Притти! Аккуратно одетая женщина с одним маленьким чемоданчиком в руках. И на ногах у нее вполне приличные и удобные коричневые туфли. Она подлетела к стене под вокзальными часами на такой скорости, словно от этого зависела ее жизнь. И Марджери, приветственно взмахнув своим сачком, поспешила крикнуть: «Мисс Притти! Мисс Притти, я здесь!» Женщина изумленно посмотрела на нее, побледнела и быстро сказала: – Извините, но я вас не знаю. И я вовсе не мисс Притти. И – пожалуйста, пожалуйста! – оставьте меня в покое! – И она тут же куда-то умчалась. Краем глаза Марджери заметила, что вокруг нее уже собралась небольшая толпа, явно ожидавшая, что еще выкинет эта особа с кастрюлей на голове – может, прыгнет сквозь огненное кольцо или вытащит пилу и сама себя надвое распилит. Ей было так неловко, что она просто глаз поднять не решалась. – Мардж? – Похоже, та женщина с ярко-желтыми волосами, что курила у противоположной вокзальной стены, впервые обратила на Марджери внимание. Она мгновенно вытащила из кармана нечто розовое, нахлобучила эту штуковину себе на голову и снова крикнула: – Мардж, это вы? Марджери показалось, будто все вокруг нее остановилось и замерло. Даже голуби. Даже стрелки вокзальных часов. Толпа любопытствующих дружно обернулась и стала смотреть, как маленькая женщина с невероятным оттенком волос пытается сразу взять в руки три громадных чемодана и красный саквояж в придачу; затем толпа снова повернулась к Марджери, словно желая понять, чем могут быть связаны странная особа в невероятном шлеме и то желтоволосое существо. И теперь Марджери видела перед собой сплошную стену из людских лиц, на которых непрерывно двигались вопрошающие глаза – справа налево, слева направо. – Мардж! – снова крикнула желтоволосая женщина. – Это же я! А Марджери думала: может, еще не поздно притвориться, будто это вовсе и не она? Мало ли кто может держать в руках сачок для ловли бабочек в качестве опознавательного предмета. Она даже попыталась спрятать сачок под пальто, но какой-то доброхот из числа зрителей насмешливо крикнул: «Не думаю, чтобы вы там много чего поймали!» Разумеется, всем эта шутка показалась ужасно смешной. Между тем маленькая женщина, решительно стуча каблуками, ринулась к Марджери через весь вокзал, но багаж ее был настолько тяжел и громоздок, что помахать Марджери в знак приветствия она сумела только ногой. Над головой у нее облаком вздымались легкие ярко-желтые волосы; на макушке была пришпилена кокетливая розовая шляпка, способная защитить от солнца примерно с тем же успехом, что и подставка для пивной кружки, если бы эта особа вздумала нацепить ее себе на голову вместо шляпки. На Инид Притти был ярко-розовый дорожный костюм, соблазнительно обтягивавший ее пышную грудь и округлые бедра; а на ногах у нее красовались крошечные босоножки на высоком каблуке и с помпонами. Накрашенные ярким лаком ногти Инид сверкали, точно сочные леденцы. Этой сногсшибательной красотке было лет двадцать пять или, может, чуть больше, так что Марджери по возрасту годилась ей если не в матери, то, по крайней мере, в тетки, причем закосневшей в своем стародевичестве. – А что это вы тут собрались? На что уставились? – с грозным видом повернулась Инид к толпе любопытствующих. И люди действительно стали расходиться, перестав на них пялиться. Стоя рядом с Марджери, Инид Притти выглядела в два раза ниже ее ростом и, разговаривая с ней, была вынуждена постоянно задирать голову. От чересчур густого слоя тона ее лицо казалось оранжевым. А рот по контрасту был ярко-розовым. Ее ресницы, и сами по себе очень густые, были покрыты толстым слоем черной туши. Но особое впечатление производили, конечно, ярко-желтые волосы; с такими светящимися волосами ее можно было бы запросто разглядеть даже в абсолютно темной комнате. Натуральными были только глаза Инид, очень красивые, темно-зеленые с золотистыми искорками. – Инид Притти! – весело провозгласила она, словно возвещая свое прибытие на бал во дворце. Марджери молчала. Она, похоже, утратила дар речи, увидев столь сногсшибательную женщину, у которой было, пожалуй, меньше шансов вписаться в ее планы, чем у самой Марджери – выиграть первый приз за красоту. И потом, испытанное ею унижение, пока она ждала Инид Притти, и тот болезненный удар, который нанесла ей мисс Гамильтон, а также нечто очень-очень давнее, настолько давнее, что она, наверное, даже назвать это не смогла бы толком, – все это теперь смешалось, слилось в одно сильное и страстное желание: хорошенько выбранить Инид, унизить ее, доказать, что это абсолютно нормально – стоять на лондонском вокзале в допотопном металлическом шлеме, зато в высшей степени странно явиться туда без шлема. И Марджери, указав на крохотное розовое нечто, якобы изображавшее шляпку, грозно спросила: – А это что такое? – Простите? – Что это на вас надето? Инид моргнула и ответила, как бы ставя бесконечные знаки вопроса: – Одежда, а что? И все прочее, а что? – Вам предстоит не дешевая развлекательная поездка в «Батлинз»[9], а экспедиция и сложные полевые работы в южной части Тихого океана, – строго сказала Марджери. – Так что вынуждена вам сообщить, я в ваших услугах больше не нуждаюсь. И она, повернувшись, уже подхватила свой багаж, однако Инид моментально вцепилась ей в локоть, причем с поистине поразительной силой для столь крошечного и ярко раскрашенного существа. – Пожалуйста, Мардж, – даже не сказала, а прошипела она. – Не надо так со мной поступать! Не надо, Мардж! Это было сказано таким тоном, словно они с Марджери – давние друзья, и хотя Марджери уже не раз поступала с ней подобным образом, но теперь ей в кои-то веки следовало бы все же попытаться вести себя иначе и поступить со своей подругой по-человечески. Марджери все же сумела вырваться из цепких лапок Инид и наклонилась, чтобы поднять саквояж. Страстно мечтая как можно скорее уйти оттуда, она, видимо, сделала слишком резкое движение, и ее бедренный сустав тут же пронзила острая боль, настолько сильная, что она невольно согнулась пополам. На какой-то ужасный миг ей показалось, что нога у нее сейчас отвалится. Ей даже дышать было больно. Инид, явно встревоженная, склонилась к ней. – Мардж, что с вами? Почему вы застыли в такой странной позе? Вообще-то нам надо поторапливаться. – Ничего страшного. Это все мое бедро… – Ваше бедро-о? – переспросила Инид так громко, словно Марджери утратила не только способность двигаться, но и слышать. – Да. Его иногда заедает. – А хотите, я по нему стукну? – Нет. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не надо по нему стукать. Я ведь и упасть могу. Инид в ужасе посмотрела в сторону перронов. – Но нам действительно пора бежать, Мардж. Нельзя же, в конце концов, на поезд опоздать. – И тут что-то словно щелкнуло у нее в голове, и она уже совершенно спокойно сказала: – Хорошо. Я сейчас все улажу. А вы ждите. И прежде чем Марджери успела возразить, Инид опять куда-то умчалась. Ноги ее двигались быстро-быстро, как ножницы – не пускала розовая юбка, которая внизу была вряд ли шире рукава, – впрочем, свой обширный багаж она оставила возле Марджери. Мальчишка, продавец газет, громко завопил: «За убийство девушки по вызову Норман Скиннер приговорен к повешению!», и к нему сразу устремилась целая толпа жаждущих купить последний выпуск. Об этой истории в газетах писали уже несколько недель, а людям все было мало. – Мардж! Мардж! Это была Инид, явившаяся в сопровождении чрезвычайно бодрого молодого носильщика с тележкой. Он моментально погрузил на тележку чемодан и саквояж Марджери, а затем и вещи Инид. – О, как это у вас ловко получается! Какой вы сильный! Без вас нам бы ни за что не справиться! – пела Инид, однако так и не позволила носильщику взять самый легкий из предметов ее багажа – небольшой красный саквояж. – Ваш поезд через пять минут отправляется, – заметил он, – так что придется нам пробежаться. Пробежаться, конечно, было бы можно, вот только Марджери даже с места не могла сдвинуться. – Все еще так больно? – спросила Инид. А дальше произошло нечто, поистине граничившее с физическим насилием. Инид прыгнула Марджери за спину, обхватила ее за талию обеими руками и с какой-то невероятной, прямо-таки медвежьей силой дернула вверх. Кажется, она даже немного ее приподняла. У Марджери словно что-то выстрелило внутри, и – какое чудо! – боль исчезла. У нее было такое ощущение, словно в ее теле открылся некий сквозной проход – от пальцев ног до макушки – и боль попросту вышла через него. – Ну что, лучше? – спросила Инид, отряхивая перчатки. – По-моему, да. – Тогда надо поторопиться. У нас всего три минуты. И они ринулись вслед за резвым носильщиком, тщетно пытаясь его догнать. Выглядели они при этом весьма забавно: коричневый страус, опирающийся о плечо желтой канарейки в розовой шляпке. Но, даже задыхаясь и хватая ртом воздух, Марджери не могла не заметить, как на Инид смотрят мужчины. А Инид, виляя бедрами, с невероятной скоростью неслась к поезду, держа перед собой свой красный саквояж и вцепившись в него обеими руками, словно это был мотор, помогающий ей лететь вперед. Повышенного внимания мужчин она то ли не замечала, то ли настолько к нему привыкла, что воспринимала это как само собой разумеющееся. Проводник уже поднял сигнальный флажок, когда они, благополучно проскочив барьер контролера, подлетели к вагону. – Сюда, сюда, дамы, – крикнул им носильщик, настежь распахивая первую же дверь. – Вы уверены, что вам не нужно помочь и с этим саквояжем? – Нет-нет, спасибо, – сказала Инид и взяла саквояж в одну руку, а вторую протянула, чтобы помочь Марджери. («Спасибо, я и сама справлюсь», – тут же сказала Марджери, с трудом втаскивая себя на подножку.) Едва за ними закрылась дверь, как раздался свисток. Поезд тронулся. * * *