– Да, сэр, – кивнул я, видя вдали луч надежды. – Вы попали прямо в точку! – Но ты ведь не собираешься писать о мисс Гласс Голубой? – Нет, – честно признался я. – Но в моей истории будет попугай, говорящий по-немецки. – Вот как? Что ж, это меняет дело. В твои годы я тоже мечтал, повзрослев, стать либо солдатом, либо сыщиком. В одном моя мечта, можно сказать, сбылась. – Мистер Осборн взглянул на свои татуированные пальцы. – Жаль, что не удалось стать детективом: заработки у них получше, – сказал он с тихим вздохом, из которого можно было понять, чем реальная жизнь солдата отличается от того, что пытались изображать мы, играя в лесу в войну. – Вы помните, что еще, кроме ругательств, говорил попугай? Мистер Осборн хмыкнул, но его улыбка не утратила своего дружелюбия. – Если у тебя все же хватит настойчивости, чтобы стать писателем, думаю, ты преуспеешь. Это действительно так важно для тебя? – Да, сэр. Мне необходимо это узнать. Мистер Осборн помолчал, о чем-то размышляя. – Болтовню этого попугая было тяжело разобрать, – наконец снова заговорил он. – Почти невозможно было услышать нечто связное. – Но я все-таки хотел бы узнать. – Хорошо, писатель, давай попробуем вспомнить. Надо собраться с мыслями. Впрочем, открою тебе один секрет. Мистер Осборн подался немного вперед: – Работая с миссис Хакаби, наслушаешься столько ругани, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Я посмотрел, нет ли ее поблизости, но, по-видимому, она вышла то ли на кухню, то ли в комнату отдыха. – Помнится, попугай болтал что-то о… – Мистер Осборн закрыл глаза, вспоминая. – «Кто еще знает?» – вот что он говорил. – А что-нибудь, кроме этого, вы можете вспомнить? – настаивал я. – Да, именно это он и говорил, – кивнул мистер Осборн. – «Кто еще знает?» – вот что болтала эта птица в перерывах между руганью. – «Кто еще знает» о чем? – спросил я. – Непонятно. Просто «Кто еще знает?», а остальное я просто не разобрал. И было еще какое-то слово, похожее на имя. – На имя? Какое имя? – Ханнафорд, вот какое. По крайней мере, близкое к этому по звучанию. «Ханна Фюрд», –вспомнил я. – Может быть, я и ошибаюсь, ведь я слышал это имя только один раз. Но ругается попугай забористо, уж поверь мне! – Вы помните что-нибудь о том, как мисс Зеленая… гхм… мисс Катарина Гласс говорила, что попугай начинает беситься, стоит ему услышать, как играют на пианино ту пьесу? Я постарался вспомнить название мелодии. – «Прекрасная мечта», так, кажется, она называется? – «Прекрасный мечтатель», – поправил меня мистер Осборн. – Конечно, я помню эту песню, потому что мисс Гласс Голубая учила ей и меня. – Учила вас? – Да, именно так. Я всегда мечтал научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте и решил брать уроки у мисс Гласс Голубой… это было, кажется, четыре года назад, когда она преподавала музыку целую рабочую неделю. У нее было много взрослых учеников, и всех нас она заставляла учить эту мелодию. Послушай, теперь, когда ты мне сказал об этом, я вспомнил, что в те времена попугай никогда не кричал в задней комнате, как в тот вечер. Правда, смешно? – Скорее странно, – в свою очередь поправил я мистера Осборна. – Да, пожалуй. Что ж, мне пора возвращаться к работе, – сказал мистер Осборн, заметив миссис Хакаби, выходившую из комнаты отдыха с суровым видом, способным вселить страх даже в бывалого солдата. – Ну как, помог я тебе? – Думаю, что да. Хотя я еще не до конца уверен. Мистер Осборн поднялся со стула. – Послушай, может, ты и меня вставишь в этот свой рассказ? – В какой рассказ? Взгляд мистера Осборна снова сделался подозрительным. – В ту историю, где главным действующим лицом будет голубой попугай. – А, в этот рассказ! Конечно, сэр, почему бы и нет? – Надеюсь, ты сделаешь меня положительным героем, – высказал напоследок пожелание повар и направился к кухонной двери. По телевизору выступал какой-то крикливый человек в коричневой униформе. – Эй, Юджин! – крикнул мистер Моултри. – Только послушай, что говорит этот болван! – Мистер Осборн! – позвал я повара, прежде чем тот успел переключить свое внимание на телевизор. – Как вы думаете, если вдруг мисс Гласс Голубая опять станет играть эту мелодию на пианино, а попугай снова начнет орать, может, тогда вы разберете побольше? – Вряд ли мне представится такая возможность, – ответил он. – Почему? – Пару недель назад мисс Гласс Голубая отнесла попугая доку Лезандеру. Тот объяснил ей, что у птицы началось не то воспаление мозга, не то какая-то другая болезнь. Так или иначе, попугай сыграл в ящик. Повар повернулся к мистеру Моултри: – Что он там болтает, Дик? – Ты только послушай его! – Мистер Моултри кивнул на человека, беснующегося на экране телевизора. – Его зовут Линкольн Рокуэлл! Этот сукин сын заправляет Американской фашистской партией! Можешь поверить в такое? – Американские фашисты? – Затылок мистера Осборна на моих глазах стал наливаться кровью. – Хочешь сказать, что эти сволочи, которых я помогал бить в Европе, теперь пробрались к нам в Штаты? – Он говорит, что они собираются прийти к власти в Америке! – сообщил мистер Моултри. – Ты только послушай его, упадешь от удивления! – Попадись он мне в руки, свернул бы его мерзкую шею! Я уже шел к выходу из кафе, погрузившись в собственные размышления. У самых дверей я услышал, как мистер Моултри, который, по словам нашего бывшего шерифа мистера Эмори, состоял членом ку-клукс-клана, засмеялся и сказал: – А вот тут этот парень прав! Пора всех негров вышвырнуть обратно в Африку. Уж я бы не стал терпеть черномазого в своем доме, как некоторые, которые приглашают к себе всяких Лайтфутов! Я знал, кому предназначались эти язвительные слова. Остановившись, я взглянул на него. Широко улыбаясь и наблюдая за мной краем глаза, мистер Моултри разговаривал с мистером Осборном. Человек на телеэкране вещал что-то о «расовой чистоте». – Да, это верно, мой дом – моя крепость! Уж я-то не стану звать в свою крепость ниггеров, чтобы дом провонял до самых половиц! А ты что скажешь, Юджин? – Линкольн Рокуэлл, говоришь? – спросил мистер Осборн. – А что, неплохое имя для фашиста! – Есть еще в наших краях парни, которые не станут якшаться с ниггерами, верно, Юджин? Мистер Моултри продолжал гнуть свое, словно закидывая для меня крючок с наживкой. В конце концов болтовня Моултри достигла сознания мистера Осборна. Он брезгливо взглянул на него, как, наверно, глядел на заплесневелый сыр. – Парень по имени Эрни Грейверсон спас мне жизнь в Европе, Дик. А он был чернее, чем туз пик. – Послушай… я совсем не то имел в виду… – Улыбка мистера Моултри вдруг сделалась жалкой. – Я готов признать, – торопливо заговорил он, спасая остатки достоинства, – что у одного или двух черномазых на сотню встречаются мозги белого человека вместо обезьяньих. – Знаешь, что я скажу тебе, Дик? – проговорил мистер Осборн, положив свою пятерню с армейской татуировкой на плечо Моултри и крепко сжав его. – Закрой-ка ты лучше свой рот, ладно? После этого мистер Моултри не издал больше ни звука. Когда я выходил из кафе «Яркая звезда», мужчина в коричневой униформе исчез с экрана. Забравшись на Ракету, я покатил обратно к дому, погромыхивая формочками для выпечки в своей корзинке. Недавно скончавшийся голубой попугай, который умел разговаривать по-немецки, не шел у меня из головы. Когда я добрался до дома, отец уже спал в своем кресле. Трансляция матча команды Алабамы по радио закончилась, когда я отправлялся к Вулворту, и сейчас из динамика доносилась музыка в стиле кантри. Я вручил формочки маме, а потом сел в гостиной и стал смотреть, как спит отец. Он свернулся калачиком, обхватив себя руками. Мне пришло в голову, что так он пытается взять себя в руки. Во сне он глубоко дышал с тихим сипящим звуком на грани храпа. Внезапно нечто, всплывшее в сознании отца, заставило его вздрогнуть. Его воспаленные красные глаза раскрылись и несколько секунд смотрели прямо на меня, а потом снова закрылись. То, как выглядело лицо отца во сне, вселяло в меня тревогу. Оно было печальным и осунувшимся, хотя мы не испытывали недостатка в еде. Это было лицо человека, потерпевшего поражение и почти смирившегося с ним. Все профессии важны, в том числе и посудомойщика, человека труда надо уважать, ибо каждый труд необходим. Но мне была невыносима мысль, что, после того как должность помощника менеджера в отделе доставки уже казалась такой близкой, моему отцу теперь приходится обивать пороги городских кафе, выпрашивая любую работу, вплоть до посудомойщика, – воистину для этого нужно было дойти до последней грани отчаяния. Полуденный кошмар заставил отца содрогнуться от ужаса, с его приоткрывшихся губ сорвался тихий то ли стон, то ли хрип. Даже во сне он не знал покоя, не будучи в силах скрыться от преследовавших его страхов. Я прошел в свою комнату, закрыл за собой дверь и взял одну из семи волшебных шкатулок. Достав оттуда коробку из-под сигар «Белая сова», я вынул перышко и долго рассматривал его при свете настольной лампы. Да, сказал себе я, чувствуя, как сердце колотится все быстрее и быстрее. Да.