– Прошу прощения, но я не хотел докучать вам рассказом о заботах семейства, которому я служу. Мне нужно дать определенный ответ молодому хозяину Вернону. Могу ли я сообщить ему, что юный Кори Маккенсон принимает его приглашение? – Только если кто-нибудь из нас пойдет с ним, – ответил Притчарду отец. – Мне всегда хотелось повидать дом Такстеров изнутри. Отец вопросительно взглянул на маму: – Ты не станешь возражать? Мама размышляла примерно минуту. Я видел, как она обдумывает окончательное решение: покусывание нижней губы обычно означало «нет», тогда как вздох и легкое подергивание правого уголка рта свидетельствовали о том, что она склоняется к положительному ответу. Послышался вздох, а затем – подергивание уголка рта. – Да, – сказала мама. – Что ж, прекрасно. – На этот раз улыбка на лице мистера Притчарда была искренней. По-видимому, наше согласие обрадовало его. – В соответствии с отданным мне распоряжением в субботу, в шесть тридцать, я заеду за вами на машине. Вы не возражаете, сэр? Вопрос был адресован мне. Я заверил мистера Притчарда, что это будет здорово. – В таком случае до встречи. Отвесив нам виртуозный поклон, при котором спина казалась абсолютно прямой, мистер Притчард прошествовал к своему облаченному в черный атлас лимузину. Звук заводящегося мотора напоминал тихую музыку. Мистер Притчард отъехал от нашего дома и, свернув на следующем перекрестке, покатил в гору по изгибу Темпл-стрит. – Надеюсь, все пройдет спокойно, – сказала мама, когда мы вернулись в дом. – От книги Вернона у меня мурашки по спине бегали. Снова усевшись в кресло, отец продолжил читать отложенную газету с новостями спорта. Заголовки были посвящены грядущей встрече футбольных команд Алабамы и Оберна, хиту осеннего сезона. – Всегда хотел взглянуть, как живет старина Мурвуд, – повторил отец. – Думаю, другая возможность мне вряд ли представится. Для Кори это тоже будет полезно: он сможет поговорить с Верноном о ремесле писателя. – Кори, надеюсь, ты не собираешься писать такие же жуткие романы, как книга Вернона? – с тревогой спросила мама. – Эту книжку было тем более странно читать, что казалось, будто все ужасы и кровь специально туда вставлены, хотя им там не место. Если бы не это убийство, то получилась бы милая такая книжка о тихом провинциальном городке. – Убийства иногда случаются, – подал голос отец. – Кому, как не нам, это знать. – Я не спорю, но неужели книги просто о жизни читаются с меньшим интересом? И этот обагренный кровью мясницкий тесак на обложке… я бы и не притронулась к этой книге, если бы не имя Вернона Такстера на обложке. – Жизнь – это не только розы, но и шипы. – Отец снова отложил свою газету. – Хотелось бы познать жизнь только с лучшей ее стороны, но в ней столько же радости и порядка, сколько хаоса и боли. Хаоса, пожалуй, даже значительно больше, чем порядка. И если человек начинает это понимать, – отец слегка улыбнулся, не сводя с меня печальных глаз, – значит он повзрослел. Замолчав, он снова развернул газету и углубился в статью о футбольной команде Оберна. Но вскоре отца посетила новая мысль, и он опять отложил газету. – Знаешь, Ребекка, что мне кажется особенно странным? Видела ли ты хотя бы раз за последние два-три года Мурвуда Такстера? В банке, в парикмахерской, да где угодно? – Нет, не видела. По правде сказать, я даже не знаю, как он выглядит. – Такой тощий высокий старикан. Всегда ходит в черном костюме и темном галстуке-бабочке. Я точно помню, что однажды видел Мурвуда, но тогда я был еще мальчишкой. И уже тогда Мурвуд казался мне старым и каким-то высохшим. После того как у Мурвуда умерла жена, он почти перестал выходить из дома. Но хотя бы пару раз за эти годы мы наверняка должны были его увидеть, как ты считаешь, Ребекка? – Кстати, и мистера Притчарда я увидела впервые. Может, они все там затворники в доме Такстеров? – Все, кроме Вернона, – вставил словечко и я. – Пока на улице тепло, его можно встретить достаточно часто. – Верно, как дождь, – согласился отец. – Завтра я поспрашиваю еще народ в городе. Может, кто-нибудь и видел Мурвуда за последнее время. – Для чего тебе это нужно? – нахмурилась мама. – Не вижу смысла в подобных расспросах. В субботу вечером ты, возможно, сам его увидишь. – Может, и увижу. Если только он не умер, – ответил отец. – Представляешь, какая это будет новость, если Мурвуд уже пару лет назад отдал Богу душу, а в городе при одном упоминании его имени люди все еще буквально вскакивают с места? – Но кому это нужно – держать в тайне, что Мурвуд Такстер умер? Отец пожал плечами, но я был уверен, что в уме он напряженно ищет ответ. – Вероятно, все дело в налоге на наследство или в жадных родственниках. Или с законами вышла какая-то путаница. Да мало ли что может оказаться. Его губы растянулись в улыбку, а глаза оживленно заблестели. – Ответ на этот вопрос может дать Вернон Такстер. Вот была бы умора, если бы большая часть города принадлежала сумасшедшему, который разгуливает голым по улицам, а все его слушаются, потому что считают, что его устами говорит Мурвуд Такстер! Помнишь ту ночь, когда весь город бросился спасать Брутон от наводнения? Мне уже тогда показалось, что дело нечисто. Мурвуду гораздо выгоднее держать деньги в кулаке, а не раздавать свою наличность добрым самаритянам, тем более что им еще надо пригрозить, чтобы они проявили доброту. – А что, если за последние годы у него смягчилось сердце? – предположила мама. – Если он действительно умер, то это вполне можно допустить. – Вот в субботу вечером ты и выяснишь все сам, – подвела итог мама. Наверняка мы с отцом хоть что-нибудь да узнаем. А пока мне приходилось выслушивать рассказы Демона о том, каким веселым будет ее день рождения, где, по ее словам, должен был собраться чуть ли не весь наш класс. И так же, как отец расспрашивал знакомых, давно ли им доводилось видеть Мурвуда Такстера, я интересовался у своих одноклассников, не собираются ли они на день рождения Демона. Оказалось, никто к Демону не идет. Большинство опрошенных заявили, что скорее съели бы сэндвич Демона с собачьими какашками, чем пошли бы на подобную вечеринку, оказавшись во власти ее огненноволосой, козявчатой родни. В ответ я клялся, что лучше улечься на раскаленные угли или поцеловать того лысого русского парня, что стучал башмаком по столу, чем пойти на вечеринку к Демону и лицезреть ее противных домочадцев. Конечно, если я и говорил подобное, то лишь предварительно удостоверившись в том, что Демон меня не услышит. Мне даже стало ее чуточку жаль: я так и не нашел ни одного мальчика или девочку, кто собирался бы на ее день рождения. Не знаю, почему я сделал это. Быть может, представил себе, что ты чувствуешь, когда приглашаешь на свой день рождения целый класс, соблазняешь мороженым и тортом, говоришь, что никаких подарков не нужно, только, ради бога, приходите, а они все как один отвечают «нет». На свете не существует ничего обиднее этого слова, а я был уверен, что Демону доведется услышать его еще много раз. Я все равно не мог пойти к ней, это значило бы самому напрашиваться на неприятности. В четверг после школы я подъехал на Ракете к магазину Вулворта на Мерчантс-стрит и купил для Демона за пятнадцать центов поздравительную открытку по случаю дня рождения, с изображением щенка в праздничной шапочке. На развороте открытки, под скверными стихами я подписал: «Поздравляем с днем рождения. Твои одноклассники» – и сунул открытку в красивый розовый конверт. В пятницу до начала занятий я проскользнул в класс раньше всех и положил конверт Демону на парту. Хвала Господу, никто меня не заметил – я бы этого не пережил. После звонка мы оказались во власти Луженой Глотки. Я услышал, как за моей спиной села за парту Демон и вынула из конверта открытку. Луженая Глотка стала орать на парнишку по имени Реджи Даффи, отчитывая за то, что он позволил себе на уроке жевать виноградную жвачку. Это входило в наш совместный план борьбы с Луженой Глоткой: путем проб и ошибок нам удалось выяснить, что нашей училке ненавистен запах виноградной жвачки, поэтому почти каждый день кто-нибудь приходил в класс с полным ртом тягучей розовой массы и отдавал себя на растерзание учительницы. Позади меня раздался тихий всхлип. И наступила тишина. Один-единственный звук, от которого могло разорваться сердце. Подумать только: за каких-то пятнадцать центов можно купить слезу счастья! Во время большой перемены на пыльной площадке для игр Демон буквально порхала от одного ученика к другому, показывая свою поздравительную открытку. У всех оказалось достаточно сообразительности, чтобы сделать вид, будто они заранее знали о сюрпризе. Лэдд Девайн, долговязый парень с рыжими волосами ежиком, уже в ту пору демонстрировавший все признаки футбольной звезды – быстрые ноги, сильные и точные пасы и любовь к дракам, – услышав краем уха, что девочки считают очень милым, что кто-то поздравил Демона с днем рождения, объявил, будто именно он купил эту открытку. Я не стал ему возражать: Демон уже взирала на Лэдда с любовью в глазах и пальцем в ноздре. В субботу вечером точно в назначенное время мистер Притчард подкатил к нашему дому на своем длинном черном авто. – Следи за своими манерами! – напутствовала меня мама. Впрочем, ее слова наверняка относились и к отцу. Как и было велено, мы не стали наряжаться в костюмы, «повседневной одеждой» в нашем случае служили удобные рубашки с короткими рукавами и чистые голубые джинсы. Вслед за отцом я забрался на заднее сиденье лимузина, обнаружив, что словно попал в пещеру со стенами, обитыми кожей и норковым мехом. Мистер Притчард сидел впереди, его и нас разделяла перегородка из прозрачного пластика. Тронувшись с места, мистер Притчард повернул на Темпл-стрит. Машина шла плавно, мотор работал настолько бесшумно, что мы едва его слышали. На Темпл-стрит, среди раскидистых дубов и тополей, стояли дома самых богатых и уважаемых жителей Зефира. Тут находился, например, красный кирпичный дом мэра Своупа с кольцевой подъездной дорожкой. По пути отец показал мне особняк из белого мрамора, принадлежавший президенту городского банка. Чуть дальше, за поворотом извилистой Темпл-стрит, находился дом мистера Самптера Вомака, хозяина «чертова колеса», а прямо напротив него в доме с белыми колоннами жил доктор Пэрриш. Темпл-стрит заканчивалась витыми чугунными воротами, за которыми асфальт сменялся булыжником. Им была вымощена изогнутая подъездная аллея, по сторонам которой стояли двумя рядами, словно солдаты на параде, вечнозеленые деревья. В окнах особняка Такстеров горел яркий свет, на покатой крыше виднелось несколько труб и башенок в форме луковицы. Мистер Притчард остановился, чтобы открыть ворота, а потом еще раз, чтобы запереть их. По булыжнику лимузин катил так же плавно, как и по асфальту. Мы проследовали по изгибу подъездной аллеи среди благоухающих сосен и остановились под широким брезентовым навесом в голубую и золотую полоску. Начинавшаяся под тентом кафельная лестница вела вверх к массивной парадной двери. Прежде чем отец успел справиться с дверцей лимузина, наш водитель уже отворил ее для нас. Затем мистер Притчард, двигавшийся грациозно и бесшумно, как ртуть, открыл двери особняка, и мы вошли внутрь. Отец замер в ошеломлении. – Ну и ну! – только и смог сказать он. Я разделял его благоговейный восторг. Описать интерьер особняка Такстеров во всех подробностях, чего он, несомненно, заслуживал, я не в состоянии. Отмечу лишь, что меня сразу поразили его громадные размеры, высокие потолки, с которых свешивались люстры. Казалось, внутри особняка светится, блестит и сверкает все, что только возможно. Наши ноги утопали в мягком ворсе восточных ковров. Пахло кедром и дорогой кожей. На стенах висели картины в золоченых рамах, освещенные лучами заходящего солнца. Одну стену целиком занимал громадный гобелен со сценами из средневековой жизни, а широкая лестница плавно, словно сладчайший изгиб плеча Чили Уиллоу, поднималась на второй этаж. Я видел всюду полированное дерево, лоснящуюся кожу, шелковистый бархат и витражи из цветного стекла. Все, вплоть до лампочек в люстрах без малейших следов паутины, сияло чистотой. Навстречу нам вышла женщина примерно одних лет с мистером Притчардом. Она была облачена в белую униформу, серебряные булавки скрепляли пучок ее снежно-белых волос. У женщины было круглое приветливое лицо и ясные голубые глаза. Она поздоровалась с нами, и я заметил, что акцент у нее точно такой же, как у мистера Притчарда, ее мужа. Как объяснил мне отец, таков британский акцент. – Молодой хозяин Вернон занимается своими поездами, – сказала нам миссис Притчард. – Он просит вас пройти к нему. – Благодарю, Гвендолин, – отозвался мистер Притчард. – Не соблаговолите ли проследовать за мной, джентльмены? Мистер Притчард направился по коридору, по обеим сторонам которого располагались двери комнат, и нам пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать от него. Мы уже успели понять, что в особняке Такстеров можно было разместить несколько домов размером с наш и еще осталось бы место для амбара. Мистер Притчард остановился и отворил высокие двери. До нас донеслось завывание паровозного свистка. И тут перед нами предстал Вернон – как обычно, в чем мать родила. Он стоял к нам спиной, чуть наклонившись вперед, и изучал какой-то предмет, держа его совсем близко от лица. Мистер Притчард откашлялся. Вернон обернулся, сжимая в руках локомотивчик, и улыбнулся так широко, что мне показалось, будто лицо его сейчас треснет. – А вот и вы! – воскликнул он. – Входите, пожалуйста! Мы с отцом так и сделали. В комнате, в которой мы оказались, не было никакой мебели, если не считать огромного стола, на котором среди зеленого ландшафта с миниатюрными холмами, лесом и крохотным городком двигались с пыхтением несколько игрушечных поездов. В одной руке Вернон держал помазок, а в другой – паровозик, которому, по-видимому, только что чистил колеса. – На рельсы садится пыль, – объяснил он нам. – Если ее собирается слишком много, может произойти крушение. Я изумленно уставился на игрушечную железную дорогу. В движении находилось одновременно семь составов. Крохотные стрелки автоматически переключались, перемигивались маленькие огоньки семафоров, перед железнодорожным переездом стояли крошечные автомобильчики. На фоне зелени леса выделялись яркие пятна багрянника. Городские домишки величиной со спичечный коробок были так искусно раскрашены, что их стены казались сложенными из кирпича и камня. В конце главной улицы высилось строение в готическом стиле с куполом – точная копия здания суда, откуда я недавно едва унес ноги. Между холмами извивались змейки дорог. Через реку из зеленого стекла был перекинут мостик, а за пределами городка лежало большое и продолговатое, окаймленное черным цветом зеркало – озеро Саксон, как я догадался. Вернон даже прорисовал красным береговую линию, чтобы обозначить гранитные утесы. Я увидел бейсбольное поле, плавательный бассейн, а также домишки и улочки Брутона. В конце улочки, которая наверняка должна была именоваться Джессамин-стрит, я нашел даже чудной домик, раскрашенный всеми цветами радуги. Я отыскал шоссе номер десять, которое бежало вдоль леса, расступавшегося, чтобы открыть гладь озера Саксон. Я пошарил глазами, отыскивая домик, который, как я теперь знал, должен был там находиться. И действительно увидел его: он был величиной с ноготь на моем большом пальце – дом с дурными девушками, где заправляла мисс Грейс. А в лесистых холмах на западе, между Зефиром и отсутствовавшим на этой своеобразной карте Юнионтауном, имелась округлая выжженная плешь, оставшаяся на месте сгоревших низкорослых деревьев. – Вероятно, там был лесной пожар, – предположил я. – Это место, где упал метеорит, – объяснил нам Вернон, едва взглянув в сторону выгоревшего пятна. Он подул на колесики локомотива – обнаженный Невероятно огромный человек[19]. Я отыскал Хиллтоп-стрит и наш домик на опушке леса. А когда проследил взглядом за величавым изгибом Темпл-стрит, уперся в картонный особняк, внутри которого сейчас находились мы – я и мой отец. – А вы все вот здесь, Кори. И ты, и твой отец тоже, – сказал Вернон, показав рукой в сторону коробки из-под обуви справа от себя. Рядом были разбросаны железнодорожные вагончики, рельсы и проводки. На крышке картонной коробки черным мелком было написано: «ЛЮДИ». Подняв крышку, я заглянул внутрь и увидел там сотни крохотных человеческих фигурок с тщательно раскрашенными телами и волосами. Все фигурки были голые. Один из поездов, катившихся по рельсам, испустил резкий свист, похожий на птичий. Другой состав тянул паровозик, выпускавший на ходу крошечные колечки дыма. Открыв рот от изумления, отец обошел кругом эту огромную, невероятно сложную композицию. – У вас здесь все, во всех подробностях? – спросил он. – На Поултер-Хилле есть даже надгробия на могилах! Мистер Такстер, как же вам удалось все это сделать? Вернон поднял голову от своего паровозика: – Не нужно «мистера Такстера». Зовите меня просто Вернон. – Хорошо, Вернон. Вы сами все это сделали?