Чили принялась за работу. Боль оказалась острой, потом стала еще сильнее. Я морщился и старался дышать глубже. Боль все усиливалась, а я глядел на лицо Чили. Ее волосы высохли и падали на плечи золотистыми волнами. Она опустилась на колени, красновато-коричневая ватка в ее пальцах оставляла следы того же цвета на моей коже. Мое сердце забилось чаще. Ее светло-голубые глаза встретились с моими, и она улыбнулась мне. – А ты молодец, – проговорила она. Я улыбнулся ей в ответ, хотя от боли готов был заплакать. – Сколько тебе лет, мальчик? – поинтересовалась мать Чили. – Двенадцать, – ответил я и снова прибег к невинной лжи: – На самом деле мне уже почти тринадцать. Говоря это, я не сводил глаз с лица Чили. – А тебе сколько? – спросил я ее. – Мне? О, я уже почтенная леди. Мне шестнадцать. – Ты еще учишься в школе? – Один год отучилась, – ответила она. – Мне этого хватило. – Ты не ходишь в школу? – Меня потрясло такое известие. – Вот это да! – Ее школа еще не окончена, – подала голос мать Чили, не переставая вязать. – Школа тумаков, которые раздает жизнь; я ее тоже прошла. – Ох, мама! – вздохнула Чили. Сорвавшись с ее губок в форме лука Купидона, эти два слова прозвучали для меня как музыка. Я позабыл о боли. Для такого мужчины, как я, боль была просто ничем. Я выдержу все, что угодно, – правильно сказала мама Чили. Я окинул взглядом полутемную комнату, обставленную старой обшарпанной мебелью, а потом вновь посмотрел на Чили и словно увидел солнце после долгой ночной бури. Йод безжалостно жег, но прикосновения рук Чили были легки и нежны. Я подумал, что, должно быть, нравлюсь ей, иначе она не стала бы обращаться со мной так заботливо. Я видел ее совсем голой. До этого мне никогда не приходилось видеть обнаженных женщин, если не считать мамы. Я познакомился с Чили совсем недавно, но что значит время, когда говорит сердце? Сейчас мое сердце говорило с Чили Уиллоу, которая смазывала мне царапины йодом и улыбалась. Мое сердце говорило ей: «Если бы ты была моей подружкой, я бы подарил тебе сотню светляков в банке из зеленого стекла, чтобы ты не сбилась в темноте с пути. Я бы подарил тебе луг, весь в полевых цветах, среди которых не было бы двух одинаковых. Я бы отдал тебе свой велосипед с золотым глазом в фаре, чтобы он защищал тебя. Я бы написал для тебя рассказ, в котором ты стала бы принцессой и жила в замке из белого мрамора. Если бы я знал, что нравлюсь тебе, я бы подарил тебе волшебство. Только скажи, что я тебе небезразличен. Только скажи…» - А ты храбрый парень, – сказала мне Чили. Где-то в дальнем углу хижины заплакал ребенок. – О господи, – вздохнула мама Чили, откладывая вязанье. – Бубба проснулся. Она встала и, шлепая своими резиновыми тапками по растресканному дощатому полу, направилась туда, откуда доносился плач. – Сейчас я его покормлю, – сказала Чили. – Ничего, не отвлекайся, я сделаю это сама. Билл скоро вернется, и на твоем месте я бы надела колечко – ты же знаешь, как он бесится, когда ты его снимаешь. – Да, знаю, – вздохнула Чили. Ее глаза потемнели. Она приложила ватку к последней моей царапине и закупорила пузырек с йодом: – Все, дело сделано. Мать Чили вышла к нам, держа на руках младенца, которому, как видно, не было еще и года. Я остался стоять посреди комнаты, а Чили поднялась с колен и прошла на кухню. Когда она вернулась, на среднем пальце ее левой руки появилось тоненькое золотое колечко. Чили взяла у матери ребенка и стала его укачивать, что-то напевая вполголоса. – Ужасный плакса, – сказала мать Чили. – Истинное наказание. Подойдя к окну, она чуть отодвинула легкую занавеску: – А вот и Билл. Он подкинет тебя до дома, паренек. Я услышал, как во дворе прогромыхал грузовик, подъехавший чуть ли не к самому крыльцу. Дверца открылась и с шумом захлопнулась. Вошел Билл, высокий и стройный, с коротко остриженными волосами, карими глазами с тяжелыми веками, лет восемнадцати на вид. На Билле были грязные джинсы и голубая рубашка с пятном машинного масла на груди. Он жевал спичку. – А это кто такой? – первым делом поинтересовался он. – Паренька нужно подвезти в Зефир, – ответила Биллу мать Чили. – Он заблудился в лесу. – Обратно в Зефир я ни за что не потащусь! – отрезал Билл, смерив меня сердитым взглядом. – Чуть не изжарился в этом чертовом грузовике! – Где ты был? – спросила Билла Чили, укачивая ребенка. – Чинил мотор у старика Уолша. И если вы думаете, что это было плевое дело, лучше не злите меня. Бросив взгляд на Чили, Билл прошествовал на кухню. Я заметил, что он смотрел словно сквозь нее, как будто ее и не было здесь вовсе. Глаза Чили угасли и наполнились тоской. – Деньги-то хоть привез? – окликнула Билла мать Чили. – Конечно. Вы что, совсем за идиота меня держите? Думаете, я буду задарма работать? – Нужно свежее молоко для Буббы! – подала голос Чили. Я услышал, как полилась илистая вода, закачиваемая насосом. – Черт! – ругнулся Билл. – Так ты отвезешь паренька в Зефир или нет? – снова спросила мать Чили. – Нет, – ответил Билл. – Подержи-ка. – Чили встала, передавая ребенка матери. – Тогда я сама отвезу его. – Черта с два! – Билл вошел в комнату, держа в руке кружку с изображением еще одного Флинтстоуна, в которой плескалась коричневатая вода. – Ты не можешь никуда ехать, потому что у тебя нет водительских прав! – Я же тебе сказала, что должна… – Не твоя забота – развозить пацанов по домам, – оборвал ее Билл. Он снова смотрел на Чили, словно не видя ее. – Твое место в доме. Объясните ей, миссис Перселл. – Я не пою под чужую дудку, – ответила мать Чили. Отстранив ребенка, которого протянула ей дочь, она снова опустилась в кресло-качалку и, закурив новую сигарету, взялась за вязанье. Допив коричневатую воду из кружки до дна, Билл поморщился: – Ладно. Черт с ним. Отвезу его на бензозаправку рядом с авиабазой. Там есть платный телефон. – Тебя это устроит, Кори? – спросила меня Чили. – Меня… – Моя голова до сих пор шла кругом от вида золотого колечка на руке Чили. – Вполне. – Тебе придется согласиться на то, что я тебе предлагаю, иначе я попросту выброшу тебя за дверь, – предупредил Билл. – У меня нет денег, чтобы позвонить из автомата, – сказал я. – Слушай, парень, у тебя чертовски жалкий вид, – заявил Билл, возвращаясь с кружкой на кухню. – Тех денег, что я заработал, я тебе точно не дам, можешь не рассчитывать. Чили засунула руку в карман джинсов. – У меня тут есть пара монеток, – сказала она, извлекая маленький красный пластиковый кошелек в форме сердечка. Кошелек потрескался и истрепался; такие обычно покупают маленьким девочкам в магазинах Вулворта за девяносто девять центов. Чили открыла защелку кошелечка. Я увидел внутри несколько монет. – Мне хватит десятицентовика, – торопливо сказал я. Чили протянула мне дайм с головой Меркурия на обратной стороне, я взял у нее монетку и засунул в карман. Она подарила мне улыбку, что само по себе стоило целого состояния. – Счастливо добраться до дома. – Больше не заблужусь. Я взглянул на личико ребенка и увидел, что у него такие же красивые васильковые глаза, как у Чили. – Если идешь, пошли, – сказал Билл, проходя мимо меня к двери. Свою жену и ребенка он даже не удостоил взглядом. Он вышел на улицу, крепко хлопнув дверью, и я услышал, как зафыркал мотор пикапа. Я просто не мог оторваться от Чили Уиллоу. Позже, по прошествии многих лет, я услышал о «химии», неких флюидах, что возникают между людьми, и узнал, что это означает. Отец рассказал мне, как это бывает у птиц и пчел, но тогда я уже многое узнал от своих одноклассников. А в тот миг я ощущал лишь невыносимую тоску и страстное желание быть старше, выше, сильнее и красивее, чтобы решиться поцеловать губы на этом милом лице. И еще мне хотелось, чтобы время повернуло вспять и чтобы она не держала на руках ребенка от Билла. В тот момент я хотел сказать ей только одно: «Ты должна была дождаться меня». - Тебе пора домой, мальчик, – сказала мне миссис Перселл. Она внимательно рассматривала меня. Спицы замерли в воздухе, и я задался вопросом, не догадывается ли она, что творится в моей голове. Никогда мне не суждено больше переступить порог этого дома. Никогда больше я не увижу Чили Уиллоу. Я точно знал это и потому пожирал ее глазами, пока мог.