– Что мне делать?! – воскликнула Миён. – Продолжай, – ответил Джихун. Сняв куртку, он подоткнул ее Йене под шею. Миён со всей силы надавила на раскаленную бусину. По телу Йены пробежали волны энергии. Рот открылся, и воздух пронзил вой. А потом наступила оглушающая тишина. Йену больше не трясло. Бусина пропала. Миён вглядывалась в лицо матери. – Омма? Йена распахнула глаза, и Миён облегченно выдохнула. – Получилось! Потрескавшиеся губы Йены тронула мягкая улыбка. Женщина взяла Миён за руку. – Скоро ты сможешь отдохнуть, омма. – Ты меня с самого детства оммой не называла. – Слабый голос Йены звучал как будто издалека. – Если хочешь, буду тебя так каждый день называть. – Я горжусь тобой, дочь, – произнесла Йена. – Слишком редко я тебе это говорила. – Зато теперь можешь говорить почаще. – Слезы Миён звездами падали на волосы Йены. – Я так многого тебе не успела сказать, – Йена утихла, переводя дыхание. – А все моя гордыня. – Почему ты так говоришь? Ты что, еще не поняла? У меня получилось. Я спасла тебя. – Миён сжала ладонь матери. Внутри зародился отчаянный страх. – Прости. За все, чем я тебя обидела. – Прекрати. Прекрати вести себя так, будто ты до сих пор умираешь, – потребовала Миён. – Ты меня пугаешь. – Нет, мою храбрую девочку ничем не испугать, – выдохнула Йена. – Миён, кто ты? Миён открыла было рот, но наружу вырвался всхлип. Девушка глубоко, судорожно вздохнула и наконец смогла ответить: – Дочь Ку Йены. – А значит, ты… – Умная. – И? – Красивая. – И? – Сильная. – И любимая. Миён почувствовала, как жизнь покинула тело матери. Холодные руки Йены обмякли. Она испустила последний, облегченный вздох. Наконец-то она была свободна. – Нет, – всхлипнула Миён. – Я же спасла тебя. Спасла. Спасла! Она вновь и вновь как мантру повторяла эти слова. Затем затихла. И разрыдалась. Миён рыдала над исчезающим телом Йены, пока в конце концов от него не осталось и следа. Только воздух и легкая дымка. 77 Выплакавшись, Миён без оглядки покинула поляну. Она даже не взглянула на то, что осталось от отца, – оставила на съедение воронам. Первым же делом девушка отправилась в шаманский магазинчик. Нара обязана была ей помочь – пусть шаманы сами разгребают, что натворили. Но в магазинчике было пусто. Не осталось ничего, даже пылинки на потертом деревянном полу. Упав посреди опустевшей лавочки, лисица разрыдалась от гнева и отчаяния – и так и лежала, пока ее не нашел Джихун. * * * Табличку в память о Йене установили под деревом мэхва[110], которое, несмотря на холод, зацветало еще зимой. Выносливое и в то же время красивое дерево. Оно напоминало Миён о Йене. Церемония прощания прошла тихо и просто, под свет убывающей луны. К Джихуну с Миён присоединился Чуну. Ему никто ничего не сказал – у Миён просто не было сил его прогнать. Идти ей было некуда, поэтому девушка осталась у Джихуна. Его комната служила ей последним убежищем перед смертью. Бусина растворилась вместе с телом Йены, а без еву кусыль лисица наверняка совсем скоро присоединится к матери. Миён плотно занавесила окна в комнате и без солнца даже не знала, сколько дней уже прошло. На полнолуние пришелся девяностый день. Значит, оставалось перетерпеть лишь десять суток пожирающего ее горя. Десять суток скорби, а затем девушка отправится в небытие. Миён лихорадило, ее тело со скоростью лесного пожара охватил жар. Целыми днями она спала, а по ночам рыдала. Но каждый раз, когда просыпалась, она видела Джихуна. Он то стирал ей пот со лба, то подремывал рядом. Джихун был ее последним утешением. И в то же время, видя боль в его глазах, она чувствовала вину. – Слушай, это просто смешно, – как-то раз сказал Джихун, распахивая плотно задернутые шторы. – Ты не умираешь, Миён. Девушка не ответила. Даже не двинулась, чтобы прикрыться от солнца. – Миён-а, – мягко продолжил Джихун. – Я не знаю, что мне еще для тебя сделать. Подскажи? Миён повернулась к нему и почувствовала щекой отсыревшую от слез ткань подушки. – Когда я умру… – Прекрати. – Когда я умру, – повторила она, – не оплакивай меня. Забудь обо мне и живи, как жил до нашего знакомства. – Миён-а. – Джихун сел рядом, поджав под себя ноги. – Если ты умрешь, я всегда буду тебя помнить. Это не значит, что моя жизнь тут же кончится. Да, люди уходят, и ничто уже не станет как прежде. Но если мы их забудем – разве можно считать, что мы их поистине ценили? – И когда это ты таким мудрым стал? – спросила Миён. – Когда прошел сотый день. – Что? – Миён вскочила, и от резкого движения у нее закружилась голова. – Я не хотел ничего говорить. Боялся сглазить. Но вчера был сотый день, – объяснил Джихун. – И ты все еще здесь. – Нет. – Миён покачала головой, судорожно пытаясь сосчитать дни, но последние полторы недели слились в сплошную мешанину сна и горя. – Не может быть. У меня же нет бусины. Я должна была умереть! – Неужели это так плохо? – Уголки губ Джихуна приподнялись в улыбке. – Ты так не хочешь провести свою человеческую жизнь со мной? Миён выдохнула, внезапно осознав, что все это время не дышала. И позволила себе наконец поверить в чудо. Вместе с тем пришла легкость – если бы не было Джихуна, приковывающего лисицу к земле, она бы непременно улетела. Миён засмеялась и, обхватив юношу руками, притянула к себе. – Я жива! – От радости у нее закружилась голова, и Миён снова хохотнула. – Жива! – Ты жива, – ответил обнимавший ее Джихун, и девушка услышала в его голосе радость. Внезапно помрачнев, Миён прошептала: – И мне придется теперь жить без нее. Джихун сжал ее ладони. – Нам обоим придется научиться жить без любимых. Миён вздохнула, вспомнив хальмони Джихуна. Не только она скорбела.