Паника давно прошла, все неприятные слова самому себе высказаны, виновный найден — я. Сам в ловушку залез, сам и выпутываюсь, как умею. Ничего страшного — прорвёмся, не в первой. Главное — разумных они не заметили, а это очень облегчает жизнь. Доберман не пропадёт, да и Рося тоже. Я им на такие вот непредвиденные случаи чёткие инструкции оставлял: месяц ждать неподалёку, потом – кружным путём тайно на юг пробираться, к волкам и их Месту, у которого проживает Зюзин воздыхатель – большой, мощный волчара. Там их никто не обидит и не достанет. Более того, мы даже условное место сбора выдумали – понятное всем. Деревенька примерно на середине пути. Та, в которой Бублик со своей стаей когда-то проживал. Вот только Мор... А что – Мор? Да, он есть, вынужден признать. Сам видел. Суровая данность, и изменить её не в моих силах. Придётся принять... Но тут тоже всё не так уныло, как могло казаться поначалу: разумные с правилами безопасности ознакомлены, глупости делать — не в их стиле. А мне как поступить? Заявить этим людям, что я не согласный с ними ехать ввиду возможного заражения? Конечно, они сразу извинятся и отпустят, даже шапки на прощанье снимут. И ничего, что головных уборов у них пока нет. Специально не поленятся, по заброшкам пробегутся, найдут, оденут и потом торжественно снимут. Из уважения к моим капризам и хотелкам. В том, что тётка инфицирована — я уже совсем крепко сомневаюсь, со мной тоже без масок разговаривают. Значит — или не в курсе, или не боятся. Сказать? Аж три раза! Любое знание – козырь в рукаве. Потому промолчу, рот открыть всегда успею. Чёрный флаг, со слов Ольги, висит над частоколом – и ладно. Кому надо — поймут. Да и не поедут мои пленители в те края, разве что спонтанно, вот прямо сейчас, их старшему моча в голову ударит изменить маршрут. Но я сомневаюсь. Очень непохож хриплый на взбалмошного дурака с семью пятницами на неделе. Он мужик основательный, продуманный. Потому и меня с собой берёт.Явно ему эти места интересны. А зачем? Ладно, на потом этот вопрос отложу. Сейчас буду слушать, запоминать, думать. ...Запястья туго сдавило. Верёвкой вяжет, старается, сволочь... А хорошо у меня получается себя обманывать! Вот успокоиться даже ухитрился, хотя должен по всем канонам трястись, как последний осенний лист на ветру. Переживать, нервничать, замышлять планы побега и страшной мести — а я сторонне, словно от третьего лица смотрю сам на себя и будто персонажем в компьютерной игре управляю. Вот не я это и всё. Только персонаж у меня так себе — ни прокачки, ни уровней. Нубский перс. Как так получается? Просто. Выручает приобретённый за последнее время здоровый фатализм и старинная поговорка: «Если не можешь изменить ситуацию, то расслабься и получай удовольствие». Что я сейчас могу объективно сделать? — попробовать убежать и героически, некрасиво умереть неизвестно зачем от чужого свинца. А что я сейчас могу не сделать? – а вот тут, при всей запутанности фразы, широчайшее поле для деятельности. Моё «ничегонеделание» и подчинение – залог жизни моих разумных, а для меня – неплохой шанс выпутаться из всей этой донельзя мутной истории, попутно выяснив интерес этого самого Олега Игоревича к здешним местам. Кто знает, зачем ему эта земля? Может, он сам по себе такое зло, что Чикатило ему и в подмётки не годится. А может, наоборот. Цивилизацию с машинами и мягкой туалетной бумагой в наши дебри несёт и осторожничает из-за таких несознательных граждан, как я. – Пошли, – меня потащили за локоть, разворачивая лицом к магазину. На манеже всё те же и... ага! Вот и машина, совсем рядом. УАЗ – буханка в вполне приличном состоянии. Причём без приличествующей нынешней действительности наворотов – ни щитков на окнах, ни брони. Простая рабочая машина серого цвета, из тех, что раньше повсеместно между деревнями мотались. И, насколько мне помнится, в эксплуатации тоже простая, но прожорливая. Рядом с ней, привалившись к водительской двери, на меня хмуро пялился Кравец. Насупившийся, по бычьи наклонивший голову. Обидку затаил, не иначе. И помародёрить я ему не дал, и от шефа, похоже, не одному певуну на орехи достанется за разгильдяйство. Ишь, глазами зыркает, злобствует... Влез в салон, примериваясь усесться на одну из двух скамеек, идущих вдоль кузова, однако не срослось. – На пол ложись! – донёсся голос Гражданина Начальника. Я сомнением уставился себе под ноги: грязновато, кусок линолеума в дырках, непонятное жирное пятно. Толчок в спину меня подстегнул. Грустно вздыхая, опустился на колени, лёг на живот, попробовал устроиться поудобнее. Не получилось. Что-нибудь под голову бы... Зато ноги вытянуть можно... ненадолго. – Копыта согни! – потребовал забравшийся за мной мужик. Не дожидаясь выполнения приказа, он ловко накинул новую верёвочную петлю мне на щиколотки, сноровисто затянул её и привязал конец к рукам, натянув как следует. В результате ноги согнулись в коленях, пятки почти упёрлись в ладони. Пипец... приехали. Мне даже дышать в таком положении не очень, а уж катиться по родным ямам и ухабам в далёкие-далёкие края – садизм чистой воды. – На, – в лицо мне ткнулась скатка. Пожалел, значит, спальник подсунул. Наверное, нужно поблагодарить, вот только эта милость на общем фоне как-то теряется. Ну его. Поворочался, пристраивая голову поудобнее. Вокруг меня рассаживались люди, весьма ощутимо касаясь меня обувью и навевая мысли о том, что так пинать будут всю дорогу. – На, – снова раздалось поблизости и в мои зубы ткнулась фляжка с водой. С удовольствием попил, правда, половина пролилась на пол, ну тут уж я не виноват. Развяжите – буду вести себя культурнее. Двигатель шумно, со скрежетом завёлся; автомобиль несколько раз дёрнулся, разворачиваясь, и неспешно, регулярно виляя в манёврах и подпрыгивая, покатил по дороге. Куда – не видел. Когда лежишь по собачьи между ног, а вокруг молчаливые люди с оружием – в окна особо не повыглядываешь. Примерно через час я заснул в своей крайне неудобной позе. Укачало. – Подъём! Приехали! – заорал неизвестный идиот прямо мне в ухо и принялся распутывать верёвку, которой были связаны ноги. – Разлёгся, как на перине! Я инстинктивно попытался вскочить – и не смог. От неудобного лежания затекло всё тело. Попробовал пошевелить освобождёнными конечностями. Не знаю – получилось или нет. Тысячи маленьких, раскалённых иголок впились в меня пониже спины, вызывая саднящую, отдающую в голову боль. – Погоди, – сказал кто-то с улицы. – Ты ему хоть копыта и развязал, так пока он дрых – у него всё затекло! Давай-ка! Крепкие руки схватили меня за шиворот и натужно потащили прочь из салона. Я лишь кряхтел, а когда щека зацепилась за незаметный заусенец на железном порожке, то даже немного взвыл. На это никто не обратил внимания. Вытащив мою тушку из машины, неизвестный попросту разжал руки, и я упал лицом в пыль, хорошенько приложившись носом о твёрдую, как камень, землю. – Давай с двух сторон, – предложил всё тот же голос. Теперь подхватили под подмышки, резко поставили на ноги. Стоять, правда, получалось не очень – нижняя часть моего тела категорически отказывалась находиться в вертикальном положении. Ноги самопроизвольно подкашивались и вообще вели себя так, словно были сделаны из пластилина или желе. Ничего, скоро пройдёт... Нагло обвиснув в чужих руках, позволил себе осмотреться. Так, что у нас? Вечереет, прямо передо мной длинная изба с тяжёлой, окованной железной полосой дверью. Окошки маленькие, под крышей, забраны решётками. На крыльце – люди с деревянными дубинками на поясах. У каждого есть красная повязка на рукаве. Стоят, смотрят на меня с интересом, как на мадагаскарского таракана. Прислушался. Вокруг непривычно шумно. Слышно людей, удары топора, о чём-то судачат женщины. Потянул носом воздух – пахло дымом, какой-то кислятиной, остальные запахи разобрать не смог. Слишком много самых разных субстанций переплелось между собой в воздухе. Цивилизация так пахнет. Или воняет – кому как. Отвык, не нравится... Снова уставился на избу, пытаясь найти в ней хоть что-то знакомое, и тут меня осенило! Я знаю это место! Бывал здесь! Это тюрьма города Фоминска! Вот, значит, куда меня занесло... в царство старого пердуна Петровича и его зама Фролова. Даже не знаю – радоваться или плакать. Посмотрим. Вся надежда на жадность местных до дармовой рабочей силы и на Зюзю. Если снова попаду в трудовые отряды – она меня вытащит, главное дров не наломать, как в прошлый раз. А если нет? Помнится, Фоменко после смерти внучки от когтей и клыков разумных сильно меня искал, посчитаться хотел... И ему до одного места было, что моей вины в том нет. Если так – тогда край. Вилы. Конец. Вздёрнет прилюдно на виселице под лузганье семечек и улюлюканье местных. У них тут имеется и такое развлечение – точно знаю. Стало совсем нехорошо... – Потащили, – бросил кто-то кому-то через мою голову. Смотреть на своих конвоиров и грузчиков по совместительству не стал – потому что не мог. Я дрожал от ужаса, впервые накатившего на меня с момента моей поимки. Мелко дрожал, неконтролируемо, панически-пронзительно. Вдобавок, внутри широкими волнами начал разливаться необъяснимый холод, заставляя против воли цепенеть и всматриваться в лица стоящих передо мной людей с дубинками, выглядывая среди них несбыточное чудо и спасителя. Хотелось заорать, завопить, что я ни при чём, что я хороший; хотелось зажмуриться и исчезнуть, объявив окружающий мир больной галлюцинацией. Хотелось... Но внятных мыслей не было, только эмоции, ступор и страх. И неверие в реальность происходящего, противоестественно соседствующая с осознанием того, что всё это – горькая правда. Я не знаю, что мне делать. Я запутался в собственном сознании. И я хочу жить... – Топай, утырок! Не сачкуй! – рявкнули в ухо, возвращая перепуганное сознание в этот мир. Под внимательными взглядами тех, с крыльца, мою тушку, ругаясь и недовольно сопя затащили внутрь, где прислонили к стене. Наконец-то я смог рассмотреть своих конвоиров. Это были два незнакомых мужика с такими же, как и у оставшихся на крыльце, повязками на рукавах. Стоящий слева бросил вглубь помещения: – Оприходуй. Это этот... как его... партизан! Его Игоревич поймал в рейде. Начал осматриваться. Ну точно! Не ошибся. Доводилось тут бывать. В помещении почти ничего не изменилось. Всё та же невысокая стойка дежурного, расписание патрулей на стенах, коридор с камерами, отгороженный от основного помещения добротной решёткой. Единственным новшеством в этом, казалось бы, оплоте постоянства стал огромный флаг Российской Федерации на стене, непривычно яркий на фоне тусклых бревенчатых стен. Из-за стойки недовольный, надтреснутый голос раздражённо бросил: – Знаю. Мне сказали, – и добавил с плохо скрываемой злобой. – Совсем Игоревич со своей бандой оборзел. Приехали, спихнули на мою голову – ни рапорта, ни пояснений. Отдувайся за них. А сами, небось, в баньку рванули. Мой конвоир ехидно заметил: – Так чего же ты молчал? Высказал бы в глаза всё, правду-матку, так сказать, не взирая на чины и звания резанул. Пока местные развлекались словесной пикировкой – присмотрелся к дежурному, привставшему со своего рабочего места: обычный мужчина лет пятидесяти, с большими залысинами и в стареньких очках. Одет – как все, в старенькую гражданку с неизменной повязкой на рукаве. Он поморщился, передёрнул плечами, а потом, усевшись обратно, довольно резко ответил: – Самый умный? Вот тогда садись и оформляй! Стоявший рядом со мной говорун заметно стушевался, а второй конвоир, молчавший справа, даже сделал попытку отодвинуться вглубь, ближе к стене. Понятно, крючкотворствовать никому не хочется. На улице уже знакомо зарокотал мотор УАЗа, и кто-то басовито, нарочито громко, со смехом поинтересовался: – Кравец! Чего такой смурной? Работать заставили? Ответ водилы потонул в общем хохоте. По всей видимости – не слишком его тут любят. Ну и плевать. Хлопнула железом дверь, громко скрежетнула коробка передач и автомобиль, судя по звуку, весьма быстро удалился. – Фамилия, имя, отчество? – между тем принялся задавать стандартные вопросы дежурный, широко расставив локти на столешнице и подняв карандаш над увесистым журналом. – Документы есть? – Нет, – ответил за меня конвоир слева. Ох и болтун... вот чего ему неймётся? – Игоревич сказал, что при нём ничего не было. Сидящий зло ухмыльнулся. – Верю. Ни оружия, ни вещей, одна повязка поперёк рожи. Именно так и партизанят в наши дни, ну или дарят всё нажитое первому встречному, от большой любви к человечеству. Сворачивай базар! – ударил он ладонью об стол. – Нет – значит, нет! Обычное дело. Ещё раз спрашиваю: фамилия, имя, отчество? – Марков. Виктор Константинович. Карандаш заскрипел по бумаге. Плохая, видимо, бумага, из старых конторских журналов. Жёлтая, грубая, плохо сделанная. На хорошей бы грифель шуршал... Я намеренно назвал неправильную фамилию. У меня ещё оставался шанс на то, что про меня местные власть имущие попросту не узнают. Мало ли дураков по окрестным лесам отлавливают и в трудовые отряды направляют – что теперь, с каждым знакомиться лично? Потому и врал. Фоменко моей фамилии точно не вспомнит, а вот особист-безопасник здешний – может вполне. В его среде помнить всех и каждого – необходимый, чуть ли не базовый навык. Да и по должности он наверняка все сводки и рапорта просматривает – может и заинтересоваться однофамильцем человека с собакой. Имя не в счёт – Вить на свете полно. Хлипкий, конечно, шанс, но всё же... Я им ничего не сделал, никого не убил – не должны лютовать. А из-за стойки донеслось: – Год рождения?.. В это время открылась входная дверь. Дежурный подскочил, как ужаленный, забыв про меня; мои конвоиры подтянулись, замерли не дыша. Прямо немая сцена по классику. Пока я соображал, в помещение зашёл... (Сука! Да что же мне так не везёт?) Фролов собственной персоной – здешний начальник тайных дел и мой, в определённом смысле, знакомый. Только о нём подумал – и нате... За ним ввалились два жлоба, стали сзади. Ого! Охраной обзавёлся! Вот что значит служба государева: ты заботишься о ней – она о тебе. Но схема работает только для избранных, как мне думается... – Здра... жла... – выдохнул дежурный и открыл было рот, чтобы приступить к докладу, однако Сергей Юрьевич устало отмахнулся: – Давайте без уставщины. На меня он даже не посмотрел.