– Нет. Не шрамы. Сид смотрел в окно. У него двигался кадык, словно Сид пытался и не мог вытащить слова из потаенных глубин своей души. И вдруг он повернулся к Индии и срывающимся голосом произнес: – Меня там изнасиловали. В тюрьме. Индия думала, что ее вытошнит. – Когда? Кто? – шепотом спросила она. – Надзиратель. Уиггс была его фамилия. Еще двое меня держали. Так продолжалось почти два месяца. Они всегда приходили, когда стемнеет. Я слышал их шаги по каменному полу. Слышал, как они приближаются. Их голоса. Потому я и не сплю. Не могу. – Индия потянулась к нему, но он отодвинулся. – Не трогай меня. Не надо. – Прости. Не буду. Раз ты просишь, не буду… Ты сказал, это продолжалось почти два месяца. Что произошло потом? Кто прекратил эти издевательства? – Денни Куинн. – Кто? – Куинн. Мой прежний хозяин. Как-то ночью он подкараулил Уиггса возле паба. Пошел следом и перерезал надзирателю горло. Индия зажала рот. Сид жестоко засмеялся. – Ты по-прежнему меня любишь? – спросил он. Он подался назад, ударив головой о стену. Так вели себя пациенты Бедлама. Индия видела это собственными глазами. Истерзанные души пытались разбить себе голову и выпустить жуткие воспоминания. Она вползла на кровать и протиснулась между Сидом и стеной. – Прекрати! Немедленно прекрати! Посмотри на меня. Сид, посмотри на меня. – (Он поднял глаза.) – Я любила и люблю тебя. Слышишь? Я люблю тебя. Сид так крепко сжал кулаки, что на руках проступили вздутые вены. Он дрожал всем телом. Дыхание стало судорожным и поверхностным. Индия догадывалась: сейчас ему хочется куда-то ударить, что-то сломать. Слишком долго он носил эту боль в себе, и теперь, когда она выходила наружу, ему было страшно. Индия знала, что надо сделать. Она заберет у Сида его боль. Весь гнев, всю печаль. Весь яд, отравлявший душу. Медленно, осторожно она потянулась к его кулакам и так же осторожно разжала ему пальцы. – Выпусти все это наружу. Дай этому уйти, – прошептала она. Индия крепко обняла его. Сид снова попытался ее оттолкнуть, но она держала крепко. Пальцы Сида застряли в ее волосах. Он содрогнулся всем телом. Индия услышала его резкие, душераздирающие всхлипывания. Горячие слезы обжигали ей кожу. Индия держала его в объятиях, качала, как ребенка, шептала утешительные слова, целовала, плакала вместе с ним, но не разжимала рук. Когда бушевавшие эмоции наконец утихли, Сид поднял голову и посмотрел на Индию. – Боже мой, Индия, что я наделал? – спросил он, утирая ей слезы. – Затащил тебя в свою жизнь. Еще тогда, в «Баркентине», мне нужно было бы отправить тебя домой. А вместо этого я заставляю тебя плакать из-за всей жути, которую успел натворить. – Нет, не из-за всей жути. Я плакала по тебе. Сид помолчал. – Никто еще этого не делал. Не плакал по мне. – Никто и не любил тебя так, как я. Он не мог смотреть ей в глаза, а потому уставился на свои руки. – Расскажи остальное, – попросила Индия. – Как ты оказался в тюрьме. Что делал, когда вышел оттуда. Расскажи, где вырос. Какие песни тебе пела мать. Каким был твой отец. Расскажи. Он должен поговорить об этом. Должен рассказать ей. Довериться ей. Это был его единственный шанс. Их единственный шанс. Индия встала, наполнила бокалы из полупустой бутылки, оставленной на ночном столике. – Выпей, – сказала она, подавая Сиду бокал. – Легче будет рассказывать. Сид большими глотками выпил вино, откинулся на подушку, закрыл глаза и начал рассказывать. Поначалу слова давались ему с трудом, но затем полились потоком. Он говорил более двух часов, рассказывая Индии о жизни на Монтегю-стрит. О родительской семье. О том, что когда-то его звали Чарли. Он рассказал об обстоятельствах смерти отца и матери. О том, как не вынес зрелища убитой матери и побежал, не разбирая дороги. Потом рассказал об оборванных связях с семьей. Индии показалось, что эта часть воспоминаний по-прежнему остается незаживающей раной в душе Сида. Потом он рассказал про Куинна, про то, как незаметно глубоко завяз в жизни, из которой нет выхода. Он говорил, пока не охрип. Завершив рассказ, он взглянул на Индию уставшими, опустошенными глазами: – Ну вот. Теперь ты знаешь все. – Спасибо. – Не понимаю, за что ты меня благодаришь. Все это погано, как ад. И говори не говори – ничего не изменишь. – Наоборот. Я знаю, что́ тебе нужно сделать. Уехать отсюда. Далеко. Подальше от Лондона и твоей здешней жизни. Подальше от Англии и всех ужасных воспоминаний. – И только? Ну так давай отправимся на Ривьеру. Завтра же закажу билеты. Индия не обратила внимания на его сарказм. Она сидела, наморщив лоб, заглядывая внутрь себя. – Мы можем уехать. Можем покинуть Лондон вдвоем, – сказала она. – Да ну? Если не ошибаюсь, миссус, ты вот-вот откроешь больницу в Уайтчепеле. Серые глаза Индии уставились на Сида. – Я откажусь от больницы, – сказала она. – Ради тебя. – И закроешь дверь перед больными бедняками? Перед теми, кому мечтала помочь? – Двери не закроются. Харриет, Фенвик и Элла справятся без меня. Во всяком случае, на первых порах. Быть может, потом мы вернемся. Все уляжется. Люди о тебе забудут. – И не мечтай, дорогуша. У тех, о ком ты говоришь, очень цепкая память. – Послушай меня… – Нет, Индия, это ты меня послушай. Неужели ты не понимаешь, что мне слишком поздно менять свою жизнь? Я пропащий человек, а ты – нет. Эта больница – твоя мечта. Ты столько сил угрохала ради ее появления. Я не позволю тебе вот так взять и все бросить. В этом поганом, отвратительном городе ты построила нечто прекрасное. Красивое. – Сид, нечто прекрасное и красивое – это ты, – тихо произнесла Индия. Сид отвернулся, не в силах говорить. В глазах бурлили эмоции. Индия крепко стиснула его руку: – Не считай себя пропащим. Мы можем начать жизнь заново, как мистер и миссис Бакстер. Мы уедем отсюда. Отправимся в Шотландию, в Ирландию или на континент. – Индия вдруг выпрямилась и опять схватила Сида за руку. – Нет… погоди! – Она громко рассмеялась. – Есть такое место! Как же я раньше не подумала? Я сейчас расскажу, что мы с тобой сделаем. Там мы действительно начнем жизнь заново! – Ты спятила. Индия спрыгнула с кровати, ненадолго скрылась в гостиной и вернулась с папкой в руках. – Мой двоюродный брат называл это концом света, – возбужденно заговорила она. – Потом он признался, что ошибся. Там совсем не конец, а начало. Начало мира. Он рассказывал, как стоял там. Вокруг – только море и небо. Он чувствовал, будто находится в первом дне творения, а сам он первый человек на земле. И нет ни зла, ни уродства. Только красота и гармония. – Индия, да о чем ты толкуешь? Она раскрыла папку и протянула ему фотографии: – Это Пойнт-Рейес в Калифорнии. Он принадлежит мне. Я владелица этого места. Вот туда мы и отправимся. Сид смотрел на снимки. Индия помнила, как вспыхнули его глаза, когда он увидел их впервые. Ему хотелось верить в это место, в них с Индией, в новую жизнь. Она же видела, насколько он жаждал новой жизни. – И что ты намерена там делать? – Я же врач. Врачи нужны везде. – Зато я не врач. – Ты можешь готовить еду. Вести хозяйство. Штопать носки. – Дорогуша, напрасно ты не развиваешь другой свой талант. Тебе бы стоило писать сказки. Ты потрясающе умеешь их рассказывать. Ты почти заставила меня в них поверить. – Сид, это не сказки. Мы туда уедем. Ты и я. Там есть старое ранчо. Мы отремонтируем дом и будем в нем жить. Это и есть начало новой жизни. – Да, любовь моя, – с грустью произнес Сид. – Мы начнем новую жизнь, – упрямо повторила Индия. – Ты мне веришь? – Индия… Она обхватила его лицо: – Скажи! Скажи, что ты мне веришь! – (Сид открыл глаза, но промолчал.) – Сид Мэлоун, существует искупление. И прощение. Даже в этом мире и даже для тебя. Ты можешь начать заново, если сделаешь такой выбор. Ты сумел войти в свою нынешнюю жизнь, сумеешь и выйти. Я тебе помогу. Глядя в его изумрудно-зеленые, полные боли глаза, Индия отчаянно хотела, чтобы он представил новую жизнь. Новое начало. Будущее, отличающееся от всего, что он знал. – Ты мне веришь? – снова спросила она. – Да, Индия, – наконец ответил он. – Верю.