Сначала я подумал, что он так шутит, но после, посмотрев ему в глаза, понял – не-а, не шутит. Все именно так и обстоит. Черт бы тебя побрал, Великий Полоз, с твоими предметами старины и отсутствием права выбора! Если до того я не знал, как попасть на кладбище, но очень хотел туда сходить, то теперь ситуация изменилась. Теперь у меня есть проводник, но идти туда именно с ним у меня нет ни малейшего желания. Но выбора, как было сказано выше, у меня не имелось, потому в районе полуночи я топтался у черных кованых ворот, которые были закрыты. Погода совсем уж испортилась, ветер дул сильный и пронизывающий, да еще время от времени с небес на землю летела какая-то мокрая труха. Похоже, осень на самом деле была не за горами. Пока, слава богу, не календарная, а климатическая, но тем не менее. В какой-то момент труха сменилась нудным дождем из числа тех, что промочит хуже, чем любой ливень, и я забился под крышу здания, находившегося рядом с воротами. Оно носило доброе и уютное название «Сторожка», на мой взгляд совершенно тут, на кладбище, неуместное. Я то и дело поглядывал на часы, ругая себя за то, что приперся сюда раньше положенного времени. Одно дело думать о сегодняшнем визите дома, где тепло и светло, другое здесь, рядом с мрачной кладбищенской оградой, из-за которой то и дело раздаются какие-то непонятные звуки. Вероятнее всего, они носят исключительно мирный, бытовой характер, но разыгравшееся воображение поневоле рисует открывающиеся двери склепов, зеленые сгнившие руки, выскакивающие из-под могильной земли, и бродящих по аллеям оборванных зомби. Масс-культура слишком сильно проникла в мое сознание, стереотипы есть стереотипы. В общем, когда машина, в которой сидел Михеев, тормознула близ ворот, я очень здорово себя накрутил, настолько, что бдительный оперативник это сразу заметил. – Очкуешь? – вместо приветствия поинтересовался он у меня, открывая багажник. – Не комплексуй, это нормально. Все же не на пьянку в баню идем, а туда, где прошлое победило настоящее, став частью вечности. Что ты на меня так уставился? Я все-таки философский факультет МГУ закончил в свое время. – А чего тогда в полицию пошел работать? – удивился я еще сильнее. – Судьба. – Оперативник достал из багажника увесистый пакет. – Она играет человеком, а человек играет на трубе. Был философ, стал мент, в России и не такое случается. Пошли, я выяснил, где тут лазейка в заборе, через нее на территорию попадем. Сторож небось дрыхнет, иначе он тебя с крыльца сторожки давно бы шуганул. Место, где находилась лазейка, оказалось мне знакомо. Именно тут мы с князем общались прошлой ночью. И призрак, кстати, тогда что-то на данный счет говорил, просто я запамятовал. Я протиснулся через чуть погнутые в одном месте прутья ограды, спрыгнул с постамента и огляделся. Кусты, деревья, все серое и мокрое. И – тишина вокруг, одновременно похожая и не похожая на ту, что стояла с той стороны забора. Или я просто продолжаю себя накручивать. – Так. – Павел стряхнул с плеча упавший на него с березы листок и покрутил головой. – Если я ничего не путаю, нам вон туда надо топать. Там дерево. – Дерево? – совсем уже оторопел я. – Какое дерево? И чем тебе эти не подходят? – Не бери в голову, – отмахнулся оперативник. – Делай, как я говорю, да и все. Пошли, пошли. Есть у меня большое желание побыстрее все закончить и успеть сегодня хотя бы часиков пять поспать. И так вымотался, а вечером нам надо одного засранца-экстрасенса за глотку взять. Он где-то умудрился действующий артефакт в виде хрустального шара раздобыть, и теперь им активно пользуется, не понимая, что творит. – А чего вы раньше его не схомутали? – Не знали, как артефакт обезвредить, – пояснил Павел. – Без этого – никак, он же своего владельца еще и защищает. Хотя если подумать, кто тут кого использует, – это спорный вопрос, полагаю, душу свою этот дурак уже просрал. Ладно, тебе оно ни к чему. Идем уже. Он пробрался через кусты до того места, где начиналась одна из многочисленных плиточных дорожек, которых на любом кладбище не счесть, зачем-то поклонился ей, попутно прошептав фразу, в которой я ни слова не разобрал, а после направился по ней туда, где размахивали мокрыми ветвями деревья, охранявшие могилы от солнца и мирской суеты. Уверенность оперативника отчасти передалась мне, выгнав из души поселившийся там было липкий страх. Я вообще труса никогда не праздновал, научившись еще в детстве загонять это чувство как можно глубже, но одно дело помахать кулаками или объяснить отцу, почему столько «гусей» нахватал в школе, и совсем другое – иметь дело с мертвыми. Тут привычка нужна. Павел бодро топал по дорожкам, поглядывая по сторонам и что-то насвистывая. Он, похоже, на самом деле знал, куда следует идти, и это окончательно меня успокоило. Настолько, что я даже не вздрогнул, когда дорогу нам преградили несколько призраков, выглядящих, надо признать, довольно импозантно. Да-да, именно так. Не жутковато, а импозантно. Внешний вид одного навевал мысли о девятнадцатом веке, когда в моде были вицмундиры с позументами, второй о временах гражданской войны, где уместными являлись кожанка и кепка со звездой, а третий напоминал обычного чиновника из министерства. – Стоять! – рявкнул обладатель кожаной куртки и шаровар с лампасами. – Кто такие? Как звать? – Ага, сейчас возьму и разоткровенничаюсь, – сплюнул призраку под ноги Павел. – Свали с дороги, нежить, нет у тебя над нами власти, мы пришли в ваш дом без злого умысла. И сразу, для понимания – не к тебе пришли, а к вашему Хозяину, ясно? Потому мы оба пока под его защитой, ровно до той поры, пока не скажет обратного. Тронешь меня – жди беды, отправишься червей пасти под землю лет на двести. – Слушай, а я читал, что призраки первыми с людьми не заговаривают, – сказал я Михееву. – Те, что приходят в твой дом – нет, – объяснил мне он. – А этим на условности плевать, они тут в своем праве. И вообще – помалкивай, мы же договаривались. Ну а ты, комиссар, веди нас к кладбищенскому дереву, причем короткой дорогой. И нечего красным светиться, ясно? Меня этой иллюминацией не напугаешь. Дерево, которое за сегодняшний вечер уже несколько раз упомянули, оказалось довольно неприглядным. Старое, без листьев, с облезшей корой, оно вызывало чувство жалости. – Это, по сути своей, алтарь, – пояснил мне Михеев, доставая из пакета массивный сверток, от которого пахнуло сырым мясом. – Упрощенное понятие, разумеется, но лучше слова не подберешь. С пустыми руками в гости не ходят, хозяина дома надо чем-то порадовать. В данном случае лучшее подношение – свежий фарш. – Фарш? – уже не знаю в какой раз за этот день удивился я. – Ну да. – Павел развернул бумагу и плюхнул красновато-бурую массу на плоскую часть ствола дерева, которая внешне более всего напоминала эдакий импровизированный поднос. – Местный Хозяин не только умершими повелевает, у него и живые слуги есть. Вон, кстати, кое-кто из них и пожаловал. Кот. Здоровенный серый котище! Усы в разные стороны, хвост трубой, только что сапог не хватает. Он ловко взобрался по стволу дерева, попробовал фарш, глянул на нас с Михеевым, соскочил на дорожку и посеменил по ней, время от времени оглядываясь. – Пошли, нас ждут, – отрывисто произнес оперативник. – Теперь или грудь в крестах, или голова в кустах, обратной дороги все равно нет. – Звучит оптимистично, – внутри снова все заходило ходуном. – Никогда не ври себе, – посоветовал Павел. – Другим можно, себе – нет. Потому что обмануть себя – это как белый флаг выкинуть, то есть сдаться. А если человек сдался, он, считай, умер, даже в том случае, если формально он пока жив. Все, цыц. Молчи, пока я сам тебя о чем-то не спрошу, ясно? И не вздумай бежать, даже если очень страшно станет. Побежал – умер, без вариантов. Хорошо, что предупредил. Не скажу, что я бы сразу задал стрекача, увидев того, кого называют Хранителем Кладбища, но мыслишки такие появиться могли. Больно уж жутко он выглядел! Я вроде всякого уже повидал – и призраков, и непонятную тварь, жившую в перстне, и разную нечисть, но это… Нет, ничего подобного я даже представить себе не мог. Черная огромная фигура, казалось, сплетенная из мрака ночи, с накинутым на голову глухим капюшоном, из-под которого время от времени посверкивают красные звезды-глаза. Но не это пугало. Атмосфера смерти и безысходности, исходящая от него – вот что было на самом деле страшно. Казалось, Хозяин Кладбища забрал себе весь свет, что есть на земле и в небесах, и утро теперь никогда не наступит. Антуража добавляли и десятки призраков, стоящих рядом с ним. – Люди. – Голос у Хозяина был не менее жуткий, чем облик. Глухой, рокочущий, такой, будто он из-под земли вещает. – Я вас не ждал. Особенно тебя, судный дьяк. Ладно этот юноша, он может не знать, что живым нечего делать среди мертвых в ночной час. Но ты? – Иногда живым приходится идти на поклон к мертвым, – не стал тянуть с ответом Павел. – Так случается. Мы пришли не к слугам твоим, Хозяин. Мы пришли к тебе, с поклоном и просьбой. Слова Михеева не разошлись с делом, он поклонился умруну в пояс, я повторил его движение. – Я люблю смирение, – пророкотал великан в черном. – Я люблю покорность. Говори. Он опустился в массивное кресло, которое спешно поднесли ему несколько душ. За спиной Хозяина кладбища багрово светилась разрытая могила с огромной покосившейся гранитной плитой и шумели высоченные липы. Не его ли это могила? – Просьба наша, повелитель, проста… – бойко начал было Михеев, но Хозяин взмахом руки остановил его речи. – Помолчи, дьяк, – велел он. – Пусть говорит твой спутник. И палец умруна с длинным кривым когтем указал на меня. Глава 19 Вообще-то я за словом в карман никогда не лез, но в данный момент замешкался с ответом. Не оттого, что нечего было сказать, а оттого, что непонятно, с чего начать. Сразу с правды? Как бы этот жуткий дядька не обиделся на такую прагматичность. С восхвалений образа загробной жизни – умрун может подумать, что я к нему подлизываюсь, или, того хуже, решит сделать мне подарок в виде скоропостижной гибели. – Что ты молчишь, юнак? – прогудел повелитель мертвых. – Ты нем? От рождения, или же тебе язык за какую провинность отрезали? «Юнак», слово-то какое. Как видно, это лояльная форма слова «мальчишка». – Просто не знаю, как правильно поступить, – решил открыть карты я. – Переходить прямо к делу неудобно, а пустую болтовню вы, похоже, не жалуете. Хозяин кладбища засмеялся, и у меня по спине потекли капельки пота, очень уж жуткими были эти звуки. Не имелось в них ничего человеческого. – Переходи прямо к делу, – отсмеявшись, разрешил мне он. – Что тебе нужно в моих владениях? – Украшение. Если точнее – подвеска работы девятнадцатого века. – Так. – Когти умруна стукнули о подлокотник кресла. – То есть ты пришел ко мне за моим же добром? Однако это неразумно, юнак. Что мое – то мое, и ничьим больше оно быть не может. – Да я на саму подвеску и не претендую, – стараясь, чтобы голос не выдал волнения, возразил ему я. – Лежит она тут – и пусть дальше лежит. Мне нужно отпустить сущность, что в ней живет, такое уж у меня предназначение, такая судьба, против них не попрешь. Мне самому не в радость это все, но раз Великий Полоз мне отмерил эту долю – приходится крутиться. – Полоз, значит, – проворчал умрун и снова выбил когтями дробь по подлокотнику кресла. – Ты сам его видел? Давно? – Да нет, – отозвался я. – В начале лета. Там все случайно получилось, но раз уж так вышло – надо выполнять то, что на мои плечи взвалили. Не за страх выполнять, за совесть. – Юлишь немного, но это ничего, такова человеческая природа, ее не изменишь, – задумчиво произнес Хозяин кладбища. – Значит, ты служишь Полозу. Хммм… Он задумался, призраки за его спиной застыли как статуи, боясь даже пошевелиться, да и мы с Михеевым тоже не двигались, отдав себя на съедение жадным до крови кладбищенским комарам. – Вот что, дьяк, – только минут через пять тяжело промолвил умрун. – Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову. Не желаю я тебя далее лицезреть. – Мы пришли вместе, и уйдем вместе, – насупился Михеев. – Я отвечаю за этого человека. – Ничего с ним не случится, – хлопнул ладонью по подлокотнику повелитель мертвых. – Даю тебе свое слово. Или ты мне не веришь, дьяк? – Верю, – произнес Павел. – Верю. Но я тоже дал слово… – И ты его исполнишь. – В голосе умруна послышались раскаты близкой грозы. – Сказано – сегодня этот молодец уйдет из моих владений живым. А вот ты, если станешь упорствовать, вовсе можешь больше белого света не увидеть. Не зли меня понапрасну! – Иди, – прошептал я, дернув оперативника за рукав. – Не спорь, не будь дураком. Сам же знаешь – он не человек, не солжет. – Буду ждать тебя у входа на кладбище, – недовольно пробурчал Михеев. – Час. Потом пойду искать. Умрун снова расхохотался. Надо же, какой весельчак. А говорили – мрачный и злой. Правда, от этого веселья у меня мороз по коже идет. Павел ушел, умрун же встал с кресла и подошел ко мне, обдав запахом тления, сушеных трав, и еще чего-то неуловимо-знакомого. – Старые боги. – Он беззвучно, огромной черной тенью обошел меня по кругу. – Давненько я не видел никого из их слуг, давненько. А вот скажи мне, Хранитель кладов, не упоминал ли твой хозяин о некоей богине, что спала тысячелетия, а тут вдруг проснулась?