Можно с изумлением отметить, что первая реакция Колумба на этот замечательный выход к Эспаньоле выразилась в крайнем недовольстве тем, что он оказался в 100 милях с подветренной стороны от Санто-Доминго вместо 75 с наветренной, как он планировал: «Pesole de haber tanto decaydo!»[298] (со слов Лас Касаса). В конце концов Адмирал успокоился и пришел к выводу, что его просчет был вызван «течениями, которые здесь очень сильно сносят к западу». И он был абсолютно прав. Как только флот бросил якорь в укрытии острова Беата, на берег была выслана флагманская шлюпка для найма туземцев в качестве посыльных за Аделантадо в Санто-Доминго. Она вернулась обратно вместе с индейцем, который поднялся на борт со взведенным арбалетом в руках. Плохой знак! Как туземец добыл смертоносное оружие? Не повторилась ли трагедия Навидада, только в большем масштабе? Однако уже на следующий день произошла незабываемая встреча. У аделантадо было немало плохих новостей, но сейчас два любящих брата испытывали только радость от того, что нашли друг друга живыми после разлуки, длящейся два года и пять месяцев. Лас Касас сообщает нам, что слышал о кораблях, которым требовалось до восьми месяцев, чтобы преодолеть сто миль от Беаты до Санто-Доминго. Такое длительное время они боролись с пассатами и течениями или же просто стояли у острова в ожидании удобного случая. Флоту Колумба и каравелле аделантадо повезло: братья отошли от Беаты 22 августа и уже 31-го числа в бросили якорь в реке Озама, порту Санто-Доминго. Еще одно путешествие блестяще завершилось. Был открыт новый континент, новый народ и жемчужный промысел. Ни один корабль не был потерян, никаких столкновений с индейцами не произошло. Кастилия получила Другой мир. Колумб открыл дверь в новый дом для испанской расы и ее культуры – на обширную территорию, простирающуюся от Калифорнии и Нью-Мехико на севере до Магелланова пролива на юге. Он сделал возможным для католической веры завоевать новый мир, а для христианства – войти в свою первую эру расширения за последние тысячу лет. Тем не менее первооткрыватель вернулся в страну, которой даровал это неизмеримое благо, в виде пленника, запертого в своей каюте и закованного в цепи. Глава 41 Земной ад (1498–1500) Господи, сила моя и крепость моя и прибежище мое в день скорби! Иер., 16: 19 В последний день августа 1498 года Колумб прибыл в новую столицу Санто-Доминго. Оказавшись в своем наместничестве, он ожидал (впрочем, скорее – надеялся) обрести мир и покой, оправиться от артрита, который лишь только усиливался после бурного возвращения из Первого путешествия, а особенно – дать отдых глазам. Однако Эспаньола оказалась в гораздо худшем состоянии по сравнению с тем, в каком она находилась раньше. Первой задачей аделантадо после отплытия Адмирала в марте 1496 года считалась постройка форта Сан-Кристобаль в Хайне недалеко от Санто-Доминго. Рабочие прозвали его La Tere Dorada[299], поскольку обнаружили немало золота при добыче камня для фундамента. Но этот обнадеживающий знак не принес ничего хорошего. В начале июля 1496 года нао и две каравеллы под командованием Пералонсо Ниноса (с которыми Колумб столкнулся в порту Кадиса 11 июня) пришли в Изабеллу с грузом провизии. Как говорит Лас Касас, ничто не приносило колонистам больше радости, чем удачная находка золота и прибытие продовольствия из Испании. Нинос привез депешу монархов, дающую четкие распоряжения о переносе столицы из Изабеллы на реку Озама, и письмо от Адмирала, в котором говорилось, что работорговля может продолжаться при условии, что жертвы будут настоящими военнопленными. На этом основании Бартоломео собрал около 300 «заключенных», которых и отправил на импровизированный рынок на борту флота Ниноса. Тем же летом началось строительство Санто-Доминго, или Изабелла-Нуэва, как его часто называли в первые годы. Место для возведения было выбрано на редкость удачно из-за защищенной гавани, центрального расположения, плодородия почвы и легкого доступа к океану. Санто-Доминго стал первым поселением европейцев в Новом Свете. Он и по сей день остается одним из самых важных городов Карибского бассейна. Неким идиллическим перерывом между упомянутыми трудами и последующими бедствием стал официальный визит аделантадо к касику Бехечио из Харагуа в юго-западной части Эспаньолы. Бартоломео с вооруженной свитой прошли через великолепные леса этого региона, пересекли Рио-Яке-дель-Сур и торжественно встретились с Бехечио на границе его вотчины. Делегацию препроводили в «королевскую» резиденцию, утопающую в зеленом бассейне вокруг озера Энрикильо. Там посетителей встречал кортеж жен Бехечио, одетых только в хлопчатобумажные набедренные повязки. В течение трех дней испанцев развлекали чередой пиршеств из жареных хутий и игуан, театрализованными представлениями битв, танцами обнаженных девушек, размахивающих пальмовыми ветвями. Кульминацией праздника стало появление Анакоаны (сестры Бехечио и вдовы Каонабо), прекраснейшей из представительниц женского пола тех мест, «одетой» только в цветочные гирлянды, которую принесли на носилках. Большинству испанцев Харагуа показалась земным раем, а сам Бартоломео был так доволен своим развлечением, что ограничился лишь побором конопли, хлопка и маниоки, тем более что в этом регионе не было золота. К тому времени, когда Бартоломео вернулся в Изабеллу (Санто-Доминго еще не был готов к переезду), свою уродливую голову подняло восстание. Его лидером стал испанский дворянин Франсиско Ролдан, назначенный Колумбом на должность верховного судьи острова. В основе этого мятежа лежали жадность испанских колонистов к золоту, недовольство хронической нехваткой продовольствия и неприязнь к суровым методам правления «иностранца-выскочки» аделантадо. Ролдан и его ближайшее окружение гарантировали колонистам «все». Беспокойных касиков заверили, что поборы отменяются, испанцев убедили, что теперь у них будет легкая жизнь и большое число порабощенных туземцев-золотодобытчиков, беспрепятственный отъезд в Испанию и отсутствие налогов. «Главный революционер» делал ставку на то, что недовольные колонисты, вернувшись в Испанию, добьются отмены привилегий Колумба и установления на острове нового режима, возможно, с ним самим в качестве губернатора. Пока Бартоломео сдерживал Ролдана в Форталезе-де-ла-Консепсьон-де-ла-Вега на муловой дороге между Изабеллой и Санто-Доминго, к новой столице подошел передовой флот Третьего путешествия под командованием Педро Фернандеса Коронеля. Известие о королевском подтверждении привилегий Адмирала и назначении Бартоломео аделантадо выбило почву из-под ног у Ролдана. Со своей повстанческой «армией» из семидесяти человек он удалился в Харагуа насладиться гостеприимством Бехечио и его женщин. Затем к мятежному лидеру присоединился Гуарионекс, касик Магуа. Вместе они отступили в горы полуострова Самана, где их встретили те самые стреляющие из лука сигуайос (знакомые Колумба по Первому путешествию). Именно туда пешим и конным маршем и выдвинулся аделантадо. Во время этой карательной экспедиции было сожжено множество местных деревень, а «ренегата» Гуарионекса вместе с войском предательски сдали в руки Бартоломео. Таким образом, эту часть Эспаньолы удалось усмирить. Именно с такой ситуацией столкнулся Колумб, высадившись в Санто-Доминго в последний день августа 1498 года. Внешне покорные туземцы страдали от жестокой эксплуатации, Ролдан разгуливал на свободе в Харагуа, недовольные колонисты были готовы взорваться по малейшему поводу. В довершение ко всему около 160 испанцев (а это составляло от 20 до 30 % от общего числа) болели сифилисом. Ситуацию усугубляло то, что три каравеллы под командованием Карвахаля, Педро де Хараны и Джованни Коломбо, отправленные Колумбом с Канарских островов в июне, так и не появились. По незнанию или по глупости корабли «пролетели» Санто-Доминго и оказались далеко с подветренной стороны на побережье Харагуа, где разместилась «штаб-квартира» мятежного Ролдана. Не зная истинного положения дел, капитаны позволили лидеру повстанцев подняться на борт, а своим людям сойти на берег. В результате Ролдану удалось подкупить множество людей из экипажа и склонить их к дезертирству. Поскольку в число последних входило немало крупных испанских уголовников, дезертиры весьма усилили отряд Ролдана, что позволило ему выступить из Харагуа в Вега-Реаль. В планы повстанцев входила атака на крепость Консепсьон, находившуюся тогда в руках верного солдата Мигеля Баллестера. Колумбу удалось собрать лишь семьдесят человек с оружием в руках, при этом Адмирал не был уверен в лояльности и половины из них. Оставив каравеллу «Ла Вакенос» в Санто-Доминго, 18 октября 1498 года Адмирал отправил флагмана и «Коррео» в Испанию. С этими судами монархам ушел отчет о путешествии в земной рай, который мы здесь так часто цитировали, а также письма государям по более практическим вопросам. Для покрытия расходов на колонизацию (результаты золотодобычи на Эспаньоле за время его отсутствия, как обычно, были удручающими) он предлагал «во имя Святой Троицы послать [экспедицию] для [добычи] бразильского дерева и всех рабов, которых можно продать». Логика Колумба была понятна. В конце концов, Испания уже поработила канарцев, а Португалия – африканцев; зачем же делать исключение для индейцев? Адмирал также просил отправить ему преданных священников как для исправления христиан, так и для обращения туземцев, поскольку отец Рамон Пане не справлялся в одиночку. До сих пор в распоряжении Пане была лишь горстка преданных христиан, для которых он построил одну часовню. Кроме того, вице-королю требовался образованный и опытный человек для отправления правосудия, «поскольку без королевского правосудия религиозные [служители] мало что выиграют». Колумб сообщал государям, что теперь остров может самостоятельно производить хлеб из маниоки, свинину, разводить крупный рогатый скот и питаться мясом гутий, но были нужны вино и одежда. Он предложил отправлять в каждое плавание пятьдесят или шестьдесят хороших колонистов, чтобы заменять ими слабых и непокорных, а последних отправлять домой. По его мнению, большее число людей и кораблей помогут быстрее утихомирить Ролдана, а после ликвидации восстания у аделантадо появится возможность основать колонию в Парии (он уже планировал колонизировать земной рай). В отличие от прямых и практических рекомендаций, содержащихся в его мемуарах о Втором путешествии, эти письма от октября 1498 года бессвязны, непрактичны и уклончивы. Должно быть, именно они дали государям ощущение, что Адмирал «больше не тот человек, которым был». Был ли тому причиной непрекращающийся артрит или даже психологическое расстройство, но твердая и уверенная нота, выдержанная в бумагах 1492–1494 годов, уже отсутствовала. Колумб казался неспособным к энергичным и прямолинейным действиям. Возможно, мятежники Ролдана действительно и превосходили численностью лояльные силы, но тем не менее Адмирал обладал престижем вице-королевской власти, и ему следовало решительно подавить восстание. Лично я убежден, что единственный способ справиться с «крутыми парнями» – быть немного жестче, чем они сами. Но вместо того, чтобы придерживаться сильной линии, Колумб вообразил, что сможет убедить Ролдана стать «хорошим». Через два дня после отплытия «Нао» и «Коррео» он направил ему умиротворяющее письмо, в котором заявлял, что хотел бы отпустить своего саго amigo[300] восвояси, больше не может задерживать корабли, поскольку рабы умирают, и умолял его приехать на мирную «конференцию». Говоря современным языком, последовал своеобразный обмен нотами, и в ноябре было подписано соглашение, по которому последователи Ролдана могли либо подчиниться вице-королевской власти, либо свободно уехать домой со всем своим золотом, наложницами и рабами. Обеспечение отправки Колумб брал на себя в 50-дневный срок. К сожалению, он не смог выполнить это условие, что дало Ролдану повод усилить свои претензии. Теперь он потребовал восстановления себя в должности верховного судьи, официального заявления о том, что все выдвинутые против него обвинения не обоснованы, а также выделения бесплатных земельных наделов в Харагуа для тех, кто решит остаться. В сентябре 1499 года Колумб согласился и на эти унизительные условия. Более того, он установил в пользу отнюдь не раскаявшихся повстанцев систему эксплуатации, которая стала основой социальных институтов Испанской Америки. Это была система repartimientos, позже известная как encomendas, заключающаяся в том, что каждому поселенцу выделялся большой участок обрабатываемой земли вместе с проживающими на нем индейцами, которых каждый колонист-владелец имел право эксплуатировать на свое усмотрение в полном объеме. Чтобы избавиться от невыносимого бремени золотой дани, касики пошли на эти условия и передали своих подданных завоевателям. Отправившиеся в октябре 1499 года обратно в Испанию две каравеллы увезли с собой письмо к монархам, в котором Колумб разъяснял эти договоренности и приносил извинения за то, что они были приняты по принуждению. Он снова просил прислать компетентного судью и благоразумного советника, который помогал бы ему управлять островом. Безусловно, Адмирал мог бы и сам вернуться в Испанию, если бы не внезапное появление нового элемента беспокойства – Алонсо де Охеды. Когда флагман и «Коррео» вернулись в Испанию осенью 1498 года с новостями о плавании в Парию, де Охеда сумел завладеть адмиральской картой и получить официальное разрешение от дона Хуана де Фонсеки на плавание в этот регион. Вместе с Бартоломео Ролданом (добровольным лоцманом-любителем из Первого путешествия), Хуаном де ла Косой (картографом из Второго) и проживающим в Севилье флорентийцем Америго Веспуччи (чей отчет об этом путешествии, в котором не упоминался непосредственный командир, привел к тому, что континенту было присвоено его имя), де Охеда достиг залива Парии. Оттуда он продолжил плавание вдоль материка за Маргаритой, открыл ценные промыслы жемчуга, а также острова Аруба, Бонайре и Кюрагао. Следующим этапом стал залив Маракайбо, который он назвал Венесуэла – то есть Маленькая Венеция (от туземных жилищ, стоящих на сваях) и Кабо-де-ла-Вела к западу от этого залива. Конечным пунктом этого плавания стала Эспаньола. Высадившись в Пуэрто-Бразил (Жакмель) 5 сентября 1499 года, он приступил к вырубке леса, не получив никакого разрешения от Адмирала. Франсиско Ролдан, которому совсем не понравилось появление в его любимой Харагуа соперника, пошел на мировую с вице-королем и согласился под его руководством захватить новоявленного лесоруба вместе с людьми и доставить пленников в Санто-Доминго. «Дружеская» встреча произошла на юго-западном берегу Эспаньолы, но после забавной игры с обоюдным захватом заложников и неуклюжей попытки де Охеды заменить Ролдана на посту лидера недовольных молодой конкистадор просто отплыл на Багамы, откуда, предварительно загрузившись рабами, благополучно вернулся в Испанию. В тех же 1499–1500 годах Пералонсо Нинос, бывший лоцман «Санта-Марии» и «Ниньи», совершил официальное плавание, из которого вернулся с богатой добычей жемчуга из окрестностей Маргариты. Практически одновременно Висенте Янес Пинсон, бывший капитан «Ниньи», в очень значимом и отважном путешествии открыл устье Амазонки, затем повернул назад вдоль побережья и через залив Пария добрался до Санто-Доминго. Юридически ни одно из этих плаваний не могло быть осуществлено без разрешения Адмирала. Другими словами, мы имеем еще одно свидетельство быстрого ослабления влиятельности Колумба при дворе. Суверены не без оснований полагали, что все три брата Колумба[301] устраивают на Эспаньоле административный хаос. Прошло семь лет с тех пор, как Второе путешествие отправилось в путь с такими большими надеждами на прибыль для короны и всех заинтересованных сторон, но доходы до сих пор составляли лишь смехотворную долю вложенных средств. Король не одобрял любые предприятия, нарушающие политику баланса сил в Европе, а богобоязненная королева, разочарованная малой отдачей от дела спасения душ, чувствовала себя оскорбленной Колумбом, который неоднократно пренебрегал ее желаниями, отправляя рабов в Испанию. Собственная политика Колумба, возможно, тоже не отличалась сильными сторонами, но недовольные и мятежники обладали средствами привлечь внимание короля, представляя эту политику тиранией. Как говорится в староанглийском переводе Питера Мартиры, противники обвиняли братьев Колумб (особенно Бартоломео) в том, что они «злые люди, жестокие враги и предводители испанской банды», которые при каждом удобном случае «нападают, оскорбляют и издеваются над ними, получая от этого удовольствие…Они отступили от них [от Колумбов], как от жестоких тиранов и диких зверей, правящих в крови». Фернандо с горечью вспоминал, как летом 1500 года, когда он и его старший брат пребывали в Гранаде, толпа репатриированных негодяев с Эспаньолы, утверждавших, что им причитается жалованье, села во дворе Альгамбры и кричала «Плати! Плати!» королю всякий раз, когда он проходил мимо. «И если мой брат и я, будучи пажами королевы, тоже случайно проходили мимо, они следовали за нами, взывая к Небесам: „Вот идут сыновья Адмирала-кровососа! Того, кто нашел земли тщеславия и заблуждения, могил и разорения благородных кастильцев!“ – добавляя так много других дерзостей, что мы старались выбирать другую дорогу». Весной 1499 года Фердинанд и Изабелла выбрали Франсиско де Бобадилью, человека с безупречным характером и честностью, старого слугу короны и рыцаря одного из испанских рыцарских орденов, чтобы отправиться на Эспаньолу с полномочиями верховного судьи (как просил сам Колумб), а также в качестве королевского уполномоченного по рассмотрению жалоб. Он имел полномочия арестовывать мятежников и конфисковывать их имущество, а также отбирать все форты и другую королевскую собственность у Адмирала, которому, в свою очередь, приказывалось подчиняться посланнику Короны. Тут следует заметить, что такие неограниченные полномочия были предоставлены Бобадилье еще до того, как монархи узнали, что Ролдан и Адмирал пришли к соглашению. Это произошло несколько раньше, когда государи заподозрили Колумба в его слабости в борьбе с мятежом, устроенным против него и, следовательно, против власти короны. Если бы Бобадилья в тот год уехал на Эспаньолу, он счел бы ситуацию довольно мирной и провел бы надлежащее расследование причин беспорядков. К величайшему сожалению для Колумба, отъезд Бобадильи был отложен до июля 1500 года, и он прибыл в Санто-Доминго 23 августа, сразу после того, как Адмирал продемонстрировал давно назревшую жесткость в подавлении (с помощью Ролдана) нового восстания, возглавляемого одним из бывших лейтенантов Ролдана, Адрианом де Моксикой. Когда Бобадилья вошел в гавань, его глаза были поражены зрелищем виселицы, на которой висели трупы семи мятежных испанцев, а дон Диего, отвечающий за ситуацию в городе, не преминул сообщить уполномоченному чиновнику, что на следующий день будут казнены еще пятеро. Бобадилья безапелляционно приказал дону Диего передать ему пленников, но тот, проявив непривычную твердость, отказался что-либо предпринимать до возвращения Адмирала в город. Взбешенный Бобадилья настаивал, зачитывал свои бумаги и, наконец, призвав чернь Санто-Доминго подчиняться его приказам от имени монархов, захватил цитадель, завладел домом Адмирала, конфисковал все его бумаги и имущество. Особую популярность у колонистов он завоевал после того, как провозгласил свободу собирать золото, снизил правительственный сеньораж и заковал дона Диего в кандалы. Когда же Колумб послушно явился на его зов, Бобадилья приказал бросить Адмирала в тюрьму и заковать в цепи, как и брата. Аделантадо, все еще находящийся на свободе со своими людьми, мог оказать решительное сопротивление, но, помня советы брата, верящего в конечную справедливость монархов, также сдался и был закован в кандалы на борту одного из кораблей. К этому времени Бобадилья уже накопил кучу свидетельских показаний и лжесвидетельств против всех трех братьев Колумб и, проведя формальное дознание, приговорил их к возвращению в Испанию для суда. В начале октября 1500 года закованный в цепи Адмирал был посажен на борт каравеллы «Ла Горда» и отправлен домой. Капитан предложил снять кандалы, как только судно покинет гавань, но Колумб решительно отказался, сославшись на то, что закован от имени соверенов и он будет носить эти цепи до тех пор, пока сами монархи не прикажут их снять. На этом же судне находился и дон Диего, а вот Бартоломео, похоже, отправили на другом корабле. К счастью, погода не препятствовала быстрому продвижению «адмиральской» каравеллы, и «Ла Горда» вошла в Кадисский залив до конца октября. Хотя ничто не может оправдать возмутительные действия Бо-бадильи, следует признать, что Колумб на посту губернатора колонии потерпел неудачу. Он проявлял слабость в тех случаях, когда следовало быть твердым, и наоборот – был безжалостен в неподходящее время. Лас Касас, отвергающий большинство выдвинутых обвинений по причине необоснованности или легкомысленности, признавал, что три брата «не проявили скромности и осмотрительности при управлении испанцами, как им следовало бы», будучи иностранцами, а также не оспаривал их виновность в несправедливом распределении провизии, отправленной из Испании, как средства вознаграждения верующих и наказания ленивых и недовольных. Несомненно, губернатор Овандо (ставленник Бобадильи) действовал с гораздо большей суровостью, как по отношению к индейцам, так и по отношению к колонистам. И все же стоит задуматься над тем, что, возможно, никто не смог бы лучше Адмирала преуспеть в управлении бандой авантюристов, озабоченных исключительно личным обогащением, не принося при этом никакой пользы. Практичный Овьедо, хорошо знавший Индию, писал, что любой губернатор Эспаньолы раннего периода должен был быть «поистине ангельским и сверхчеловечным», если хотел добиться успеха. Впрочем, нам не нужно лишний раз доказывать крайнюю трудность управления недисциплинированными людьми, прошедшими через те или иные лишения с единственной надеждой на выигрыш и при этом желающими получить его быстро. Унижение от этих разбирательств для Колумба, как для человека, обладающего гордой натурой и чувствительностью к оскорблениям чести, вряд ли может быть понято любым современным человеком. И все же он ни на мгновение не терял достоинства. Письмо, которое он написал по пути домой (или вскоре после этого) донье Хуане, сестре Антонио де Торреса, гувернантке инфанта дона Хуана, завершается замечательным выражением его оскорбленного чувства справедливости: «Меня судят как губернатора, который отправился на Сицилию или в какой-нибудь город с регулярным правительством, где законы можно соблюдать полностью, не опасаясь потерять все. Я же терплю тяжкий вред. Меня следует судить как капитана, отправившегося из Испании в Индию, чтобы завоевать народ многочисленный и воинственный, чьи нравы и религия сильно отличаются от наших, который живет в сьеррах и горах, без постоянных поселений. По божественной воле я принес под суверенитет короля и королевы, господ наших, Другой мир, благодаря чему Испания, считавшаяся ранее бедной, стала самой богатой из стран… Бог, Господь наш, присутствует со своей силой и мудростью, как и прежде, и в конце особенно наказывает неблагодарность и обиды». Четвертое путешествие в Америку Глава 42 Последний шанс (10.1500-03.1502) «Друзья! – я рек. – Изведав столько бед В пути своем на запад отдаленный, Ужели мы остаток ветхих лет Не посвятим на подвиг дерзновенный? Вослед за солнцем, по равнинам вод, Проникнем смело в мир ненаселенный!» Данте. «Божественная комедия. Ад», песнь 26; 112–115[302] Прекрасная погода и попутный бриз сопровождали возвращение «Ла Горды» домой, словно океан желал сократить страдания своего отважного завоевателя. Колумб высадился в Кадисе до конца октября и по приглашению своего друга, брата Каспара Горричио, отправился погостить в картезианский монастырь Лас-Куэвас в Севилье, все еще будучи в цепях и в сопровождении своего тюремщика. Его трогательное письмо донье Хуане де Торрес, наперснице королевы, было отправлено посыльным вместе с другими, адресованными некоторым придворным вельможам. Все они практически начинались одинаково: «Прошло уже семнадцать лет с тех пор, как я обратился к нашим государям с предложением индийского предприятия. Следующие восемь из них прошли в обсуждении, и в конце концов оно было отвергнуто, как шутка. Тем не менее я продолжал настаивать… В результате под их суверенитет попало больше земель, чем имеется в Африке и Европе, более семнадцати сотен островов, не считая Эспаньолы… По Божьей воле я совершил завоевание за семь лет. В то время, когда я заслужил право рассчитывать на награды и отставку, меня без промедления арестовали и отправили в Испанию, закованного в цепи, к моему великому бесчестью. Обвинение было выдвинуто по злому умыслу, на основании лжесвидетельств, выдвинутых гражданскими лицами, которые подняли восстание и хотели завладеть землей. А тому, кто это сделал, было приказано оставаться губернатором, если свидетельства окажутся серьезными. Кем и где это было бы сочтено справедливым? Я потерял в этом предприятии свою молодость, а теперь потерял честь и долю от участия. Но мои деяния не будут оцениваться за пределами Кастилии… Я прошу ваши милости, с усердием верных христиан, которым доверяют Их Высочества, прочитать все мои бумаги и подумать о том, как я, приехавший издалека, чтобы служить нашим государям… теперь, в конце моих дней, был лишен чести и имущества без причины, в чем нет ни справедливости, ни милосердия». Говорят, что созерцание Адмирала Моря-Океана, закованного в цепи, произвело крайне удручающее впечатление и в Кадисе, и в Севилье. Тем не менее прошло почти шесть недель, прежде чем 12 декабря государи распорядились освободить Колумба и вызвать в суд – они были слишком заняты политикой и жесткой дипломатией. 11 ноября 1500 года был подписан секретный Гранадский договор, предусматривающий раздел Неаполитанского королевства между Фердинандом Католиком и Людовиком XII, что стало прелюдией к новой серии итальянских войн. Эта долгая задержка, даже с признанием существования несправедливости, была несколько смягчена тем, что монархи прислали вместе со своим приказом две тысячи дукатов, поскольку Колумбу не разрешили взять с собой ни унции золота, и он зависел от благотворительности с точки зрения питания и ночлега. 17 декабря 1500 года Адмирал, аделантадо и дон Диего предстали перед двором в гранадской Альгамбре. «Адмирал, – пишет Овьедо, – осмелился поцеловать руки королю и королеве и со слезами принес свои извинения, насколько это было возможно. Выслушав, они с большим милосердием утешили его и сказали такие слова, что он остался несколько доволен. И поскольку его услуги были столь замечательными, хотя и в некоторой степени нерегулярными, благодарные королевские высочества не могли допустить, чтобы с Адмиралом плохо обращались. Поэтому они приказали немедленно восстановить все его права и доходы… которых он был лишен при аресте. Но монархи никогда больше не обещали восстанавливать его в правительстве». Королева, в частности, утешала Колумба, пишет Лас Касас, «ибо, по правде говоря, она более, чем король, благоволила к нему и защищала, и поэтому Адмирал особенно ей доверял». Итак, незадолго до Рождества 1500 года семья Колумбов счастливо воссоединилась в Гранаде. Речь идет не только о трех братьях – Христофоре, Бартоломео и Диего. К ним присоединились и сыновья Христофора, постоянно проживающие при дворе, – Диего, которому шел двадцать первый год, и Фернандо, двенадцатилетний мальчик. Оба стали пажами королевы после смерти инфанта дона Хуана, к которому были сильно привязаны. Колумб молился и ждал окончательной справедливости: отзыва с должности и наказания Бобадильи, восстановления прав, привилегий и должностей – одним словом, возвращения всех вещей на те места, где они находились до 1500 года. Время шло, но ничего не происходило. Наступил рассвет нового столетия, праздные недели проходили в солнечных дворах и благоухающих садах Гранады, растягиваясь в месяцы. Без сомнения, это было прекрасно для здоровья Адмирала, но крайне утомительно для человека действия. Правители вели себя милостиво, но уклончиво. 26 февраля 1501 года Колумб написал брату Каспару, что составил «письмена», но хотел бы, чтобы они были любезно переписаны более округлым почерком – таким, который любил читать король (поскольку чтение не было сильной стороной монарха). Сочинение, вероятно, было «Книгой пророчеств Колумба» – собранием всех отрывков из Библии и многих других трактатов, которые могли бы служить предсказанием открытия Америки. Он, несомненно, надеялся, что это привлечет внимание к мистической стороне натуры королевы и убедит Изабеллу в его собственной избранности завоевания Другого мира и нахождения сокровищ, с помощью которых можно восстановить Гроб Господень. Тем временем внимание монархов было приковано к более практическим и насущным вопросам. Гонсалво де Кордова, отправленный за границу помогать Венеции в борьбе с турками, получил приказ вернуться в Италию[303] и проследить за тем, чтобы король Фердинанд получил свой «ломоть» неаполитанской дыни, а также и часть французской доли. «В делах Индии, – писал Колумб брату Каспару, – ничего не было слышно и не будет слышно не во вред нам, а во благо». Другими словами, он намекал, что отсутствие новостей – это хорошая новость. «Но я думаю, вы должны быть рады и довольны, поскольку Господь на нашей стороне, как и государи. На днях я писал вам о книге «Путешествия в Индию». Без сомнения, речь идет о «Журналах» двух последних путешествий… Если бы они только дошли до наших дней! 24 мая Колумб снова пишет брату Каспару: «Здесь всегда происходит нечто такое, что отодвигает все остальные вопросы на задний план. Леди принцесса отбыла во имя нашего Господа, и считается, что теперь что-то будет сделано с Индией». Под «леди принцессой» подразумевалась младшая дочь монархов, Екатерина Арагонская, уехавшая в Англию с огромным приданым, чтобы выйти замуж за Артура, принца Уэльского (невеста в пятнадцать лет, вдова в шестнадцать, а впоследствии первая жена Генриха VIII). Следующее письмо написано 9 июня: «Преподобный и очень дорогой отец, я получил все ваши письма и копию vtayorazgo [завещание или майорат его прав и привилегий]… В делах Индии что-то происходит, но пока не принято никакого решения, в котором я мог бы быть уверен, за исключением того, что… моя собственность и должности не будут затронуты. Совершенно очевидно, что я ожидал благодати, и я ожидаю ее… Помяните меня перед преподобным отцом настоятелем и всеми священнослужителями, которым хочу быть угодным, и пусть все они помнят меня в своих преданных молитвах…» До нас дошли и другие письма без даты, но в каждом из них Колумб ссылается на одну и ту же ситуацию: всегда существовали более срочные дела, требующие внимания монархов, нежели скучная и далекая Индия. Тем временем Родриго де Бастидас плыл на запад из Венесуэлы в Дарьенский залив, Каспар Корте-Реаль открыл Ньюфаундленд для Португалии, Кабрал нашел Бразилию, а три или четыре мореплавателя, включая Америго Веспуччи, исследовали южный континент вплоть до Ривер-Плейт; Хуан де Эскаланте, офицер Третьего путешествия, отправился в самостоятельное плавание. Даже веселому негодяю Алонсо де Охеде простили пиратские выходки и похищения людей во время его первой экспедиции – ему было разрешено отправиться на четырех каравеллах в Индию в поисках наживы. Пока все остальные вникали в Новый мир, открытый Колумбом, сам первооткрыватель продолжал «танцевать» при дворе. Если смотреть правде в глаза, ожидания Колумбом полного восстановления своих прав и привилегий были безнадежными. Каждая экспедиция, которая возвращалась из Нового Света в Испанию или Португалию, подтверждала большую протяженность южного континента. Дуарте Пачеко Перейра справедливо предположил, что существует один непрерывный массив суши от 70° северной широты до 28°30′ южной (на карте Хуана де ла Коса отображено то же самое). Было бы наивно воображать, что Колумб и его наследники могли бы вечно быть вице-королями и губернаторами Нового Света с правом взимать десятину со всей его торговли, назначать всех чиновников и контролировать доходы. Безусловно, все это ему было обещано. Но такой подход мог быть приемлем для архипелага или нескольких факторий на Азиатском материке. Никто (и меньше всего он сам) не ожидал обнаружить огромный новый неосвоенный континент. Колумбу, конечно, были обещаны постоянные должности, такие как адмирал, вице-король и губернатор, однако подобные обещания зависели от качественности результатов, которых он так и не показал в единственной колонии на Эспаньоле. Первооткрыватель мог продолжать называть себя и El Almirante, и El Virrey, если бы это приносило ему хоть какую-то пользу, но административный провал на Эспаньоле навсегда закрыл ему дорогу в управленческие государственные структуры. На этом этапе Колумбу следовало бы позаботиться о круглой пенсии, замке в завоеванной Гранаде и отказаться от предоставленных прав ради сохранения достоинства и собственной безопасности. Но не таким человеком был Колумб – иначе он не открыл бы Америку. 3 сентября 1501 года топор упал. Дон Николас де Овандо, командор де Ларес, был назначен суверенным губернатором и верховным судьей островов и материковых земель Индии, за исключением частей материка, которые были переданы под юрисдикцию Висенте Янеса Пинсона и Алонсо де Охеды. Правда, де Овандо не получил ни вице-королевства, ни almirantazgo, что в какой-то мере могло послужить Колумбу утешением. Но это назначение означало, что права и привилегии первооткрывателя юридически приостановлены. Единственной уступкой, которую он получил, стал приказ монархов Бобадилье производить надлежащий учет прав собственности Адмирала, а также содержать при Овандо агента для сбора причитающихся доходов от торговли и добычи золота. И здесь Колумб сделал отличный выбор в пользу своего капитана-ветерана Алонсо Санчеса де Карвахаля, морского мэра Баэсы, служившего его интересам и действительно заботящегося, чтобы Адмирал умер сравнительно богатым человеком.