– Меня мучит жажда, – сказал Принси и поднялся с места. Он тоже был высок, где-то шесть футов четыре дюйма, и худ, хотя ему было далеко до тощего, как жердь, Ахмета. – Тогда делжи. Франклин протянул Принси свое питье. – Нет, это мне не нужно! – Бледная рука Принси отстранила флягу. – Мне хочется… Я не знаю, чего мне хочется. Он оглянулся на меня: – С тобой такое бывало, когда тебе чего-то хочется, а чего – никак не можешь понять? – Конечно, сэр, – с готовностью откликнулся я. – Однажды я думал, что хочу кока-колу, а на самом деле мне хотелось пива из корнеплодов. – Вот именно. У меня в горле так же сухо и пыльно, как под подушкой у Ахмета! Прошествовав мимо меня, Принси выглянул, чтобы полюбоваться проносящимся лесом. Снаружи не было ни огонька – только темные деревья на фоне звездного неба. – Итак! – воскликнул он. – Теперь ты узнал, кто мы такие. А как насчет тебя? Сдается мне, что ты решил сбежать из дома? – Нет, сэр. Я хочу сказать… что просто решил ненадолго уехать, вот и все. – Неприятности в школе? Или поссорился с родителями? – И то и другое, – ответил я. Прислонившись спиной к стене вагона рядом с приоткрытой дверью, Принси понимающе кивнул: – Обычные невзгоды в жизни каждого мальчика. Поверь, Кори, мне это знакомо. Я тоже сбегал из дома, думая, что это ненадолго. Ты полагаешь, это поможет решить твои проблемы? – Я не знаю. Ничего другого мне не пришло в голову. – Мир совсем не похож на твой родной Зефир. Он не знает жалости к маленьким мальчикам. Мир может быть прекрасным, но бывает и жестоким, и подлым. Это следует знать. – Правда? – усомнился я. – Это так же верно, как то, что мы странствуем уже много лет. Нам довелось повидать мир, и мы знаем людей, населяющих его. Иной раз, когда я размышляю об этом мире, меня охватывает страх: вокруг полно насилия, грубости, неуважения к людям. И увы, Кори, год от года мир не меняется к лучшему – он становится все хуже и хуже. Принси взглянул на небо, где по пятам за нами неслась луна. – «О мир, о мир превратный! – продекламировал он. – Несчастья так нам ухудшают жизнь, что облегчают смерть»[34]. – Как мило, – проворковал Франклин. – Это Шекспир, – счел необходимым пояснить Принси. – Его рассуждения о вечных бедах человечества. Повернувшись спиной к луне, он взглянул на меня своими алыми зрачками: – Хочешь услышать совет от видавшего виды скитальца, Кори? Мне не особенно этого хотелось, но из вежливости я кивнул: – Конечно, сэр. Принси выглядел озадаченным, словно он сумел прочитать мои мысли. – Так или иначе, я считаю себя обязанным дать тебе этот совет. Не торопись взрослеть. Оставайся мальчиком так долго, как только сможешь, потому что стоит только растерять магию детства, обратно ее вернуть не удастся, как бы ты ни старался. Мне показалось, что я уже где-то слышал это, но не смог вспомнить, кто говорил мне нечто подобное. – Но ты все равно не прочь повидать мир, верно, Кори? – с улыбкой спросил Принси. Я кивнул, загипнотизированный его горящими зрачками. – Тогда считай, что тебе крупно повезло. Я вижу огни большого города. Вскочив, я выглянул за дверь. Вдали, за извилистой линией драконьего хребта холмов, звездное небо словно было промыто земным свечением. Принси объяснил, что, как только товарный состав замедлит ход перед станцией, мы сможем покинуть вагон без риска сломать себе ноги. Город медленно поднимался ввысь по обе стороны от нас, деревянные приземистые постройки сменились кирпичными и каменными домами. Даже в этот поздний час город наполняла жизнь. Жужжали, перемигиваясь, неоновые вывески. По улицам торопливо катили машины, по тротуарам брели темные фигуры. Состав загрохотал по рельсам, где железнодорожные пути, перекрещиваясь, расходились во все стороны, где вокруг спали другие поезда, и начал замедлять ход. Наконец, когда скорость поезда сравнялась со скоростью пешехода, огромные башмаки Франклина коснулись земли. За великаном, подняв облачко пыли, выбрался наружу Ахмет. – Если собираешься выходить, то сейчас самое время, – сказал Принси, стоявший за моей спиной. Я спрыгнул и удачно приземлился. За мной последовал Принси. Мы прибыли в город, и я понял, что меня и мой дом разделяют многие мили. Мы пошли вдоль железнодорожных путей, слыша вокруг свистки и пыхтение паровозов. В воздухе пахло гарью, но то был холодный огонь. Принси сказал, что нам нужно подыскать какое-нибудь место для ночлега. Мы углубились в переплетение серых улиц с высокими серыми домами, время от времени останавливаясь, чтобы дождаться Франклина, который действительно оказался невероятно медлительным. Наконец мы добрались до района, где сплошные стены домов перемежались узкими переулками, свет неоновых фонарей отражался в лужах стоячей воды, а асфальт был испещрен выбоинами и трещинами. Проходя мимо одного из переулков, я услышал приглушенное рычание, за которым последовал звук ударов по человеческому телу. Я остановился и увидел, что один мужчина держал другого под руки, а третий методично бил его кулаками в лицо. Из носа и рта избиваемого текла кровь, его глаза были мокрыми от слез, в них застыли изумление и страх. Человек, работавший кулаками, делал свое дело не спеша, совершенно спокойно, словно рубил дерево. – Говори, где деньги, сукин сын, – твердил первый мужчина тихим и злобным голосом. – Говори, все равно ведь отдашь! Избиение продолжалось, костяшки пальцев третьего мужчины уже были обагрены алой кровью. Жертва стонала и всхлипывала, а кулаки продолжали взлетать и обрушиваться на покрытое синяками, распухшее лицо несчастного. Бледная рука стиснула мое плечо. – Мы ведь идем своей дорогой, Кори? Так будет лучше. Невдалеке от нас подъехала к тротуару и затормозила полицейская машина. Из нее вылезли двое полицейских и встали слева и справа от человека с длинными волосами, в грязной одежде. Полицейские были крепкие и упитанные, их револьверы блестели в кобурах из черной кожи. Подавшись вперед, один из них что-то прокричал прямо в лицо длинноволосому человеку. Потом второй полицейский, схватив его за волосы, развернул кругом и ударил лицом о ветровое стекло машины. К моему изумлению, стекло даже не треснуло, но колени длинноволосого подкосились. Полицейские принялись запихивать его в машину, и тот даже не пытался сопротивляться. Когда они проезжали мимо, я на мгновение увидел лицо длинноволосого, таращившегося через окно, – с его разбитого лба стекали струйки крови. Из открытой двери дома доносилась музыка. В ней отсутствовали мелодия и смысл, звучал только ритм. Рядом прямо в луже собственной мочи сидел, опираясь спиной о стену, мужчина. Он бессмысленно улыбался, глядя в пространство перед собой. К нему подошли двое парней, один из них держал в руках жестяную канистру с бензином. – Эй, давай поднимайся! – крикнули они и стали пинать его ногами. Но тот продолжал улыбаться с отсутствующим видом. – Поднимайся, поднимайся! – насмешливо передразнил он их. В следующее мгновение он оказался с головы до ног облит бензином. Один из парней выхватил из кармана коробок спичек. Принси увлек меня за угол. Франклин, с унылым выражением на лице тащившийся позади Ахмета, тяжело дышал. Раздалось завывание сирены, но машина промчалась мимо. Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота, голова раскалывалась от боли. Все это время Принси держал свою руку на моем плече – от этого становилось чуточку спокойнее. На перекрестке в мигающем неоновом свете стояли четыре женщины. Все они были примерно одного возраста – помоложе мамы, но постарше Чили Уиллоу. Платья так туго обтягивали их тела, что казались нарисованными на коже. Может быть, они ждали какую-то важную персону. Когда мы проходили мимо них, я почуял аромат духов. Внимательнее всмотревшись в лицо одной из них, я увидел перед собой белокурого ангела. Но это лицо выглядело лишенным жизни, напоминая мордашку красивой куклы. – Если эта скотина будет так со мной обходиться, он горько пожалеет, – сказала блондинка другой девушке, брюнетке. – Я заставлю этого ублюдка считаться с собой. Возле девушек затормозила красная машина. На ангельском лице блондинки тут же появилась, словно ее включили, дежурная улыбка, обращенная к водителю. Остальные девушки столпились вокруг нее, в их глазах горела тщетная надежда. Мне не понравилось то, что я увидел, но Принси вел меня дальше. В дверном проеме следующего дома лежала женщина, а над ней стоял, застегивая молнию на штанах, мужчина в джинсовой куртке. Лицо женщины, все в черных кровоподтеках, представляло собой сплошное месиво. – Так тебе и надо, – говорил мужчина. – Теперь надолго запомнишь, кто твой хозяин. Нагнувшись, он схватил женщину за волосы и рывком приподнял ее голову: – Отвечай, сука! Теперь ты поняла, кто твой босс? Ее опухшие глаза молили о пощаде. Окровавленный рот приоткрылся, обнажив осколки зубов. – Ты, – прохрипела она и заплакала. – Ты босс. – Пойдем дальше, Кори, – сказал Принси. – Не нужно останавливаться. Я поплелся дальше. Куда ни кинешь взгляд – всюду один убогий бетон. Нигде нет ни деревца, ни клочка травы. Я поднял голову, но не увидел звезд сквозь серую пелену, затянувшую небо. Мы свернули за угол, и я услышал какой-то стук. Маленькая белая собачонка с торчащими ребрами рылась в мусорном баке, выискивая остатки пищи среди пустых консервных банок. Внезапно появившийся грузный мужчина злобно прохрипел, глядя на собачку, из пасти которой свисала банановая кожура: – Вот я тебя и застукал. Размахнувшись, он обрушил бейсбольную биту на спину собачки. Пронзительно завизжав от боли, она забилась на асфальте с переломанным хребтом, выронив изо рта кожуру. Стоявший над ней мужчина еще раз вскинул биту и вновь обрушил ее вниз, на этот раз на голову несчастной собачки, разбив ее вдребезги, так что не осталось ничего, ни морды, ни глаз – одна сплошная кровавая каша. Белые лапы продолжали отчаянно биться и скрести тротуар, словно собака пыталась убежать. – Кусок дерьма, – прохрипел мужчина и наступил тяжелым башмаком на худые торчащие ребра собаки. Слезы навернулись мне на глаза. Я пошатнулся, но рука Принси удержала меня. – Не останавливайся, – сказал он. – Иди скорей вперед.