– Кори! – проворчал отец. – Прекрати выдумывать! – Мне кажется, – сказала Леди, – велосипеду всегда необходимо видеть, куда он едет: ровная ли впереди дорога, или имеется какое-нибудь препятствие. Полагаю, в велосипеде, принадлежащем мальчику, должно быть немного от коня, немного от оленя и даже, пожалуй, от рептилии. Чтобы было побольше ума, понимаете? – Да, мэм, – отозвался я за всех. Леди знала толк в велосипедах, это точно. – Вы очень добры, мэм, – обратился к Леди отец. – Велосипед – очень щедрый дар. Обычно я не принимаю подарков, но… – Это не подарок, мистер Маккенсон, а заслуженная награда за доброе дело. Миссис Маккенсон, мистер Лайтфут по-прежнему готов починить у вас все, что неисправно. – Нет, благодарю вас. Вроде бы все работает нормально. – Ну что ж, – вздохнула Леди и взглянула на моего отца. – Трудно предвидеть, когда что-нибудь сломается. – Я очень благодарен вам за внимание, миссис… гм… Леди. – Отец взял маму под локоть. – Извините, но нам пора домой. – Мистер Маккенсон, нам с вами есть о чем поговорить, – тихо сказала Леди отцу вслед. – Дело касается жизни и смерти. Надеюсь, вы понимаете меня? Отец остановился. Я заметил, как перекатываются на его щеках желваки. Он не хотел оборачиваться, но Леди заставляла его сделать это. Может быть, он тоже, как и я, ощутил ее огромную жизненную силу. Было видно, что он хочет идти дальше, но не может сделать ни шага. – Вы верите в Иисуса Христа, мистер Маккенсон? – спросила Леди. Вопрос разрушил его последнюю линию обороны. Он обернулся и взглянул на Леди. – Да, верю, – ответил он с серьезным видом. – Я тоже верю в Христа, мистер Маккенсон. Иисус Христос был самым совершенным из людей, насколько это вообще возможно, но и он, бывало, доходил до крайней точки, тоже боролся и страдал. Порой и Христу казалось, что больше он не сможет сделать и шага, например когда прокаженные и калеки едва не растоптали его, умоляя о чуде, неотступно следуя за ним до тех пор, пока он все-таки не явил им чудо. Я хочу сказать, мистер Маккенсон, что даже Иисус Христос иногда нуждался в помощи и не считал для себя унизительным просить о ней. – Но мне не нужна… – Отец замолчал. – Дело в том, – продолжала Леди, – что видения время от времени бывают у всех, это свойство осталось в человеке от животного. Эти видения словно маленькие кусочки большого лоскутного одеяла, и часто мы не в силах понять, что они означают. Чаще всего они посещают нас во сне, но иногда мы грезим и наяву. Это случается почти со всеми, вот только мало кому удается понять смысл того, что он видит. Вы понимаете меня? – Нет, – ответил отец. – Неправда, мистер Маккенсон, вы понимаете меня. Леди подняла тонкий палец: – Липкая пленка этого мира залепляет наши глаза и уши, делает нас слепыми, немыми и глухими, поэтому мы не можем знать того, что происходит на другой стороне. – На другой стороне? – В другом мире, на другом берегу реки, – объяснила Леди. – Именно оттуда взывает к вам человек, лежащий на дне озера Саксон. – Я не хочу больше этого слышать, – сказал отец, но не сдвинулся с места. – Он зовет вас, – повторила Леди. – Я тоже слышу его крик, он не дает мне спать, а я ведь уже немолода и нуждаюсь в покое. Леди шагнула к отцу и взглянула ему прямо в глаза: – Этот человек, прежде чем упокоиться с миром, хочет сообщить, кто убил его. Он силится докричаться до нас с вами, мистер Маккенсон, но не может выговорить имя или показать лицо убийцы. Все, что он может нам дать, – несколько фрагментов большого лоскутного одеяла. И если бы вы заглянули ко мне, мы бы вместе поразмыслили и тогда, возможно, смогли бы соединить какие-то кусочки вместе. И вы снова сможете спать спокойно, как, впрочем, и я, а человек со дна озера Саксон сможет уйти туда, где ему надлежит находиться. Более того, мы смогли бы изловить убийцу, если, конечно, он еще ходит по этой земле. – Я не… верю… в такую че… – Можете верить или не верить, это ваше дело, – перебила отца Леди. – Но когда к вам сегодня ночью снова явится мертвец – а это непременно случится, – у вас не останется выбора: вам придется слушать его. Мой вам совет, мистер Маккенсон: прислушивайтесь к нему внимательно. Отец хотел что-то сказать: его рот приоткрылся, но он не смог выдавить ни единого слова. – Извините, – обратился тогда я к Леди. – Я хотел спросить… снятся ли вам… другие сны? – Да, очень часто, – ответила она. – Но в моем возрасте главная беда в том, что сны зачастую повторяются. – Я тут подумал… может, вы когда-нибудь видели сон о четырех девочках? – О четырех девочках? – переспросила Леди. – Да, мэм. О четырех девочках-негритянках. Они одеты, как будто сегодня воскресенье и они собрались в церковь. – Нет, – ответила Леди. – Кажется, ничего такого я никогда не видела. – А вот мне они постоянно снятся. Не то чтобы каждую ночь, но часто. Что бы это значило, вы не можете сказать? – Это тоже лоскутки одеяла, – сказала Леди. – Скорее всего, это нечто такое, что ты уже знаешь, но еще не знаешь, что ты это знаешь. – Простите? – Возможно, причина не в духах умерших, – объяснила Леди, – а в тебе самом, в том, о чем ты постоянно думаешь, пытаясь понять. – А-а, – проговорил я. Вот почему Леди видит сны моего отца, а не мои сны: ведь мои сны не призраки прошлого, а тени будущего. – Скоро у нас в Брутоне откроется музей; приходите, когда он будет готов, – сказала Леди маме. – Мы собрали деньги на его строительство в Центре досуга. Работа закончится через пару месяцев. В музее будет интересная экспозиция. – Я слышала об этом, – сказала мама. – Желаю вам всяческих успехов. – Спасибо. Я сообщу, когда состоится церемония открытия. А вам, мистер Маккенсон, советую хорошенько подумать о том, что я сказала. Леди протянула отцу свою руку в фиолетовой перчатке, и тот осторожно ее пожал. Может быть, он и боялся Леди, но прежде всего он был джентльменом. – Если надумаете прийти, вы знаете, где я живу. Леди вернулась к своему мужу и мистеру Дамаронду, и они втроем вышли в теплую безветренную ночь. Мы вышли следом за ними и видели, как они уехали – не на «понтиаке», украшенном горным хрусталем, а на простом «шевроле» голубого цвета. Несколько человек, присутствовавших на церемонии, все еще стояли на тротуаре и разговаривали. Они воспользовались случаем, чтобы еще раз сказать мне, как им понравилось мое сочинение и как здорово я его прочитал. – Продолжай в том же духе, у тебя отлично получается! – весело бросил мне мистер Доллар, а потом заявил кому-то не без хвастовства: – А знаешь, этот парень – мой постоянный клиент. Да, сэр, я стригу его уже много лет! Мы отправились домой. Я держал свою наградную пластинку на коленях, стискивая ее обеими руками. – Мама, – спросил я, – что за музей должен открыться в Брутоне? Там будут показывать кости динозавров и тому подобное? – Нет, – ответил отец. – Это будет музей гражданских прав. Если я правильно понял, там будут разные письма, документы, фотографии. – Как я слышала, всякие предметы времен рабовладения, – вставила мама. – Ножные кандалы, клейма и тому подобное. Лизбет Сирс рассказывала, что Леди продала свой «понтиак» и вложила деньги в это строительство. – Не думаю, что это обрадует парней, которые сожгли крест во дворе Леди, – подал голос отец. – Клан еще обязательно скажет свое слово, я уверен. – Я думаю, музей в Брутоне – хорошее дело, – сказала мама. – Для того чтобы представлять, что ждет тебя впереди, нужно знать, откуда ты пришел. – Да, могу вообразить, какое будущее готовит клан обитателям Брутона, – заметил отец, сбрасывая скорость перед поворотом на Хиллтоп-стрит. Сквозь ветви деревьев я увидел огни в окнах Такстеров. – А у нее крепкое пожатие, – сказал отец, словно обращаясь к самому себе, – у этой Леди. Но мы и так знали, о ком он говорит. – Сильная рука. Мне показалось, что она смотрит прямо в душу и я ничего не могу от нее скрыть… Внезапно отец замолчал – видимо, осознал, что мы его слышим. – Я могу сходить вместе с тобой, – предложила мама, – если ты все-таки соберешься поговорить с Леди. Я буду рядом все это время. Она хочет тебе помочь. Думаю, тебе стоит согласиться. Отец молчал. Мы уже почти добрались до дома. – Хорошо, я подумаю, – сказал он. Это означало, что он больше ни слова не желает слышать о Леди. Отец знал, где живет Леди, и, возможно, собирался попросить ее о помощи в изгнании призрака, взывавшего к нему со дна озера Саксон, но пока был не готов к этому. Окажется ли он когда-нибудь готов, согласится ли пойти к Леди, я не знал. Первый шаг должен был сделать он сам: никто не мог принудить его к этому. А меня сейчас заботило другое: навязчивый сон о четырех девушках-негритянках, втрескавшаяся в меня по уши Демон и предстоящая борьба с Луженой Глоткой. К тому же я собирался написать что-то новое, но в голову ничего не шло. И конечно, зеленое перо. Везде и всюду – зеленое перышко с опушки леса, лежавшее в одном из моих семи волшебных ящичков. На вопросы, которые оно порождало, у меня пока не имелось ответа. Тем же вечером отец повесил наградную табличку на стену в моей комнате, прямо над волшебной шкатулкой. Табличка отлично смотрелась между фоткой здоровенного детины с болтами на шее и некой личностью с выступающими зубами и скрытым под черным капюшоном лицом. Я чувствовал, что во мне бурлят творческие силы; сегодня вечером я ощутил подлинный вкус жизни. Я выбрал дорогу, сделал по ней первый шаг, и не беда, что он вышел немного неловким. Под грузом дней это ощущение восторга, наверно, исчезнет в реке времени, но в этот вечер, который никогда больше не повторится, это чувство жило во мне.