На этом я велел себе прекратить отвлекаться на посторонние темы и сконцентрировался на движении. Лёгкие понемногу приходили в норму, голова больше не кружилась. Правое плечо и руку пекло. Изловчившись, сунул руку под куртку. Достал – пальцы в крови. Несильно, но неприятно. Дробью, значит, зацепило... А я и не заметил в запале... Ничего. Главное, не картечью, а с дробью как-нибудь разберусь. Она на излёте со мной встретилась, убойная сила на минимуме. В мягких тканях, опять же, застряла. Легко отделался. Копеечно. Наша маленькая разведчица регулярно появлялась с докладами и снова исчезала. Судя по спокойному молчанию Зюзи – мы отрывались. Как надолго – не знаю. Привал ушастая объявила в полдень, когда мы, по моим прикидкам, отмахали по равнинам и перелескам километров двадцать, не меньше. Хорошее место она подобрала – окраину густой лесополосы между двумя небольшими и, естественно, необработанными полями. Вздумай кто к нам приблизиться – издалека заметим. С удовольствием уселся, стащил куртку, рубаху. Полюбовался на дырочки в одежде с пятнышками своей крови по краям. Спину пекло. Сильно, на грани терпения. – Зюзя! Посмотри, пожалуйста, что там у меня, – и согнув левую руку в локте, отставленным большим пальцем указал на свой тыл. Разумная немедленно выполнила мою просьбу и прислала мыслеобраз: пять дырочек, обрамлённые синими пятнами. Две в руке, три в спине. Угадал, значит – дробь. И не достать ведь без посторонней помощи никак. Придётся с ней бегать. – Тебе больно? – участливо поинтересовалась доберман. – Нет, – врал, конечно. Ну а что она сделает? Посочувствует и пожалеет? – Вы как? Целые? – Да. И я, и она, – мордочка Роси, – здоровы. – Это хорошо. Из-за кустов вышла маленькая разведчица. Подошла к Зюзе, полюбовалась моей спиной. – Что, некрасиво? – стараясь придать голосу бодрость, поинтересовался я у второй своей спутницы. Вместо ответа она подошла к спине вплотную, обнюхала её и без предупреждения принялась вылизывать раненый участок. Мягко, осторожно, медленно, стараясь не причинить мне боль. – Мы так делаем, когда получаем рану, – к ней присоединилась и доберман. – Помогает. Кровь медленнее идёт. Спорить не стал. Мелькнула, конечно, мысль о том, что собачьи языки – не самая стерильная штука на свете. Но как мелькнула, так и пропала. Моя пропитанная потом рубаха что, лучше? Вот то-то и оно... Распустив горловину заплечника, с удивлением отметил, что досталось и ему. Несколько дробинок застряли в пачке с галетами, пара увязла в банке с паштетом из ИРП. Покопался в недрах сидора, нашёл вату, бинты. Дождавшись, пока мою руку со спиной оставят в покое, перевязался. Плохо получилось, неудобно. Одевшись, принялся собирать по всему вещмешку коробочки из армейского рациона. Картонные упаковки я ведь выбросил – не влезали они, слишком громоздкие. Потому закидывал внавалку. Себе взял паштет, разумным отдал каши с мясом. Ложки искать не стал. Выковыряв дробь, прямо галетой черпал коричневую, пахнущую печенью пасту и ел. Вкусно. Зюзя с подругой тоже оценили военные консервы – слопали их мгновенно и теперь грустно посматривали на меня и на то, с какой медлительностью я, по их мнению, кушаю. Но не просили, лишь носами жадно втягивали ароматы из моей баночки. Не выдержал. Выдал каждой по галете с паштетом. Доберман слопала подношение с удовольствием, а непривычная ко всем хлебобулочным изделиям собачка положила свою долю на траву и принялась слизывать деликатес, довольно виляя хвостиком. Потом подумала немного, и тоже вкусно захрустела хлебцем. Насытившись и напившись, все почувствовали в животах ту самую тяжесть, категорически требующую спокойствия и горизонтального положения организма. – Можем отдохнуть? Или идти надо? – Можем. Она говорит, люди пока за нами не идут, – успокоила ушастая, устраиваясь поудобнее между двумя кустами. – Говорит, люди остались с раненым. Они хотят позже идти. Догонять. И спорят – ты один был или с нами. Не верят, что мы можем дружить. Главный человек не разрешает другим идти в деревья. Боится, что мы нападём, и он точно не знает, сколько... не людей. Говорит – их мало. Говорит, тебя искать никто не просил. И ругается много. – Пусть не верят. Мне всё равно. Получается, у той шестёрки, с которой я сегодня утром сцепился, умный предводитель. Не хочет рисковать. И не из-за меня – чести много. Просто не хочет. Если Рося своими некрупными размерами ещё туда-сюда, так себе опасность, то вот доберман заставит задуматься кого угодно о том, что тут неподалёку вполне может быть стая. Потому и стрелять до победы по ней не решились – некто умный понимал, чем обернётся дело, если они схлестнутся с десятком-другим разумных. Не захотел на два фронта разборки устраивать, посчитав мою поимку приоритетной. Сознательно дали Зюзе уйти. Охотники потому и охотники – знают повадки тварей, знают, что на группу вооружённых и готовых к драке людей они просто так не нападут. Во всяком случае, теперь. Понимают, как и где себя вести. Когда убивать, а когда сделать вид, что ничего не заметили. Те выстрелы, услышанные после прыжка ушастой через забор – в горячке кто-то учинил. С перепугу. Ну и Зюзя, больше чем уверен, неслась с такой скоростью, что попасть по ней навскидку – задача не из лёгких. А скорее всего, одно на одно наложилось. Другое плохо – Фролов быстро сопоставит добермана и меня. Поймёт, кто его людей пострелял. Сделает выводы, даст необходимый инструктаж, примет меры. Ну и пошёл он! – Расскажи, что было после того, как ты перепрыгнула забор. – Люди были, – мелькнул смазанный мыслеобраз из двух мужских рож, замерших с раскрытыми от удивления ртами, – рядом. Они меня не ожидали увидеть, один закричал. Я побежала не в сторону, а мимо них и в деревья, – стремительно проносящиеся справа и слева берёзки, – потом стреляли. Не попали. Уже была далеко и сказала тебе, что убежала. Она, – картинки не было, но я и так понял – речь шла о Росе, – убежала раньше, когда люди ещё дальше стояли. Боялись идти после того, как ты у воды их человека убил. Потому и не попали в неё. Она хитрая, умеет прятаться. Погладил отдыхающую рядом собачку по голове. Разумная с интересом слушала добермана, не встревая в разговор. – Ну а дальше? – Я убежала, она вернулась. Слушала людей. Один крикнул, что ты убежал. Куда – мы не поняли. Потом другой человек, – мрачная физиономия мужчины лет пятидесяти, – тихо, как мы, вернулся к закрытому входу у дороги и что-то сказал ждавшему там, – другая рожа. Знакомая. Та, по которой я прикладом молотил. – Говорил мало, сразу вернулся и через воду, опять как мы и ты, перешёл к домикам. За ним – второй. И один с другой стороны. А человек у входа постоянно кричал тебе. Ты молчал. Смелые ребята. Я бы во двор через пруд заходить побоялся. Кто знает, чем встретят? Но и забор ломать – не выход. Шумно, видно, без нормального инструмента – долго. Нет, точно, трусливых там не было. – Мы ждали, – продолжала Зюзя, забавно прядая ушами, на которые с непонятным упорство пытались спикировать из листвы и воздуха всякие мелкие букашки, – пока узнаем, где ты. Услышали дым, потом ты говорил с, – опять эта рожа переговорщика. – Он отошёл и приготовился стрелять в тебя, если ты побежишь к нему. Ты громко ходишь, не умеешь тихо, как они. Не боялся. Стоял и слушал шаги. Смотрел везде – знал о нас. Но больше на дом. Когда в доме выстрелили – мы поняли – ты сражаешься, а человек стал сильнее слушать. Мне не стало стыдно от такого укора. Сам знаю, что временами топаю как слон. Значит, трое сзади зашли, а одного оставили мне мозги пудрить и не слишком переживали, что я сбегу. Нагнали бы. Да и тот, один, тоже явно парень не промах. Судя по рассказу добермана, он поступил максимально эффективно в ситуации, когда не имел возможности контролировать сразу три стороны забора. Выбрал себе местечко поудобнее и превратился в слух. Ждал или грохота профлиста при вскарабкивании на ограждение, или буханье сапог о землю при приземлении, или моих воплей при преодолении проволоки. Бесшумно мне никак было не выбраться, тут он прав на все сто. Площадь для контроля ему не слишком крупная досталась – двадцать на семьдесят метров. Остальной двор дружки под прицелом держали. – Как ты к человеку подобралась? – не прекращая поглаживать совсем разомлевшую от удовольствия Росю, поинтересовался у разумной. – Ты тоже не маленькая и когда бежишь – тот ещё топот стоит. – Да. Я громко бегу, – с досадой в голосе признала мою правоту Зюзя. – Она помогла. Она взяла палку и... – тут рассказчица замялась, подбирая нужное слово. Не смогла, недовольно фыркнула и показала нашу маленькую разведчицу с зажатой в зубах сухой палкой. Не длинной – от силы сантиметров сорок. Собачка бежала между деревьев и сознательно цеплялась кончиком своего орудия за стволы. Получалось тихое постукивание. – Я понял. Привлекала внимание. – Привлекала внимание, – старательно повторила новый для неё речевой оборот доберман. – Далеко бегала. Человек часто смотрел, туда, где был шум, а я подошла сзади и крикнула. Не повезло мужику... Что такое мыслевопль разумной мне было прекрасно известно. По самоощущению: взрыв в мозгах, дезориентация, помутнение рассудка. Будто ухо к пароходному свистку приложил, а он ка-ак ахнет во всю свою паровую мощь! Помню, на себе довелось испытать... Такая вот особенность ментального общения. Напрямую в мозг идёт, минуя уши и прочие понижающие эффект факторы. – Он упал, я подбежала и позвала тебя. Хотела, чтобы ты шёл на мой голос. – У тебя получилось... – Держала человека, чтобы он слушался. Она, – спина маленькой разведчицы, вглядывающейся вдаль, – смотрела других, плохих людей – у меня не получилось. Не могу держать и смотреть. Неудобно. Дальше ты знаешь. – Вы умницы, спасибо, – с чувством поблагодарил я разумных. – Вы правильно догадались. Я собирался бежать в другую сторону. Опасался засады. – Мы семья, – нравоучительно ответила доберман, вкладывая в эти два слова весь их глубочайший смысл. А Рося просто завиляла хвостом в подтверждение столь умной мысли. – Нужно идти. Люди пойдут за нами. Не отстанут. Аналогичные выводы крутились и в моей голове, однако захотелось понять ход рассуждений своей спутницы: – Почему ты так думаешь? Может, они не посмеют? – Я бы пошла, – зевнув, ответила разумная. – У них тоже есть семья. И между нашими семьями кровь. Глава 13 Шли третьи сутки отхода на север. Нас никто не преследовал, и это чертовски напрягало. Рося тогда специально осталась неподалёку от места первого привала — проследить за погоней. Никого. Я сделал поправки на все, как мне кажется, возможные допущения: оказание помощи раненому, несовершенство сегодняшних способов связи, практичность нового фоминского властителя, не пожелавшего тратить время ценных специалистов на такую мелочь, как одноглазый беглец. Нет, не должны отвязаться... Я убил минимум одного их человека и, согласно заветов покойного старика, меня должны или живым поймать и вздёрнуть на главной площади, или без затей уничтожить, если первый вариант не срастётся. В таких вопросах принципиальность важна хотя бы для того, чтобы люди проникновенно шептались по углам: «Могут. Не уйдёшь. Из-под земли достанут» и плотнее чувствовали на своём загривке суровую десницу власти. Накажут вместо меня кого-то постороннего? Маловероятно. Пленные из фортика, охрана тюрьмы наверняка уже допрошены вдоль и поперёк, а все ушедшие в прорыв посчитаны и рассортированы. Если кому и повезло до сих пор скрываться от преследователей, то приметы этого везунчика известны всем. И даже если охотники, несмотря на потерю минимум одного боевого товарища, каким-то чудом ухитрятся промолчать про разборки в усадьбе — слухи про удачливого одноглазого, сумевшего сбежать от погони, поползут однозначно. Не смогут все участники недавних событий поголовно держать язык за зубами. Обязательно поделятся с наиболее близкими, а те — со своими близкими. И так в геометрической прогрессии. Потому я и не обольщался. Спешил, как умел, двигаясь в выбранном направлении по некой ломаной линии, и сам не зная, когда с северо-востока поверну на северо-запад или пойду строго на север. Интуитивно путал следы, не давая просчитать свой маршрут и выставить заслоны в наиболее удобных местах. Сегодня я слегка изменил первоначальные планы — прошёл километров десять в сторону востока по бывшей федеральной трассе. Пустой, непривычно прямой и гладкой, с отлично сохранившимся асфальтом. Жутковатое впечатление. Широченный проспект со ржавыми отбойниками, облезлыми указателями, с грустно трепещущими обрывками выцветших плакатов на билбордах по обочинам. И никого. Единственная машина, повстречавшаяся мне на пути — брошенный КАМАЗ-самосвал, навьюченный пожитками выше кабины. Кто-то донельзя хозяйственный пёр в вынужденную эмиграцию теперь уже насквозь прогнившие шкафы, диваны, мешки с одеждой. Основательно драпал, да техника подвела. Основные могильники мёртвых машин, как мне говорили, после Курска начинаются. А здесь — пустота с ветром. Свернул у наполовину сгоревшей деревеньки. Таких тоже много попадается на пути. Кто знает, самовозгорание здесь произошло каким-нибудь особо жарким летом или бегущие люди, совершенно не заботясь о сохранности пустого жилья, разводили костры, чтобы согреться холодной ночью… В любом случае домики жалко. Моих спутниц, в отличие от меня, такие пейзажи не коробили. Для них это привычная, естественная часть нового мира, как для меня в своё время – заводские трубы или перекопанная коммунальщиками улица. Ничего интересного. Двигались мы к нашему дому... точнее базе, ставшей для нас домом. Между собой мы её именно так зовём. Эту конечную точку предложила Зюзя, на одном из привалов беспокойно посматривая на то, как я, морщась, стаскиваю рубашку и снимаю бинты для промывки ран. По её замыслу нам следовало максимально быстро добраться до знакомых мест, некоторое время отлежаться, отдохнуть и только тогда начинать строить новые планы на будущее. Не особо задумываясь, согласился – ушастая кругом права. Дробинки в моём организме жили, казалось, своей жизнью. Три из пяти почти не беспокоили, мирно учась сосуществовать в гармонии с новым хозяином. Дырочки от них уже взялись здоровой тёмно-бурой коркой, а вот две... по одной в руке и в спине – заставляли волноваться. Края вокруг входных отверстий никак не желали заживать, наружу постоянно выходила сукровица. Понемногу, по капле. Пока светлая, с красноватым оттенком, но это пока. Хорошо, что мозгов хватило выгрести из закладки все медикаменты. Много полезного там оказалось. Опасаясь занести инфекцию, на каждой остановке со всей основательностью протирал раны перекисью водорода, присыпал стрептоцидом, пил анальгин, вот только никаких намёков на заживление этой неприятной парочки не замечал.