– Трусишка. Потому что я не любил ходить с ним на охоту, не любил драться, не любил многое, что положено любить мальчику. Отец заставлял меня играть в футбол. У меня это плохо получалось, но я хотел ему угодить. Он говорил мне: «Парень, ты ничего не добьешься в этой жизни, если не воспитаешь в себе инстинкт убийцы». И еще: «Врежь им посильнее, сбей их с ног, покажи им, кто здесь по-настоящему крутой». А все дело в том, что я никогда не был крутым. Мне всегда хотелось тихой и спокойной жизни. Отец подошел к окну и некоторое время стоял там, слушая, как звенят на улице цикады. – Сейчас мне кажется, – снова заговорил отец, – что долгое время я только делал вид, будто я сильный и решительный человек. Наверно, я вполне мог бы оставить машину с мертвецом за рулем тонуть в озере и проехать дальше. Но я не смог этого сделать, Кори. И вот теперь он зовет меня со дна озера. – Он…зовет тебя? – потрясенно переспросил я. – Да, он зовет меня. Отец по-прежнему стоял ко мне спиной, сжав кулаки. – Он говорит мне, что хочет, чтобы я выяснил, кто он такой. Он хочет, чтобы я разыскал его семью и узнал, оплакивает ли его хоть кто-нибудь на этой земле. Он хочет, чтобы я узнал, кто и за что убил его. Он хочет, чтобы я не забывал о нем, и говорит, что, пока тот, кто так жестоко избил его и задушил, ходит безнаказанно по земле, мне не будет покоя, даже если это продлится до конца моей жизни. Отец повернулся ко мне. Мне показалось, что он постарел лет на десять, после того как взял в руки две странички с рассказом. – Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я верил, что живу в волшебном городе, – мягко проговорил он, – в котором никогда не случится ничего плохого. Мне хотелось верить, что все вокруг – добрые, честные и справедливые люди. Я хотел верить, что тяжкий труд в конце концов вознаграждается по заслугам и что каждый человек – хозяин своему слову. Мне хотелось верить, что люди – истинные христиане все дни недели, а не только по воскресеньям, что закон справедлив, а политики мудры, и если ты идешь по жизни прямой и ровной дорогой, то обретешь покой, которого ищешь. Отец улыбнулся, но на его улыбку было тяжело смотреть. На мгновение мне показалось, что я вижу в нем мальчика, скрытого под той субстанцией, которую миссис Невилл в привидевшемся мне сне назвала «патиной времени». – В мире нет, не было и никогда не будет такого места, – продолжал отец. – Но понимание этого не может помешать вам страстно желать, чтобы оно было, и каждый раз, закрывая перед сном глаза, я слышу, как мертвец со дна озера Саксон говорит мне, что я проклятый дурак и всегда был им. Не знаю, что меня подвигло на это, но я сказал ему: – Может быть, Леди сумеет помочь тебе. – Каким образом? При помощи гадальных костей, свечей и ладана? – Нет, сэр. Я просто думал, что вам с ней стоит поговорить. Он уставился в пол. Потом глубоко вдохнул, медленно выдохнул и сказал мне: – Пора спать. И направился к двери. – Папа? Отец остановился. – Ты хочешь, чтобы я порвал свой рассказ? Он ничего не ответил, но я и не ждал немедленного ответа. Он переводил взгляд с меня на листки бумаги, по-прежнему лежащие на письменном столе. – Нет, – наконец отозвался он. – Это хороший рассказ. Ведь все, что в нем написано, правда? – Да, все правда. – Ты очень старался? – Да, сэр. Он огляделся по сторонам, взглянул на картинки чудовищ, прилепленные к стенам, и наконец его глаза остановились на мне. – Может, будет лучше, если ты представишь на конкурс рассказ о привидениях или о пришельцах с Марса? – спросил он меня, чуть заметно улыбнувшись. – Только не в этот раз. Отец кивнул, закусив нижнюю губу. – Тогда действуй, – сказал он. – Предложи его на конкурс. И вышел из комнаты. На следующее утро я положил рассказ в конверт из манильской бумаги, оседлал Ракету и покатил к публичной библиотеке, которая находилась на Мерчантс-стрит, рядом со зданием суда. В прохладном помещении библиотеки, где под потолком шелестели лопасти вентиляторов, а солнечный свет струился сквозь жалюзи на высоких арочных окнах, я передал свой конверт с конкурсным сочинением, на котором написал темно-коричневым восковым мелком: «Короткий рассказ», миссис Эвелин Пратмор. – И о чем наш маленький рассказик? – сладким голоском спросила миссис Пратмор и ласково улыбнулась мне. – Об убийстве, – коротко ответил я, и улыбка тут же исчезла с ее лица. – Кто входит в жюри в этом году? – Я, мистер Гровер Дин, мистер Лайл Рэдмонд, преподаватель английского языка школы Адамс-Вэлли, мэр Своуп, наша широко известная поэтесса миссис Тереза Аберкромби, а также мистер Джеймс Коннахот, литературный сотрудник «Журнала». Она взяла мой рассказ двумя пальцами, как тухлую рыбу, и взглянула на меня поверх очков в оправе жемчужного цвета: – Так, говоришь, рассказ обубийстве? – Да, мэм. – Почему такой вежливый и приличный молодой человек не нашел темы лучше, чем убийство? Неужели на свете нет других, более приятных тем? Можно написать, например, о своей собаке, лучшем друге или… – Миссис Пратмор нахмурилась, очевидно смутившись из-за того, что перечень более приятных тем оказался так короток. – Короче говоря, о чем-то, что может развлечь и просветить. – Нет, мэм, – ответил я. – Я должен был написать об утопленнике, который лежит на дне озера Саксон. – Ах вот как. – Взгляд миссис Пратмор остановился на конверте из манильской бумаги. – Ладно. А скажи, Кори, твои родители знают, что ты предлагаешь этот рассказ на конкурс? – Да, мэм. Мой отец вчера вечером прочитал его. Миссис Пратмор взяла шариковую ручку и написала на конверте мое имя. – Назови свой номер телефона, – попросила она, и, когда я это сделал, она приписала цифры ниже. – Хорошо, Кори, – холодно улыбнулась она. – Я прослежу, чтобы рассказ попал по назначению. Поблагодарив ее, я пошел к выходу. Прежде чем выйти за дверь, я еще раз оглянулся на миссис Пратмор. Она распечатывала конверт, но, заметив, что я смотрю на нее, отложила его в сторону. Мне показалось хорошим знаком, что она так торопится ознакомиться с моим сочинением. Я вышел на солнечный свет, отцепил Ракету от парковой скамейки и покатил к дому. Лето шло к концу, в этом не было сомнений. По утрам стало заметно прохладнее. Ночи съедали все больше дневного света. Звук цикад казался теперь каким-то усталым: их жужжание превратилось в глухой гул. Сидя на нашем крыльце, можно было глядеть на восток и любоваться одиноким иудиным деревом на лесистом холме: его листва за одну-единственную ночь приобрела темно-красный цвет, резко выделяясь на общем зеленом фоне. И самое грустное для нас, страстных поклонников летней свободы: радио и телевизор с мучительной настойчивостью возвещали о продаже школьных товаров в преддверии нового учебного года. Время текло неумолимо. Вот почему в один из вечеров за ужином я поднял давно уже волновавший меня вопрос. Собрал все свое мужество в кулак и взял быка за рога. Бросился вперед очертя голову. – Можно мне пойти с ребятами в лес, в поход с ночевкой? – задал я свой вопрос, и за обеденным столом воцарилась тишина. Мама взглянула на отца. Отец взглянул на маму. Они оба старались не смотреть на меня. – Вы обещали, что разрешите мне пойти в поход, если я проведу неделю в гостях у дедушки Джейберда, – напомнил я родителям. Откашлявшись, отец принялся ковырять вилкой в тарелке с картофельным пюре. – Что ж, – наконец заговорил он, – почему бы и нет? Можете поставить палатку на нашем заднем дворе и развести костер. – Нет, я совсем не о том говорю. Мы хотим пойти в лес и там заночевать. – Сразу за нашим домом начинается лес, – ответил отец. – Лес как лес, что вам еще нужно? – Нет, сэр, – возразил я, чувствуя, как часто бьется мое сердце, потому что такой разговор с моей стороны был сущей дерзостью. – Мы хотим пойти туда, где настоящий лес, где не видно ни одного огонька Зефира. Мы хотим, чтобы у нас был настоящий поход с ночевкой. – О господи! – тихо проговорила мама. Отец хмыкнул и положил на стол вилку. Потом переплел пальцы и задумался, нахмурив брови, отчего поперек лба у него образовалась складка. Все это, как я знал по прошлому опыту, предвещало заключительный вердикт из одного твердого «нет». – Значит, вы решили прогуляться в лес? – снова спросил отец. – И насколько далеко? – Я еще не знаю, – ответил я. – Думаю, что мы пройдем какое-то расстояние, потом выберем место, чтобы остановиться на ночь, а утром вернемся домой. Мы возьмем с собой компас, сэндвичи, порошок для приготовления прохладительных напитков, рюкзаки – в общем, все необходимое. – А что вы будете делать, если кто-нибудь из вас сломает ногу? – подала вдруг голос мама. – Или кого-то укусит гремучая змея? А что, если вы угодите в заросли ядовитого плюща или бог знает куда? Ведь летом в лесу полно опасностей. Я притих, потому что мама разошлась не на шутку. – Что ты будешь делать, Кори, если на вас нападет рысь? Господи, да мало ли что может случиться в лесу! – Все будет хорошо, мама, – ответил я. – Мы уже не малые дети и сможем сами о себе позаботиться. – Но еще не такие взрослые, чтобы одним отправиться в лес! Ты собираешься забраться на несколько миль от дома, а что, если ночью разразится гроза с громом и молниями? Что вы будете делать, если у кого-нибудь из вас разболится живот? Если в лесу с вами случится беда, то ты не сможешь позвонить домой по телефону! Том, что же ты молчишь? Скажи ему, что этот поход – плохая идея! Отец поморщился: самые трудные решения в нашей семье всегда выпадали на его долю. – Давай, Том, – продолжала гнуть свое мама. – Скажи ему, что он никуда не пойдет, пока ему не исполнится хотя бы тринадцать. – Год назад, мама, ты говорила, что надо подождать, пока мне не исполнится двенадцать, – напомнил я. – Хватит умничать, Кори! Том, скажи ему сейчас же!