Она неуверенно умолкла, и шаманка понимающе кивнула. – Ты не уверена, можешь ли доверять мне после прошлого полнолуния. – На кону все-таки моя жизнь, – подтвердила Миён. – Я не могу тебе ничего обещать, сонбэ. И не думаю, что у нас получится, если ты не будешь мне доверять. Миён колебалась. Думала развернуться и уйти. Однако от голода у нее ломило все тело; а еще она вспомнила материнский взгляд, полный недоверия. Поэтому лисица отхлебнула из чаши. Рот заполнил горький привкус алкоголя. – Мне нужно, чтобы все получилось. – Миён передала обратно чашу. – Я подвела маму. Я не могу вернуться, пока все не исправлю. – Если твоя мать что-нибудь с тобой сделала… – Давай не будем о ней говорить, – настойчиво попросила Миён. – Ты можешь это сделать или нет? Лицо шаманки разгладилось, она расправила плечи. – Могу. Миён кивнула и сжала бусину в кармане так крепко, что побоялась, как бы ее не раздавить. – Что ты сейчас намереваешься делать? – Я – ничего, – ответила Нара. – Все будет делать моя хальмони. На расчищенный участок земли вышла пожилая женщина. Она была одета в традиционный ханбок, подпоясанный высоко над ребрами, с широким колоколом атласной юбки. В отличие от обычных ханбоков, разукрашенных в яркие цвета, ее был белоснежного цвета. Миён едва не попятилась. Как минимум они с Нарой так не договаривались. А еще в голове всплыли все истории о шаманке Ким, которые она когда-либо слышала, и предостережения Йены. Может, все-таки не стоило доверять этим шаманам. Может, стоит пойти домой, найти Йену и выпросить ее прощения. – Это она? – заговорила хальмони Нары, и ее взгляд буквально пригвоздил Миён к месту. – Это она, – кивнула Нара. – Ку Миён. – Ку. Ми. Ен, – хальмони Нары словно препарировала имя кумихо на слоги. – Я – шаманка Ким. Миён поклонилась: хорошие манеры взяли верх над телом, пока разум обдумывал, стоило ли сюда все-таки приходить. Лисица почти ничего не знала о шаманке Ким, кроме того, что она изгнала такое количество темных духов и нежити, что и сосчитать невозможно. А еще – что старая шаманка ненавидела все, что считала злом. И Миён знала, к какой категории относились кумихо. Доверять ей – все равно, как если бы олень доверил охотнику выдернуть стрелу у него из бока. Шаманка Ким повернулась к внучке. – Где он? Нара перевела нетерпеливый взгляд на Миён. Девушка не могла заставить себя достать из кармана руку с зажатым в ней еву кусыль. – Если ты не хочешь моей помощи, то я зазря трачу на тебя время. – Мне просто… мне нужны гарантии, – тихо выдавила Миён. – В подобных обрядах не бывает никаких гарантий. Но от призраков я могу тебя избавить, – ответила шаманка Ким. – Полагаю, этого ты хочешь. Миён кивнула. – И, если хочешь, чтобы я вернула на место твой еву кусыль, он мне тоже понадобится. Миён еще раз кивнула. С глубоким вздохом она достала бусину и уронила ее в протянутую ладонь шаманки Ким. Девушку пробрала дрожь. А потом – ледяной холод. Миён посмотрела на Нару, надеясь найти в ее взгляде сочувствие, но та смотрела на Миён холодно, как чужая. Это из-за шаманки Ким? Неужели Нара так боялась свою хальмони, что решила притвориться, будто они с Миён не друзья? Сердце Миён сковала боль, хотя она и понимала, что всегда вела себя так же по отношению к Наре. Держала дистанцию. – Сядь, – приказала хальмони Нары, и Миён послушно села. Старая женщина достала пуджок и обернула в него еву кусыль Миён. Она не сводила глаз с лисицы, и ее взгляд не сулил добра. Миён снова задалась вопросом, не глупо ли было доверять этой женщине. Но было уже поздно. Нара выложила на колени чангу[89], барабан в форме песочных часов, с ярко-голубыми и красными узорами в цвет своего ханбока. Она ударила в барабан, и по лесу разнесся глухой тяжелый звук. Несмотря на возраст женщины, движения шаманки Ким были изящными, долгими, тягучими. Каждый шаг был медленным, размеренным. Руки ее сгибались и извивались в куте – шаманском танце. Длинные рукава развевались, словно были продолжением тела. Пока она танцевала, на небо поднялась луна. Воздух отяжелел. Запах благовоний усилился. Миён прокашлялась, чтобы прочистить горло, но это не помогло. Нара поймала ее взгляд и одними губами произнесла: «Раскройся». Миён притихла, повела плечами. Она не знала, как нужно раскрываться, но решила, что для начала неплохо бы расслабиться. Дым от благовоний дрожал на ветру; от него начали отделяться сгустки, преобразовываясь в призрачные фигуры. Они соединились, и перед Миён предстало лицо одной из ее давних жертв. Мужчина, который убивал собак на улице при полной луне. Его ци была на вкус тяжелой и соленой. Еще одно лицо – на этот раз мужчины, который за деньги купил себе свободу. Он сел за руль пьяным и задавил семью из четырех человек. Никто из них не выжил. Миён отправила его вслед за ними на тот свет. Все больше и больше лиц появлялось в дыму, вырывалось на свободу, плавало вокруг кумихо. Жуткий калейдоскоп ее жертв. Жаждущие мести глаза мертвых все крутились и крутились вокруг, и все они винили кумихо. Миён рывком дернула за воротник: она задыхалась. Шаманка Ким нашла глазами лисицу и не сводила с нее взгляда, продолжая кружиться и изгибаться. Ее грациозные движения стали резкими, дергаными. Дробь чангу достигла яростного крещендо, и сердце Миён билось в такт с боем барабана. «Выпусти нечистых духов». Это был не ее голос, а шаманки, которая не сводила глаз с Миён. «Не могу дышать», – подумала Миён. Казалось, руки мертвых сжали ей горло, их холодные пальцы перекрыли воздух. «Ты в руках смерти. Она защищает тебя». Миён вцепилась ногтями в горло, пытаясь разодрать его, чтобы пустить в тело кислород. Бусина в золотой обертке засияла в руках шаманки – ярко, как огонь. И такое же пламя разгорелось в венах Миён. Она хотела доползти до бусины, вернуть ее обратно, но не могла даже выпрямиться. Девушка сопротивлялась этой боли, пока от напряжения не заболела спина. Ее охватил жар, в крови будто взорвались фейерверки. «Простите. Простите», – попыталась произнести Миён, но и слова выдавить не смогла. Лисицу скрутило от адской боли, тело выгибалось в такт резким движениям шаманки. Все перед глазами качалось. Темнота заполняла собой мир, точно в лесу образовалась черная дыра. Она затягивала призраков, пожирала их. Их жалобные вопли слились в пронзительный вой. А потом темнота потянулась и к Миён и стала высасывать ее душу. Как будто пыталась вырвать кусок из ее тела. И когда лисица открыла рот, чтобы закричать, то не смогла издать ни звука. Что-то вылетело из-за деревьев – огромная неуклюжая фигура, такая неповоротливая по сравнению с грациозно танцующей шаманкой. Джихун. Он рванул вперед, схватил шаманку Ким и вырвал пуджок с камнем у нее из рук – а потом с воплем уронил его на землю. Его руки украшали волдыри и жуткие красные раны. Хотя танец был прерван, тело Миён все еще пронзали молнии. Она, шатаясь, поднялась. Ноги грозили в любой момент подогнуться. Сердце болело. Миён задрала голову, ловя ртом воздух, и увидела на небе яркую полную луну. Собрав последние крупицы сил, лисица побежала. 30 Джихун уронил лисью бусину и уставился на ожоги на ладонях. Как будто он не камень у шаманки отобрал, а горячий уголек. При виде ошеломленного лица пожилой женщины он чуть не склонился в извинительном поклоне – по привычке. А потом Миён рванула в глубь леса. Джихун бросился за ней, кричал ей, просил остановиться. Но она не слушала, и к тому моменту, как свет на расчищенном участке под дубом скрылся далеко позади, парень потерял кумихо из виду. Вдали от свечей Джихун вдруг осознал, что сквозь плотно переплетенные ветки совсем не пробивается лунный свет. Куда бы он ни глянул, все выглядело одинаково. А еще до него начало медленно доходить, что он один в лесу в полнолуние. Тихий лесной шорох пронзил вой, и сердце Джихуна подскочило, комком встало в горле. Но он сразу распознал этот звук. Для завываний ветра он был слишком прерывистый, а для животного – слишком мучительный. Нет, это был человеческий плач. Джихун нашел девушку под деревом, сплошь состоящим из веток и сучков. Стволы перекручивались и изгибались, чтобы потом вытянуться ввысь, к небу. Миён тоже вся перекрутилась подобно дереву, уткнулась лицом в колени.