Имелись у меня и несколько ампул с новокаином, и шприцы. Их не трогал, берёг, прекрасно понимая, что в случае загноения придётся вопрос решать кардинально – хирургическим путём. Но вот с этим я как раз и не спешил. Наибольшая сложность самооперирования заключалась в том, что если до входного отверстия на руке я ещё худо-бедно мог добраться и, вывернув до хруста шею, посмотреть на состояние раны, то вот на спине — только дотянуться пальцами и нащупать под кожей крохотный, инородный кусочек металла. В одиночку, без помощника, его крайне сложно извлечь. Так и шёл, откладывая решение в долгий ящик и постоянно пытаясь придумать, где мне найти доктора или ещё кого, понимающего в медицинских делах и не желающего всадить мне скальпель в шею. Теоретически, можно было бы попросить разумных найти поселение, выйти к людям и договориться, оплатив услуги да хоть тем же «огрызком», а практически — я боялся. Места незнакомые, кто здесь обитает и какое у них отношение к путникам — без понятия. Могут помочь, могут прибить, а могут и в Фоминск стукануть. Да, знать бы, что судьба сведёт с нормальным человеком, способным извлечь из моей шкуры все подарочки от мужичков с усадьбы – я бы и трофейный ИЖ-43, доставшийся мне в идеальном состоянии, отдал! И в придачу все патроны к нему и Орсису! Не жалко! Мне и пистолета хватит! Вот только мечты всё это… ненужные. А ещё отметил про себя интересную закономерность – правая сторона у меня невезучая. Постоянно именно по ней прилетает. Что глаз, что рука с лопаткой — всё справа. Не то чтобы я верил в приметы и суеверия, однако игнорировать такую вот особенность нельзя. Всякое бывает, иной раз и необъяснимое. ...Сколько мы прошли? Не знаю. По расстоянию — много, до намеченной цели — думаю, мало. — Ну, что? – Ты сам видишь, – никак не пожелала комментировать состояние моей спины Зюзя, отделываясь мыслеобразом. – Вижу, – подтвердил я, выгибая через плечо руку с зажатой в ней ваткой и вытирая желтоватую жижу вокруг входного отверстия. – Допрыгался. Гной пошёл. – Да. Это плохо. – Знаю... Безрадостная новость настигла меня на вечернем привале, за пару часов до сумерек. То, что с раной на спине нехорошо – почувствовал ещё в обед. Пекущий зуд сменился тупой, ноющей болью. Осмотр лишь подтвердил мои опасения – началось осложнение. Короче, сегодня же надо вскрывать, чистить, и извлекать наружу шароподобный источник неприятностей. Иначе сепсис не за горами. Жаль, зашить не получится. Не извернусь я так... Зато тут же придумалось решение половины моих проблем. – Поможешь? Доберман вопросительно уставилась на меня. Пояснил: – Будешь моими глазами. Я попробую удалить дробину. – Помогу. Сегодня мы остановились на окраине небольшого городка, в одной из пустых квартир третьего этажа с целыми окнами и выломанной дверью. Маленькая разведчица отправилась знакомиться с местностью, а мы с Зюзей остались готовиться к предстоящему мероприятию. Изначально я планировал управиться засапожником, однако валяющийся на кухне небольшой, весьма узкий нож для чистки овощей и фруктов заставил подкорректировать первоначальный замысел. Он для вскрытия подойдёт лучше, чем мой полутесак. С пола подобрал керамическую чашку с отбитой ручкой. Заточил лезвие найдёныша о шероховатый край её днища. Получилось неплохо. Так, скальпель есть... У самого выхода из квартиры, на тумбе для обуви, под ключницей обнаружился пинцет. Маленький, лёгкий, не чета хирургическому, конечно, однако вполне рабочий. Лежал себе спокойненько в женском маникюрном наборе, словно меня ждал. Не удивился. В чужой квартире чужие правила, а я здесь гость и не моё дело, где и что хозяевам хранить. Вообще странно, почему этот наборчик уцелел – полезнейшая же вещь! Ножницы, мини-кусачки, пилка, лопаточка для ногтей… Пропустили, наверное. Вот и отлично. Некто проморгал, а я нашёл. Обязательно с собой заберу. Ободрённый, решил перевернуть здесь всё. Неоднократно побывавшие в квартире мародёры вынесли многое, но ещё больше они разбросали и намусорили. Повсюду ворохи тряпок, бывших когда-то одеждой и постельным бельём, поломанная мебель, грязь. Пока копошился в чужих пожитках – чего только не попадалось! И отдельные тома Большой Советской Энциклопедии, и целая папка рукописных стихов, и кожаная маска в заклёпках с шипастым ошейником и поводком для известных игр. Ошейник подарил Зюзе взамен давно утраченного, не раскрывая, впрочем, истинного предназначения сего предмета. Ей понравилось. Подарок вообще оказался добротным. Кожа мягкая, шипы из нержавейки, довольно острые, сделано всё аккуратно. Надел находку на разумную – получилось эффектно и грозно. Не поленился, снял со стены чудом уцелевшее зеркало и дал новой владелице покрасоваться. А поводок с маской, не показывая, засунул под одну из самых грязных куч. Не хватало ещё объяснять разумной чужие причуды... На том и успокоился. Собрав немного обломков мебели, вышел на улицу и свалил их тут же, на старой детской площадке, под ржавой полукруглой лесенкой-лазом. Потом принёс небольшую, высокую кастрюльку, найденную на всё той же кухне, а затем, в довершение, отодрал кусок какого-то кабеля с медной начинкой, входящего в подъезд. Зюзя смотрела на мои приготовления с интересом, водя головой из стороны в сторону – привыкала к обновке. Пропустив кабель через верхнюю перекладину лесенки, привязал к нему за ручки кастрюлю так, чтобы она висела над костром. Кирпичи, конечно, подошли бы для очажка куда лучше, но искать их мне было лень. Налил немного воды, бросил в неё нож с пинцетом. Спичками и пучком сухой травы разжёг костерок. Пока ждал, когда вода закипит – совсем стемнело. Для меня, не для добердамы. Она во тьме видит отлично, для неё обычная ночь – как для нас лёгкие сумерки. Проверено неоднократно. За заботами о боли как-то позабылось и захотелось поболтать в ожидании неизбежного. Не знаю, почему, но именно сейчас, именно здесь я решился задать один из самых главных своих вопросов к разумной. – Зюзя! Скажи, пожалуйста... почему ты тогда... ну, помнишь, когда я ногу подвернул, а ты привела меня к своему другу Диме... когда мы познакомились... потом решила идти со мной? Мы же не знали друг друга, я в тебя стрелял, убить хотел... Разумная, настраиваясь на долгий разговор, решила прилечь и попыталась по привычке положить морду на передние лапы, но забыла про шипы, торчащие из ремня ошейника. Укололась, тут же подняла голову и попросила: – Сними. Неудобно. Внутренне трепеща в ожидании ответа, освободил шею подруги от столь неоднозначного украшения, сунул его в свой карман. Выбрасывать ведь не просили. – Ты не ответила. – Сложно ответить, – укладываясь поудобнее и наблюдая за пляской языков огня, начала с неглавного Зюзя. – Я точно не знаю. Много причин. – Какие? – я понимал, что вопрос сложный, деликатный, однако вода в кастрюльке скоро закипит и тогда мне придётся отложить наш разговор. Потому... не то чтобы торопил, скорее, не давал беседе застояться. Такие темы дважды не поднимают. Один раз спрашивают – один раз получают ответ. – Должны же быть главные? – Нет, – смогла удивить меня собеседница. – Нет главных причин. Просто я так решила. Не люблю быть одна, не люблю ждать нового скучного завтра. А ты умел читать сказки так, как это делал Дима. Честно, интересно. В них хотелось верить. Плохой человек не сможет хорошо рассказать. Я почувствую. Я много чувствую. Страх, обман, боль. Не могу объяснить, как это получается. В тебе я почувствовала друга. Сначала думала, ты неумелый человек. Ходишь шумно, прячешься, плохо слышишь и громко спишь. Потом стала думать по-другому. И я рада, что не ошиблась. А ты зачем меня позвал? – Устал от одиночества, – честно, как на исповеди, признался я. – Решил, вдвоём веселее. – Правильно решил. Хорошие слова. Мне они нравятся. Вдвоём веселее. Посмотрел в кастрюльку – со дна начинали подниматься пузырьки. Минут пять-десять ещё есть. Можно поболтать… И тогда я не выдержал, рассказал разумной всё: про истинную причину смерти Ольги, Бублика и людей в форте, о том, кто во всём этом виноват, о несбывшихся планах Фоменко. Получилось на удивление коротко. Вот бывает так – случившихся событий масса, в умелых руках на три романа можно растянуть, а возьмёшься рассказать о них, не растекаясь в малозначимых подробностях, и пары десятков фраз хватит. По-моему, сухо получилось, словно инструкцию к лекарству прочёл. Не от равнодушия – каждое слово отзывалось эхом, эмоциями, памятью в моём сердце – я не хотел отягощать ушастую излишними деталями. Для чего? Заставить страдать ещё больше? Нет, это без меня, и так наболтал сверх всякой меры... Захочет узнать больше – сама спросит. Доберман долго не отвечала. Я тоже помалкивал, с ужасом ощущая, что мне стало немного легче. Поделился, называется. Выговорился, вылив душевные помои на собаку... Пришла Рося, устало улеглась рядом. – Она говорит, что мы не интересны тем, кто считает эти дома своим домом, – совершенно не о том заговорила моя спутница. – Это кто же? – в голове отобразились морды неизвестных дворняг. Их мало, всего четверо. Судя по визуальному восприятию нашей разведчицы – мелковатые. Размером с неё, не больше. – А они никого посильнее не позовут? – Могут... Но не быстро. Других мы не слышим. Дай им еды – никого не позовут. Неожиданно... – Это тебе Рося сказала? – Да. Говорит, они голодные, слабые. Плохая охота. Много не надо. Попросили. Из еды в изобилии у меня оставались лишь галеты. Достал одну, показал. – Подойдёт? – Подойдёт. Положи на землю. Она, – мордочка Роси, – скажет, что такое можно кушать. Не опасно. Они не знают такую еду. Я выложил пару десятков галет, как было сказано, на землю, немного в сторону от нашего костра. Собачка одобрительно ткнулась лбом в мою руку. Надо же, у нас так не принято – помогать незнакомым. Раньше, вроде бы, были традиции не отказывать нуждающемуся в крове и куске хлеба, только позабыты они. Не застал. В лучшие времена – и то, подать, может, и подали бы, если долго и униженно просить, а вот помочь по собственной инициативе – на такое решались лишь единицы из всей человеческой биомассы. Вода в кастрюльке совсем закипела и я, отчаявшись узнать мнение Зюзи о новой интерпретации недавних событий, переключился на подготовку к удалению дробинок. Разделся, протёр перекисью дыру на лопатке и её окрестностях. Набрал в шпиц новокаин, развернулся спиной к доберману. – Приступим. Сядь, пожалуйста, поближе и не отводи глаза от раны. Я должен видеть происходящее как можно лучше. После некоторого шевеления, обозначавшего выбор разумной наиболее удачной перспективы, в моей голове возникло весьма детальное изображение собственной спины. Медленно, привыкая к управлению левой рукой с совершенно нового для себя ракурса, вколол обезболивающее, втайне радуясь, что не оброс лишним жирком и завести руку за спину для меня не проблема. Не особо заботясь об экономии такого ценного обезболивающего, повторил процедуру, введя препарат с другой стороны раны. Подождём, пока подействует. Чтобы чем-то себя занять, уставился на кипящую воду. Говорить не хотелось. Я уже сказал всё, что считал нужным. Разумные тоже помалкивали. Просчитав в уме до тысячи, снял свой примитивный стерилизатор с огня, слил воду. Протёр руки перекисью (спирта в моём рюкзаке не оказалось – дважды перетряхивал. Думаю, кто-то из охотничков использовал его внутрь себя, любимого, а объявить об этом товарищам с последующим восполнением через официальные источники или по-тихому компенсировать недостачу новым флакончиком – постеснялся), взял прокипячённый нож, снова повернулся спиной к доберману. Её и просить не потребовалось – в голове сразу зажглась знакомая картинка... Самым сложным оказалось преодолеть психологический барьер, заключавшийся в категорическом неприятии вполне понятных и обоснованных насущной необходимостью действий. Ну вот, хоть ты тресни, не укладывалось в моей голове – как это себя, любимого, резать по живому?! Жалко ведь, не чужой человек... И страх, порождённый ожиданием начала самооперации, тоже никуда не делся – лишь нарастал с каждым мгновением, пока я примеривался к первому разрезу. Не удобно, чёрт... я же правша, а тут левой орудовать приходится.