Я взял у мамы трубку. На другом конце линии оказалась миссис Эвелин Пратмор. Она известила меня, что на литературном конкурсе, устроенном Советом по делам искусств города Зефира, я занял третье место в номинации коротких рассказов, о чем будет свидетельствовать именная пластинка, которую мне вручат. Она звонила, чтобы предупредить меня, что мне предстоит прочитать свой рассказ на церемонии награждения в библиотеке во вторую субботу сентября. Я буквально лишился дара речи. Пробормотав: «Да, хорошо, мэм», я положил трубку на рычаг. Первым моим чувством была безудержная радость, от которой я чуть не воспарил к потолку, а вторым – панический ужас, от которого я едва не рухнул на пол. Мне придется прочитать свой рассказ перед всеми? Вслух? Перед полным залом людей, которых я едва знаю? Мама успокоила меня. Это было частью ее работы, с которой она хорошо справлялась. Мама сказала, что у меня еще предостаточно времени, чтобы как следует потренироваться, что она очень гордится мною и ужасно рада моему успеху. Она немедленно позвонила отцу на работу, и он сказал, что сегодня привезет мне в награду две бутылки холодного шоколадного молока. После этого я сообщил по телефону новость Джонни, Дэви Рэю и Бену. Они тоже поздравили меня, сказав, что третье место на конкурсе – это классно, но, уловив дрожь в моем голосе, поиграли у меня на нервах, представляя на разные лады, как я буду выглядеть, читая вслух свой рассказ. «Что, если на твоей ширинке сломается молния и тебе не удастся ее застегнуть?» – спросил Дэви Рэй. «Что, если твои руки начнут трястись так, что ты не сумеешь удержать свое сочинение?» – спросил Бен. «А вдруг ты откроешь рот и не сможешь произнести ни слова?» – спросил Джонни. И это мои друзья! Кто лучше их знает, как сбросить тебя с пьедестала? За три дня до начала школьных занятий стоял отличный ясный день: по небу плыли кудрявые облака, а с юга дул теплый ветерок. Мы подъехали на великах к бейсбольному полю, привязав перчатки шнурками к рулю. Мы заняли позиции вокруг поля, заросшего за лето сорной травой. Взглянув на табло, мы убедились, что не только наша команда младшей лиги терпит бедствие: команда взрослых «Перепела» тоже продула 0: 5 «Хайфлайерс», команде военно-воздушной базы. Стоя в высокой траве и перебрасываясь мячиком, мы с грустью рассуждали о том, что лето подходит к концу. Однако в глубине души мы с радостью предвкушали начало учебного года, потому что свобода уже… как бы это сказать, несколько приелась. Мы уже были готовы к тому, что на нас накинут узду, а следующим летом мы снова сможем полетать всласть. Мы бросали фастболы, делали финты, высоко отбивали мяч вверх, посылали его низом. Бен совершал такие сильные подачи, которые мало кому удавались, а Джонни пускал крученый так, что, перед тем как влететь в перчатку, мяч делал «рыбий хвост». Увы, все мы были свергнутыми королями. Ну что ж, новый сезон всегда впереди. Мы тренировались уже минут сорок и хорошо пропотели, когда Дэви Рэй крикнул: – Эй, смотрите-ка, кто идет! Мы дружно оглянулись. Глубоко засунув руки в карманы джинсов, через траву к нам брел Немо Керлисс. Он был таким же тощим, с молочно-белой кожей даже в конце лета. Мать явно держала его на коротком поводке. – Привет! – крикнул я. – Привет, Немо! – подхватил Дэви Рэй. – Иди к нам, сделай пару бросков! – Отлично! – подал голос Джонни без особого энтузиазма: он хорошо помнил отбитые пальцы. – Может быть, на этот раз Бен попробует принимать твои подачи! Немо грустно покачал головой с потупленным взором. Пройдя через поле мимо Джонни и Бена, он направился ко мне в «дом», на основную базу. Когда он остановился передо мной и поднял лицо, я увидел, что он плачет. Следы от слез блестели на его щеках, глаза за толстыми стеклами очков выглядели красными и распухшими. – Что случилось? – с тревогой спросил я. – Кто-то обидел, избил тебя? – Нет, – всхлипывая, ответил он. – Прошто я… я… К нам подошел Дэви Рэй с бейсбольным мячом в руке: – Что случилось, Немо? Ты плачешь? – Я… Немо всхлипнул. Он изо всех сил пытался взять себя в руки, но у него ничего не получалось. – Я уешаю, – наконец выдавил из себя он. – Уезжаешь? – Я нахмурился. – Но куда? – Прошто уешаю. Уешаю иж города… – Немо махнул своей тощей рукой в неопределенном направлении. – Мы переешаем. К нам в «дом» подошли Джонни и Бен. Так мы и стояли кружком вокруг Немо, который всхлипывал, поминутно вытирая нос. Бен не смог долго это выносить и, отойдя в сторону, принялся пинать ногами камешки. – Я зашел к тебе домой, Кори, чтобы попрощаться, но твоя мама шкажала, что ты на бейшбольном поле, – объяснил мне Немо. – Я прошто хотел попрощаться. – Ясно. А куда вы едете? Навестить кого-то? – спросил я. – Нет. Новые потоки слез заструились по лицу Немо. Смотреть на это было тяжко. – Мы переешаем в другой город, Кори. – Переезжаете? Куда же? – Не жнаю. Куда-то далеко отшюда. – Господи, – протянул Джонни. – Да вы всего-то лето в Зефире и прожили! – Мы надеялись, что в следующем году ты будешь играть в нашей команде! – воскликнул Дэви. – Вот именно, – подхватил я. – Ты же должен был пойти в нашу школу. – Нет, – покачал головой Немо, и я отчетливо увидел в его распухших глазах невыносимую муку. – Жавтра мы уешаем. – Завтра? Куда вы так торопитесь? – Так шкажала мама. Жавтра мы уешаем. Туда, где папа шможет продавать рубашки. Рубашки. Вот в чем дело. Рубашки. Никто в Зефире не носит хорошо сшитые белые рубашки. Я сомневался, что они пользовались большим спросом хотя бы в одном городе, куда привозил жену, сына и свои образчики ткани мистер Керлисс. Не думаю, что где-нибудь нашлось бы такое место. – Я не шмог… Немо поднял на меня глаза. От боли в его взгляде у меня защемило сердце. – Я так и не шмог… жавешти себе дружей, – сказал он. – Потому что мы вше время переешали. – Мне жаль, Немо, – сказал я. – Очень жаль, что тебе приходится переезжать. Под влиянием внезапного порыва я вытащил из своей бейсбольной перчатки мяч и протянул его Немо. – Вот, возьми, – сказал я ему. – Сохрани его, чтобы иногда вспоминать о приятелях, которые остались у тебя здесь, в Зефире. Ладно? Мгновение Немо колебался. Потом протянул свою волшебную руку и схватил мяч тощими пальцами, принимая подарок. Вот тут Джонни проявил себя истинным джентльменом: мяч принадлежал ему, но он не сказал ни слова против. Немо вертел мяч в руках, перекладывая из ладони в ладонь, и я видел отражение красных швов мячика в стеклах его очков. Он рассматривал этот мяч с таким вниманием, словно это был магический кристалл. – Я хочу оштатшя ждещ, ходить в школу, иметь дружей, – тихо проговорил Немо. Из носа у него по-прежнему текло, и он чихнул. Потом снова посмотрел на меня. – Я хочу жить как вше. Мне до шмерти хочетшя оштатшя ждещ ш вами. – Может, когда-нибудь вы вернетесь, – подал голос Джонни, но это прозвучало слабым утешением. – Может быть, ты сможешь… – Нет, – перебил его Немо. – Мы никогда не вернемшя. Никогда, даже на один-единштвенный день. Немо повернулся лицом к дому, который ему предстояло так скоро покинуть. По его щеке скатилась слеза и, дрожа, повисла на подбородке. – Мама говорит, что папа должен продавать рубашки, чтобы у наш были деньги. По ночам она иногда кричит на него, называет ленивым и говорит, что не должна была выходить жа него жамуж. А он вше отвечает ей: «Вот подожди, в шледующем городе мне непременно повежет». Немо снова посмотрел на меня. В это мгновение выражение его лица изменилось. Он по-прежнему плакал, но теперь в его глазах пылал гнев такой силы, что мне пришлось отступить на шаг, чтобы жар его ярости не опалил меня. – В шледующем городе у наш шнова не будет удачи, – продолжал он. – Мы так и будем переешать иж города в город, и мама будет кричать на него по ночам, а папа будет говорить, что в шледующем городе нам обяжательно повежет. Но все это ложь. Немо замолчал. Теперь в нем говорил только гнев: пальцы крепко стиснули мяч, костяшки побелели, а глаза уставились в никуда. – Нам будет не хватать тебя, Немо, – сказал я. – Да, – подхватил Джонни. – Ты хороший парень. – Когда-нибудь и ты пойдешь в гору, Немо, – уверил его Дэви Рэй. – Когда доберешься до вершины, ты еще всем покажешь, чего стоишь. Ты мне веришь? – Верю, – отозвался Немо, но в его голосе не было убежденности. – Мне ужашно не хочетшя… Он умолк. Слова не имели смысла: Немо был всего лишь маленьким мальчиком и должен был идти домой. Стиснув в руке бейсбольный мячик, Немо направился через поле домой. – Счастливо! – крикнул я ему, но он ничего не ответил. Я попытался представить, какая у Немо жизнь: игра, для которой ты рожден, для тебя запретна; тебе приходится сидеть взаперти то в одном, то в другом доме в разных городах и жить там ровно столько, чтобы тебя успели поколотить местные хулиганы, но недостаточно долго для того, чтобы успеть сойтись со сверстниками, которые так и не узнают, что за мальчик скрывается под бледной кожей, натянутой на тощий костяк, что таится за шепелявым ртом, за толстыми стеклами очков. Я бы не вынес такой муки. Немо закричал. Крик вырвался из него с такой силой, что мы едва не подпрыгнули от неожиданности. Потом крик превратился в пронзительный вой, тоскливый и жалобный, он поднимался все выше и выше. Немо обернулся – сначала только голова, потом плечи и торс, – и я увидел его расширенные, полные ярости глаза и стиснутые зубы. Правая рука с мячом мелькнула в стремительном замахе, превратившись в размытое пятно, позвоночник щелкнул как хлыст – и Немо запустил мяч прямо в небо, почти вертикально вверх. Я видел, как летит мяч, как он уносится в небо и становится темной точкой. Потом его поглотило солнце. Немо упал на колени – крик и бросок, по-видимому, отняли у него последние силы. Он щурился, очки криво сидели на его носу. – Лови его! – крикнул Дэви Рэй, глядя в небо. – Вон он падает! – Где? – спросил Джонни, выставляя вверх свою перчатку. – Где ты его видишь? – спросил я, шагнул в сторону и попытался разглядеть мяч в сияющей голубизне. Бен тоже смотрел вверх. Его рука в перчатке висела вдоль туловища.