Я так и сделал, и скоро кровавое месиво осталось позади. Но тут я почувствовал, что меня вот-вот вырвет, и мне пришлось остановиться, прислонившись к стене из грубого камня. – Паленек заблался слишком далеко от дома, Плинси, – проговорил за моей спиной Франклин. – Это неполядок. – Ты думаешь,мне это нравится? – отозвался Принси. Дойдя до края стены, я снова остановился. Впереди светилось окно, за которым находилась жилая комната. Мне были слышны громкие голоса о чем-то жарко спорящих людей, но видел я только мальчика, сидящего у окна. Он был примерно моего возраста, но что-то в его лице подсказывало мне, что он значительно старше. Мальчик смотрел в пол остекленевшим взглядом, а голоса за его спиной становились все громче и громче. Неожиданно в руках мальчика появились губка и тюбик с клеем, такой же, каким я и мои друзья склеивали пластмассовые модели самолетов. Выдавив клей на губку, мальчик поднес ее к лицу и, закрыв глаза, принялся вдыхать испарения. Через минуту он упал вместе со стулом назад, его тело затряслось в ужасных конвульсиях. Рот открылся, а зубы стали с лязганьем стучать друг о друга, то и дело прикусывая язык. Я вздрогнул, всхлипнул и отвернулся. Рука Принси коснулась моего затылка и притянула меня к себе. – Ты видел, Кори? – спросил он, с трудом сдерживая ярость. – Этот мир сжирает мальчиков без остатка. А ты еще не готов засунуть ручку метлы ему в глотку. – Я хотел… я просто хотел… – Тебе пора домой, – сказал Принси. – Обратно в Зефир. Сам не знаю как, мы снова оказались на железнодорожной станции. Принси сказал, что они проедут часть пути вместе со мной, чтобы удостовериться, что я сел в нужный мне поезд. Через несколько минут к нам подкатил на малой скорости товарняк Южной железнодорожной компании, один из вагонов был приоткрыт. – Садимся! – крикнул Принси и прыгнул. За ним последовал Франклин, проделавший все достаточно ловко и быстро, несмотря на свои огромные башмаки. Затем в вагон прыгнул Ахмет, подняв облачко пыли. Поезд набирал ход. Я бежал рядом, пытаясь за что-то ухватиться, но не решаясь на прыжок, потому что у этого вагона не было лесенки. – Эй! – крикнул я. – Только не бросайте меня! Поезд начал обгонять меня. Я поддал ходу, чтобы не отстать. В темном проеме двери никого не было – ни Принси, ни Франклина, ни Ахмета. – Не бросайте меня! – что есть силы закричал я, чувствуя слабость в ногах. – Прыгай, Кори! – крикнул из темноты Принси. – Прыгай! Рядом со мной скрежетали тонны стали. – Я боюсь! – крикнул я в ответ, ощущая, как земля уходит из-под ног. – Прыгай! – снова позвал Принси. – Мы тебя поймаем! Я больше не видел их. Сколько ни вглядывался, не видел ничего, кроме тьмы. Со спины ко мне подбирался город, часть того мира, что заживо съедает мальчишек. И мне не оставалось ничего другого – только верить. Бросившись вперед, я нырнул в темный зев вагонной двери. И полетел вниз – сквозь ледяную ночь и звезды. Внезапно мои глаза раскрылись. Я услышал свисток товарного состава, который удалялся от Зефира в иной мир. Поднявшись с земли, я сел, глядя на могилу Дэви Рэя. Я проспал всего около десяти минут. За это короткое время я успел проделать долгий путь и вернуться назад – потрясенный и подавленный, но зато в целости и сохранности. Я понимал, что мир за пределами Зефира не так уж плох. Я ведь много читал о нем в «Нэшнл джиографик». Я знал, как прекрасны города, музеи, памятники отваге и человеколюбию. Но часть мира оставалась от меня скрытой, как обратная сторона Луны, подобно тому как человек, убитый близ нашего городка, лежал скрытый от лунного света под толщей воды. Так же как мой Зефир, внешний мир не был однозначно плох или хорош. Принси, кем бы он ни был, прав: прежде чем мне доведется лицом к лицу предстать перед этим чудовищем, я должен вырасти и повзрослеть. А сейчас я просто мальчик, который хочет засыпать ночью в своей кровати и просыпаться утром в доме, где есть отец и мама. Необходимость извиняться перед Луженой Глоткой по-прежнему лежала на мне тяжелым грузом. Я должен был пробиться сквозь джунгли, в которых оказался. Я стоял при свете сияющих звезд и с печалью смотрел на свежую могилу. – Прощай, Дэви Рэй, – сказал я и, забравшись на Ракету, покатил к дому. На следующий день мама заметила, что у меня утомленный вид. Она спросила, не мучают ли меня по ночам кошмары. Я ответил, что со своими проблемами вполне могу справиться сам. На завтрак мама приготовила превосходные блины. Я так и не написал никакого извинения, сидя вечером в своей комнате один, а чудовища сочувственно смотрели на меня со стен. Я слышал, как в разное время четыре раза звонил телефон. Потом пришли отец и мама, чтобы поговорить со мной. – Почему ты ничего нам не сказал? – спросил отец. – Мы не знали, что эта ваша учительница так издевается над учениками. Как я уже говорил, отец знал по собственному опыту, как туго приходится, когда тебя третируют. Нам позвонили родители моих одноклассников: мама Салли Мичем, усатая мамаша Демона, отец Лэдда Девайна и мать Джо Петерсона. Они рассказали моим родителям о том, что услышали от своих детей, и все в один голос заявили: пусть я и не прав, что вышел из себя и распустил руки, сбив очки с носа Луженой Глотки, но та тоже во многом виновата. – Учитель не имеет права называть ученика дубиной стоеросовой. Все люди заслуживают уважения независимо от возраста, – сказал отец. – Завтра я собираюсь поговорить с мистером Кардинале и прояснить ситуацию. Отец озадаченно посмотрел на меня: – Но почему ты ничего не рассказал нам, Кори? Я пожал плечами: – Наверно, потому, что не рассчитывал на твою поддержку. – Да-а, – протянул отец, – выходит, мы недостаточно верили в тебя, приятель. И взъерошил мне волосы. Как здорово иногда бывает вернуться домой! Глава 3 Лоскутки одеяла Отец сдержал обещание. Он действительно отправился с визитом к мистеру Кардинале. Директор, до которого от других учителей давно доходили слухи, что Луженая Глотка окончательно распоясалась, решил, что тех дней, что я провел под домашним арестом, вполне достаточно для наказания. Мне было позволено вернуться в школу. Приносить извинения больше не было необходимости. В школе меня приняли как героя-победителя. В ближайшие годы со мной не мог бы сравниться славой ни один астронавт, даже те из них, кто побывал на Луне. Луженая Глотка была угрюма и унижена: суровый выговор директора Кардинале рождественскими колоколами звенел в ее голове. Но и я тоже наломал дров и должен был признать свою долю вины. Вот почему в первый же день по возвращении в школу, а он был последним днем учебы перед началом рождественских каникул, как только закончилась перекличка, я поднял руку. Луженая Глотка раздраженно спросила: – В чем дело? Я поднялся с места. Все глаза были устремлены на меня в ожидании очередного героического жеста в великой войне с несправедливостью, ущемлением прав и запретом на виноградную жевательную резинку. – Миссис Харпер… – начал я и остановился, ощутив, как поколебалась моя благородная решимость. – Давай говори, да побыстрее! – брызнула слюной Гарпия. – Я не умею читать мысли, дубина ты стоеросовая! Что бы ни сказал Гарпии мистер Кардинале, этого явно не хватило, чтобы она сложила оружие. Тем не менее я решил продолжить, зная, что поступаю правильно: – Я не имел права поднимать на вас руку, миссис Харпер. Приношу вам свои извинения. О повергнутые герои! О колоссы на ногах из хлипкой глины! О могучие воины, которые пали от укуса крошечной мухи, проникшей к ним под доспехи сквозь едва различимую щель! Я понял, что они испытывали в тяжкую минуту, когда услышал неодобрительный гул и шепот разочарования, распустившиеся вокруг меня, подобно горьким цветам. Сойдя с пьедестала, я тут же угодил в выгребную яму. – Ты приносишь извинения? – Луженая Глотка, казалось, была поражена больше всех остальных. Она сняла с носа очки и тут же нацепила их обратно. – Ты хочешь сказать, что виноват передо мной? - Да, мэм. – Ну что ж… ну что ж… Она явно растерялась и не могла найти нужных слов. Она ступила в незнакомые ей воды великодушия и прощения и осторожно нащупывала дно под ногами. – Я не знаю… что и сказать… Возможность прощения манила ее – великодушие, исполненное красоты и волшебной силы, милосердие, прекрасное своей быстротечностью. Я увидел, как ее лицо стало расслабляться и разглаживаться. – …Хотя… – Миссис Харпер с трудом сглотнула. Наверно, у нее встал в горле комок от волнения. – Хотя я рада, что у тебя в конце концов хватило ума извиниться, дубина ты стоеросовая! Комок в ее горле определенно был горстью гвоздей. Исторгнув его наружу, она наконец смогла внятно изъясняться: – Сядь на место и открой учебник математики! Выражение ее лица вовсе не смягчилось, решил я, со вздохом усаживаясь на место. Это было лишь секундное затишье перед новым сильным порывом ветра. Среди оглашаемого воплями бедлама, в который превращалась школа в большую перемену, пока Луженая Глотка распекала какого-то несчастного мальчишку за то, что тот извел все свои обеденные деньги на бейсбольные карточки, я заметил, как Демон выскользнула из столовой. Она вернулась примерно через пять минут и, прежде чем Луженая Глотка успела заметить ее отсутствие, с невинным видом устроилась на своем месте возле самой двери. Я обратил внимание, что Демон и окружающие ее девочки переглядываются и хихикают, явно что-то замышляя. Прозвенел звонок, и мы гурьбой повалили в класс. Вместе с нами за свой стол с плотоядным видом львицы, выписывающей круги вокруг мясной кости, уселась Луженая Глотка. – Открыть книги по истории Алабамы! – проорала она. – Глава десятая! Период Реконструкции! Живо!