Странно и трогательно, должно быть, выглядел Адмирал, первооткрыватель Индии и (как он думал) Китая, основатель первой европейской колонии в Новом Свете, тихо и ненавязчиво живущий в одежде скромного монаха и выходящий из дома только для исполнения религиозных обязанностей. Вероятно, он больше не мог ходить по многолюдным улицам Севильи, не подвергаясь оскорблениям со стороны разочарованных искателей богатства и славы. Большой вред его делу причинил Фернан Зедо, севильский ювелир, ушедший в плавание с Адмиралом в 1493 году, но отправленный домой за злостное неподчинение. Ювелир принялся распространять слухи, что золотые самородки и артефакты, отправленные домой Адмиралом, были простыми сплавами, а чистого золота на Эспаньоле нет и никогда не было. Удивленный столь наглой ложью, Бернальдес был рад лично увидеть великолепные изделия из кованого золота, привезенные домой Адмиралом. Наконец было получено любезное приглашение от монархов, датированное 12 июля, в котором выражались радость по поводу благополучного прибытия их Адмирала и пожелание его прибытия ко двору, как только он сможет сделать это без неудобств, «поскольку в прошедшем было много трудностей». К сожалению, двор в это время находился в Алмазане в верховьях Дору, в доброй сотне миль к северо-востоку от Мадрида. Казалось, что монархи всегда пребывали на другом конце Испании, когда Колумбу особенно хотелось их видеть. Но к этому времени Адмирал уже восстановил силы и отправился из Севильи с целой торжественной кавалькадой, способной убедить окружающих в том, что золото Эспаньолы – вовсе не сказка. Колумба сопровождали воинственный Каонабо, которого викарий Лос-Паласиоса окрестил «доном Диего», и молодой племянник касика, прошедший первичное домашнее обучение, но еще не обращенный. Клетки с ярко раскрашенными попугаями своими криками служили неплохой рекламой процессии, а перед каждым въездом в какой-нибудь город из седельных сумок доставались драгоценности, которые демонстрировались индейцами. В частности, «дон Диего» надевал на шею цепь из золотых звеньев весом в 600 кастельяно. Викарий Бернальдес описал «множество вещей, которые использовались индейцами, – короны, маски, пояса, ошейники и множество тканых изделий из хлопка, и на всех был изображен дьявол с головой обезьяны или совы или других худших форм; некоторые дьяволы были вырезаны из дерева или драгоценного камня, некоторые нарисованы на ткани. Он [Колумб] привез несколько корон с крыльями и золотыми глазами по бокам, а особенно корону, которая, по их [туземцев] словам, принадлежала касику Каонабо… Она была очень большой и высокой, с крыльями по бокам, словно на щите, и с золотыми глазами весом в полмарки каждый, покрытыми эмалью и закрепленными весьма хитроумным образом; и дьявол тоже был изображен на этой короне; и я верю, что таким он и явился им, поскольку они идолопоклонники и считают дьявола своим господином…». О, если кто-нибудь сохранил бы эти бесценные образцы искусства тайное, а не отправил на переплавку! Колумб, вероятно, поехал по северной дороге через Мериду и Саламанку и сделал крюк через Гуадалупе[276], поскольку в записях тамошнего монастыря от 1496 года упоминается о крещении некоторых из его индейцев. В Вальядолиде он, должно быть, узнал, что двор направляется в Бургос, и поспешил туда заранее, чтобы повидать двух своих сыновей – пажей инфанта дона Хуана. Король и королева, прибывшие через несколько дней, любезно приняли Адмирала. Государям показали индейцев и золотую добычу в виде достаточно большого количества золотого песка и несколько самородков величиной с голубиные яйца. Фердинанд и Изабелла живо интересовались всем, что рассказывал Адмирал, и, казалось, были удовлетворены его действиями, хотя отчет де Агуадо (Колумб, вероятно, привез с его собой в запечатанном виде) мог вызвать всевозможные недовольства. Насколько мог судить Колумб, клевета каталонской клики не подорвала степень доверия монархов, но в будущем оказала громадное влияние на суд, где нашлось множество противников Адмирала. Не теряя времени, Колумб представил государям предложения о Третьем путешествии. Он просил восемь кораблей, два из которых требовались для немедленного возвращения на Эспаньолу с провизией и один для открытия материка, который, по мнению короля Португалии, существовал в океане к югу или юго-востоку от открытых островов. Кроме того, про этот материк Колумбу неоднократно намекали туземцы. Монархи ответили полным согласием, но лишь только через много месяцев Адмирал смог заставить их отдать определенные распоряжения на этот счет: между прибытием в Кадис и отправлением в третье плавание прошло два года. Это промедление резко контрастировало с той быстротой и энергией, которые позволили начаться Второму путешествию с вдвое большим количеством судов всего через шесть месяцев после завершения Первого. В 1493 году «индийское предприятие» было удивительной новинкой, сулящей всевозможные громадные преимущества как государям, так и их подданным. Теперь же с точки зрения среднестатистического испанца освоение Индии представляло собой (говоря современным языком) дискредитировавший себя рэкет, в котором никто не хотел участвовать, если только его не заставляли или не соблазняли очень высоким жалованьем. Монархи, при всей своей лояльности, в гораздо большей степени были заинтересованы в ликвидации французской экспансии в Италию и укреплении своей династии серией брачных союзов. Французский Карл ушел из Италии еще до возвращения Колумба, но капитуляция его неаполитанского гарнизона Гонсальве де Кордова состоялась только 20 июля 1496 года, когда Адмирал уже находился в Севилье. По обе стороны Пиренеев также шла небольшая пограничная война между французами и испанцами. 7 октября умер неаполитанский король, восстановленный практически на плечах армии Гонсальво, а его преемник, пятый король Неаполя, проявил себя за три года настолько слабым существом, что Фердинанд решился сменить всю предыдущую политику. Теперь он хотел завоевать Неаполитанское королевство для себя и в качестве средства для достижения этой цели организовал серию королевских браков. В течение года инфант дон Хуан, наследник Фердинанда и Изабеллы, женился на эрцгерцогине Маргарите Австрийской, брат которой, эрцгерцог Филипп Габсбург, женился на донье Хуане, одной из младших дочерей католических монархов, старшую, донью Изабель, выдали замуж за дона Мануэля, ставшего королем Португалии. Эта сложная перетасовка, как и неаполитанский вопрос, занимали внимание монархов в значительно большей степени, чем освоение Индии, обходились короне в огромные суммы и (что более всего поразило Колумба) требовали невероятного количества кораблей. Например, флот из ста тридцати (!) великолепно оснащенных судов потребовался только для того, чтобы сопроводить во Фландрию донью Хуану для выданья за Габсбурга и возвращения обратно его сестры Маргариты для замужества на очевидном наследнике испанского престола. По иронии судьбы, небольшая услуга Колумба, выразившаяся в успешном предсказании даты прибытия этого помпезного кортежа в Ларедо, дала ему необходимый кредит короны на приобретение морского снаряжения для открытия Южноамериканского континента. 3 апреля 1497 года Колумб присутствовал (надеемся, не в коричневой францисканской рясе) на свадьбе дона Хуана и Маргариты в Бургосе. Через двадцать дней, 23 апреля, монархи впервые отдали более или менее четкие распоряжения о подготовке к Третьему путешествию. В первую очередь они касались Эспаньолы. Адмирал должен был вывезти на остров триста человек за королевский счет (и еще до пятидесяти добровольцев за их собственные деньги). Численность и жалованье каждого класса колонистов строго регламентировались: сорок оруженосцев, тридцать моряков и двадцать ремесленников – тридцать мараведи в день; тридцать грометов, двадцать золотоискателей, сотня пехотинцев и поденщиков – двадцать мараведи в день; пятьдесят фермеров и десять садовников – шесть тысяч мараведи в год. Первоначальные права, титулы и привилегии Адмирала были подтверждены при важном замечании, что он освобождался от одной восьмой расходов на обеспечение флота за последние три года и должен был получать одну восьмую валовой выручки плюс одну десятую чистой прибыли в последующие годы. 15 июня 1497 года монархи рекомендовали Колумбу выкупить старый корабль, чтобы немедленно вывезти на нем часть провизии и нанять священников для совершения святых таинств и «обращения индейцев, уроженцев упомянутых Индий, в нашу святую католическую веру» (очевидно, первый пункт этих рекомендаций впоследствии был благополучно упущен из виду). В дополнение были изданы бесконечные постановления о вывозе и распределении коров и лошадей, о местном самоуправлении Эспаньолы и о порядке контроля за золотодобычей; мастерам и капитанам судов вменялось выдерживать определенный порог суммы фрахта; Бартоломео Колумб официально назначался уполномоченным аделантадо Индии с полным объемом прав, предоставляемым аделантадо других территорий; Адмирал уполномочивался выделять сельскохозяйственные земли частным лицам, но при этом корона оставляла за собой право на древесину, золото и другие драгоценные металлы. Наиболее заметное из этих положений заключалось в помиловании всех преступников и злоумышленников, заключенных в тюрьму (за исключением осужденных за ересь и оскорбление величества, убийство первой степени, государственную измену, поджог, подделку документов и содомию), которые «отправятся с упомянутым Адмиралом на Эспаньолу, острова и материк Индии», где должны будут провести несколько лет. Чем серьезнее было преступление, тем более долгим назначался срок пребывания, необходимый для получения полного прощения по возвращении. Число воспользовавшихся этим интересным предложением нам неизвестно. В отличие от других декретов, подготовленных к Третьему путешествию, этот принцип стал основным законом испанской колониальной политики. В несколько измененном виде он был официально опубликован в печатном сборнике испанских законов в 1503 году. В очевидной основе этого положения лежало активное нежелание испанцев эмигрировать в Новый Свет после того, как сказки о «легких деньгах» были опровергнуты первыми же рассказами очевидцев. Тем не менее не стоит полагать, что новое юридическое правило было попыткой превратить Эспаньолу в исправительную колонию, как иногда утверждалось: за условно освобожденными заключенными сохранялось право выбора, как и за всеми остальными, они всегда могли выразить желание вернуться обратно и «досиживать» срок в Испании. В конце концов, каждая колонизирующая держава в то или иное время прибегала к подобной эмиграционной политике с целью заселения новых территорий. Справедливости ради отмечу, что если Колумб и взял кого-нибудь из этих преступников в плавание, то они хорошо поработали: в этом путешествии у него было гораздо меньше претензий к экипажу, чем в любом другом. Общая сумма, ассигнованная монархами на расходы Третьего путешествия, составила 2 824 326 мараведи; из которых Колумб признал получение 350 094 мараведи 17 февраля 1498 года. Эти деньги частично переводились через севильский филиал генуэзского дома Луиса Центурионе – того самого нанимателя Адмирала в молодые годы. Совершенно ясно, что главная цель государей заключалась в административной организации юридически зафиксированных заморских владений и в продолжении открытия новых. Колумб отправился в Севилью с седельными сумками, трещащими по швам от королевских бумаг, подписанных государственным секретарем, заверенных канцлером и скрепленных печатью короны. Но только обилие бумаг не давало гарантий ни на корабли, ни на людей для экипажей. Дон Хуан де Фонсека, нынешний епископ Бадахоса, ведающий подобными делами, не только хладнокровно отнесся к дальнейшим планам Адмирала, но и виртуозно выстроил массу бюрократических препон. Он ничего не мог сделать без денег, а деньги – это как раз то, чего не хватало монархам в период дорогостоящей войны, устройства политизированных браков и ведения дипломатических переговоров. Стыдно говорить, но государям пришлось даже немного «занять» из приданого дочери – королевы Португалии, на покрытие некоторых расходов на флот. Даже выручка от продажи индейских рабов, привезенных Пералонсо Ниносом с Эспаньолы в конце 1496 года, была передана Адмиралу. Но это была капля в море, и Колумб, очевидно, мечтал о нескольких тысячах мараведи наличными, а не о двух миллионах в казне, записанных на его имя. Зачастую денег не хватало даже на то, чтобы выплатить жалованье своим людям или корабельным торговцам. Партия пшеницы, приобретенная в Генуе в кредит, так и оставалась неоплаченной. Как писал Колумб, обращаясь к Аделантадо, он еще никогда не испытывал таких финансовых тревог, препятствий и усталости. В это же время «Нинья» и «Индия» оказались практически не у дел. Во время затянувшегося отсутствия Адмирала при дворе их капитаны Алонсо Медель и Бартоломео Колин подумали, что могли бы неплохо подзаработать, поскольку даже во время войны поднялся спрос на торговое судоходство. Капитаны самовольно от-фрахтовали «Нинью» для рейса в Рим, а «Индию» – во Фландрию. Для «Индии» эта незаконная афера прошла успешно, а вот «Нинью» при выходе из порта Кальяри захватили корсары. Судно было поставлено на якорь у мыса Пула в Сардинии, а люди обезоружены и переведены на борт пиратского судна. Под покровом ночи Алонсо Меделю с тремя моряками из Пуэрто-Санта-Марии удалось угнать шлюпку, снова перейти на «Нинью», перерезать канаты и, подняв паруса, уйти восвояси. Этот инцидент стал поводом для скандала, предъявления претензий и подачи встречных исков со стороны нанимателей судна. Колумб, которому принадлежала половина акций каждой каравеллы, был вынужден уволить Колина и Меделя, поэтому, когда 23 января 1498 года «Индия» и «Нинья» выходили из Санлукара (в качестве грузовых кораблей с продовольствием), ими уже командовали Хуан Бермудес и Педро Фрэнсис, а Педро Фернандес Коронель выступал в роли генерал-капитана этого маленького флота. Кстати, при возвращении кораблей третьей экспедиции в 1500 году испытанная в походах «Нинья» все еще в боевом и добром состоянии стояла в Санто-Доминго. Шесть других кораблей были приобретены только благодаря тому, что Колумб воспользовался своей прерогативой производить впечатление работой «на результат» и скромными тарифами фрахта. После отплытия «Ниньи» и «Индии» Адмиралу понадобилось почти четыре месяца, чтобы подготовить новый исследовательский флот к выходу в море из Севильи. Никто через это ни разу не проходивший не сможет понять, что значит подготовить парусный флот к выходу, невзирая на наше время быстрых коммуникаций. Попытаюсь перечислить некоторые обыденные «мелочи»: товары поставляются не тогда, когда их ждали; грузчики сбрасывают все где попало, полагаясь, что моряки себе сами помогут; самые необходимые вещи перед выходом оказываются погребенными под тоннами второстепенного груза; такелаж натянут неправильно, и паруса стоят не на тех реях; кок впадает в уныние и увольняется; возникает ужасное зловоние из-за отсутствия лишнего люка (при этом вы обнаруживаете, что некоторые из запасов испорчены или протекают, и это происходит в субботний день, когда не найти портовых грузчиков); моряки исчезают и поднимаются на борт пьяными и грязными… Наконец наступает планируемый день отплытия, и вы понимаете, что скоро выйдете в море – возможно уже следующей зимой, – а целые недели прекрасной погоды потрачены на неоправданные задержки… Но вот все собрались на борту, и в этот момент на побережье налетает адский шторм… Можно продолжить и дальше, но я нисколько не был удивлен тем, что перед выходом третьего флота в море Колумб (по свидетельству очевидцев) испытал нервный срыв и лично до полусмерти избил шипчандлера, не выполнившего обещанной поставки. История сохранила множество документов, касающихся подготовки к Третьему путешествию, но, к сожалению, донесла очень мало сведений о кораблях и экипажах. Трем каравеллам, названия которых мы не знаем, было суждено отправиться прямо на Эспаньолу с людьми и припасами. Ими командовали Алонсо Санчес де Карвахаль (один из капитанов во втором плавании), Педро де Харана (троюродный брат любовницы Адмирала) и генуэзец Джованни Антонио Коломбо (вспомните про нашего старого друга Джаннетто (Джонни) Коломбо, сына дяди Колумба Антонио, которого отправили в Испанию за счет трех братьев-генуэзцев). Похоже, что Джонни заслужил доверие Адмирала, поскольку позже именно ему было поручено контролировать поток золота Эспаньолы для испанской короны. Три судна специально предназначались для географических экспедиций. В их число входили две каравеллы – легкая и быстрая «Эль Коррео» и более тяжелая 70-тонная «Ла Вакенос». Первой командовал Педро де Террерос – стюард Адмирала в Первом путешествии, второй – Эрнан Перес. Название третьего флагманского судна, которым командовал Колумб, осталось неизвестным, поскольку Адмирал ни разу не упоминал его имени, а называл просто кораблем – «Ла Нао», поскольку оно не относилось к классу каравелл. «Нао» по своему облику и снаряжению напоминал погибшую «Санта-Марию», но размеры и тоннаж были несколько больше. Перед отходом Колумбу оставалось лишь позаботиться о семье. В соответствии со специальной лицензией суверенов 22 февраля 1498 года он утвердил майорат имущества и привилегий в пользу своего старшего сына дона Диего. В случае если Диего умер бы раньше, устанавливался следующий порядок наследования: сын Фернандо, брат Бартоломео (и его старший сын), брат Диего (и его старший сын). Наследник получал адмиральский титул и бессрочное право на одну восьмую долю валовой прибыли от торговли с Индией. Диего должен был отдавать брату и дядям определенный процент от дохода при их жизни и содержать в Генуе отдельный дом, в котором мог достойно проживать любой член семьи Коломбо. Тем не менее майорат не предусматривал никаких средств на поддержку матери Фернандо Беатрисы Энрикес де Харана. Этот документ доказывал не только верность Адмирала родному городу, но и выражал заинтересованность и веру в будущее основанной им колонии. Наследнику приказывалось возвести на Эспаньоле церковь в честь Санта-Марии-де-ла-Консепсьон, пристроить к ней часовню, где можно было бы служить мессы за упокой его души, а также больницу, «созданную настолько хорошо, насколько это возможно в Кастилии и в Италии». Кроме того, наследнику вменялось «содержать и поддерживать на Эспаньоле четырех мастеров Священного богословия», главной целью которых была бы работа по обращению туземцев. Пожелания Колумба относительно церкви были исполнены доном Диего, вторым адмиралом, а богословие преподавалось в Санто-Доминго еще до того, как в 1538 году там был основан Университет Святого Фомы Аквинского. К сожалению, к тому времени не осталось ни одного индейца, которого можно было бы обратить. Наконец, в последнюю неделю мая 1498 года шесть каравелл вышли из Севильи и, спустившись вниз по Гвадалквивиру, в последний раз бросили якоря в его устье у замка Санлукар-де-Баррамеда. Там Адмирал присоединился к флоту. Начиналось следующее путешествие, полное великих открытий. Глава 38 Тринидад (30.05–31.07.1498) …Он будет обладать от моря до моря и от реки до концов земли… Псалтирь, 71: 8 Итак, 30 мая 1498 года началось Третье путешествие Адмирала: от отмели Санлукар-де-Баррамеда в устье Гвадалквивира отправились в путь шесть каравелл. Как обычно, Колумб точно знал, какую именно цель преследует. Вопрос заключался в другом – сможет ли он ее достигнуть. Адмирал был впечатлен уверенностью короля Португалии о существовании огромного континента поперек экватора – ведь именно поэтому дон Жуан II настаивал на переносе демаркационной линии на запад. В проверке истинности этого предположения и заключалась главная задача. Если этот предполагаемый континент, согласно навигационному счислению (другого способа определить долготу не существовало), лежал к востоку от демаркационной линии, Фердинанд и Изабелла были бы обязаны передать его своему зятю и предполагаемому наследнику дону Мануэлу Португальскому, если западнее – он стал бы еще одной жемчужиной в кастильской короне. Второстепенная цель Третьего путешествия заключалась в открытии земель, лежащих южнее Антильских островов. Согласно географическому учению Аристотеля, на этой широте напротив португальских владений в Гвинее должны были находиться гораздо более экономически прибыльные территории, чем переоцененная Эспаньола. Хайме Феррер, ювелир-огранщик и космограф из Бланеса, писал Колумбу, что «в широтах равноденствия есть великие и ценные вещи – камни, золото, пряности и снадобья» и, занимаясь коллекционированием драгоценных камней, он слышал от «многих арабов и эфиопов, что большинство драгоценностей происходят из очень жаркого региона, где жители черные или загорелые; поэтому там, где ваша милость найдет таких людей, он найдет их множество… Я говорю это, поскольку королева и Пресвятая Дева повелели мне написать вашей милости то, что у меня на уме». Адмирал планировал опуститься до широты Сьерра-Леоне, где португальцы впервые нашли золото, и следовать по этой параллели до меридиана Эспаньолы, в надежде найти что-нибудь ранее неизвестное, представляющее экономическую выгоду, – будь то новые острова, предполагаемый континент дона Жуана или часть Азии. Кроме того, у Колумба даже были веские основания опасаться, что, если в ближайшее время не будет открыто что-то новое и ценное, монархи откажутся от всего «индийского предприятия», а эспа-ньольская колония вместе со всеми людьми будет брошена на произвол судьбы. Вспоминая аналогичный случай, произошедший столетием позже с первой колонией Виргинии[277], мы можем предположить, что опасения Адмирала на этот счет были вполне обоснованными. «Воистину, у этого человека была добрая и христианская цель, – размышлял Лас Касас. – Он был полностью удовлетворен своим положением в жизни и хотел отдыха от великих трудностей, перенесенных так достойно. Осознавая, что его услуги ценятся крайне низко, а начальная репутация внезапно начала падать из-за завистников, к которым прислушивались монархи, он опасался все большей немилости и того, что государи откажутся от всего предприятия, его труды и мучения пропадут даром, а сам он умрет в нищете и забвении». Колумб иногда сравнивал себя с библейским Давидом, выполняющим невероятные прихоти Саула и все глубже и глубже впадающим в немилость по мере успешности. Он открыл «Индию», но этого было недостаточно – требовалось основать колонию и добывать золото в больших количествах. Он успешно привел большой флот на Эспаньолу, колонизировал остров, открыл Малые Антильские острова, Пуэрто-Рико, Ямайку и исследовал южное побережье Кубы, но этого было мало – теперь он должен был открыть что-то более впечатляющее и добыть больше золота. Но даже открытие континента и Жемчужного берега не избавило Адмирала от позорного возвращения домой, а затем понадобилось и Четвертое путешествие для поисков прохода в Индию. Он так никогда и не мог сделать достаточно, чтобы удовлетворить своих повелителей. В начале Третьего путешествия Адмирал находился не в лучшей физической и психологической форме. Многочисленные неприятности и перипетии последних двух лет не способствовали излечению артрита, подхваченного у берегов Кубы. И все же, хорошо это или плохо, Адмиралу было приятно вновь оказаться в море и командовать пусть небольшим, но крепким флотом, ощущая себя свободным от придворных сплетников, бюрократов-чиновников и прочих сухопутных «акул». Однако флот подстерегали «акулы» и другого, более опасного вида. Военное противостояние Кастилии и Франции продолжалось, и, как говорили, корабли Людовика[278] стояли у мыса Сент-Винсент, ожидая возможности разграбить суда третьей экспедиции. В связи с этим Колумбу пришлось сделать широкий круг на юг и пройти вблизи африканского побережья, вместо того чтобы сразу взять прямой курс на Порту-Санту – первую намеченную точку путешествия. Флот пришел к этому острову на восьмой день плавания, 7 июня, пройдя не менее 650 миль. Здесь Адмирал решил взять дополнительный запас дров и воды, а также отслужить мессу. Поскольку пост губернатора Порту-Санту последовательно занимали его тесть и шурин и, кроме всего прочего, здесь родился его сын, Колумб ожидал доброго приема. К сожалению, жители приняли его флот за французских корсаров и ушли в горы вместе со стадами. Не имея возможности вести дела, когда вокруг никого не было, он в ту же ночь отплыл на Мадейру. Этот большой остров обычно виден из Порту-Санту (расстояние до Фуншала не более 40 миль), но, похоже, флот столкнулся с какими-то трудностями, поскольку якоря на фуншальском рейде были брошены только 10 июня. Здесь находился дом Колумба, знаменующий начало его супружеской жизни. Он не заходил сюда с тех пор, как стал знаменитым, но гостеприимные мадейранцы не забыли Адмирала. «В городе ему был оказан очень хороший прием и множество развлечений, – отмечалось очевидцами этого визита. – Прожив здесь некоторое время, он сохранил о себе известность и память. Адмирал пробыл на острове шесть дней, занимаясь погрузкой воды, дров и других вещей, необходимых для путешествия». Надо думать, Колумбу было приятно снова оказаться среди друзей юности и вспомнить далекие дни, когда он выступал в роли простого агента и суперкарго Центурионе, прежде чем его разум всколыхнули более высокие амбиции. Здесь, в Фуншале, у него не было ни врагов, ни недоброжелателей – никого, кто хотел его унизить или найти какую-нибудь выгоду. Колумба окружали старые друзья и приятели, получающие удовольствие от времени, проведенного вместе. Но даже в самом ухоженном саду найдутся свои сорняки – Мадейра невольно поспособствовала как горю Адмирала, так и его радости. Именно здесь он взял лоцманом на одну из каравелл севильца Педро де Ледесма. Достойно зарекомендовав себя в третьем плавании, он проявил себя с самой подлой стороны в четвертом, став зачинщиком мятежа, а в последующие годы, будучи подкупленным неугомонными Пинсонами, распространяя об Адмирале грязную ложь, в частности – отрицая открытие им нового материка. Выйдя из Фуншала, Колумб поймал хотя и умеренные, но попутные ветры, способствующие 290-мильному переходу до Канарской Гомеры. Корабли бросили якоря на знакомом рейде Сан-Себастьяна после трех дней плавания, вечером 19 июня. Но былой роман с доньей Беатрисой уже был мертв, поэтому заход на Гомеру ограничивается в короткой записью «Журнале»: «Мы закупили сыров, которых здесь много и хорошего качества». Остров Гомера стал логичной точкой разделения флота на две части – три судна шли прямиком на Эспаньолу, а три были нацелены на окольный курс, в надежде осуществить возможные открытия. Уходящим капитанам Харане, Карвахалю и Коломбо было приказано поочередно брать на себя командование флотом (через каждую неделю) и вести за собой остальные две каравеллы, указывая направление по ночам кормовыми огнями. Адмирал дал капитанам четкие указания, проложив курс на вест-вест-зюйд длиной в 850 лиг до Доминики (то есть практически то же, что он совершил в 1493 году, следуя по «фламандскому» компасу). Далее Колумб приказал держаться на вест-норд-вест до Пуэрто-Рико, пересечь пролив Мона (оставив остров Мона по правому борту) и идти вдоль южного побережья Эспаньолы 25 лиг до нового города Санто-Доминго. Хотя верный курс от Канар до Доминики был вест-вест-зюйд-½зюйд, по словам Лас Касаса, как и в прошлый раз, все было сделано правильно – вероятно, и в Третьем путешествии на судах использовались фламандские компасы со «смещенной» градуировкой картушки. Курс, проложенный Адмиралом от Доминики к Пуэрто-Рико (вест-норд-вест), должен был вывести корабли прямо к середине южного побережья этого острова, но лоцманы умудрились заблудиться где-то между Малыми Антильскими островами и Эспаньолой. В результате они «промахнулись» мимо Санто-Доминго и зашли на Эспаньолу с подветренной стороны в провинции Харагуа. Только после долгих плаваний и превратностей каравеллы все-таки пришли в Санто-Доминго, позорно отстав от трех кораблей Адмирала. Перед разделением флота на Гомере произошло еще одно приключение. На якоре в Сан-Себастьяне стояли два французских корсара, захвативших два испанских судна. При подходе туда флота Адмирала оба пиратских судна, прихватив одно испанское, бросились наутек. Пленные кастильцы на втором судне, увидев, что один из кораблей Колумба несется прямо в их сторону, вступили в сражение с «призовой» шайкой французов и отбили у них свое же собственное судно. На пребывание в Сан-Себастьяне Адмиралу хватило двух дней. Набрав еще несколько бочонков воды и заполнив все свободные места дровами и гомерским сыром, безымянный для нас флагман «Нао», «Вакенос» и «Коррео» 21 июня ушли к островам Зеленого Мыса. «Эспаньольская» часть флота сопровождала их до Ферро, откуда Адмирал отпустил их в самостоятельное плавание «во имя Святой Троицы», на особую защиту которой он рассчитывал каждый день этого путешествия. Из Ферро Адмирал взял курс на мыс Вердес. Этот переход показал прекрасный результат: флот преодолел около 750 миль за 6 суток, то есть со средней скоростью более 5 узлов. Судя по всему, в своих ранних африканских походах Колумб никогда не пересекался с островами Зеленого Мыса, поскольку в журнале он выражал удивление, обнаружив их сухими и пустынными, а вовсе не «зелеными». Пройдя без захода на Сал, на самый «плоский» остров архипелага, корабли прошли еще 22 мили и 27 июня встали в бухте острова Боавишта. Не успел Адмирал сойти на берег, как ему нанес «визит вежливости» португальский «капитан» острова дон Родриго Афонсу. К сожалению, на этом острове не было ничего, кроме диких коз, черепах и лепрозория. В течение примерно тридцати лет богатые и знатные жертвы проказы, которых было немало в Европе пятнадцатого века, приезжали на острова Боавишт и Сао-Тьягу, чтобы избавиться от мерзкой болезни, причем излечение происходило, как тогда считалось, за счет черепаховой диеты и купаний в черепашьей крови. Остальное «население» Боавишта состояло из шести или семи португальцев, чье занятие заключалось в дублении и заготовке на экспорт шкур убитых ими же диких коз. Адмирал приказал своим людям засолить для корабельных припасов часть козьего мяса, что, несомненно, вызвало у моряков новый и законный повод для ропота, ибо соленая козлятина – одно из самых худших мясных блюд в мире. Короткое пребывание Адмирала на Боавиште полностью удовлетворило его любопытство, и в ночь на субботу 30 июня (дабы, как обычно, избежать воскресного отплытия) корабли покинули этот остров, чтобы на следующий день встать у Рибейра-Гранде на Сантьягу, когда церковные колокола уже звонили к вечерне. Цель этого захода заключалась в попытке собрать небольшое стадо диких черных коров, распространенных на этом острове, которые предположительно должны были прижиться на Эспаньоле. На свое счастье, они оказались то ли слишком малочисленным, то ли слишком пугливым – морякам так и не удалось осуществить задуманное. Крупный дикий рогатый скот, скорее всего, не выдержал бы морского перехода и в лучшем случае пошел бы на корм акулам. На Сантьягу находилась довольно крупное поселение португальцев и их африканских подданных. Некоторые жители поведали Колумбу о таинственном острове, который иногда был виден к юго-западу от острова Фогу, куда, по слухам, плыли каноэ, наполненные товарами с западного побережья Африки. Все это напомнило рассказы о мифическом острове Святого Брендана, которыми Адмирал пересытился на Гомере во время своего Первого путешествия. Похоже, что аналогичные истории ходили по всем Азорским островам. У берегов Сантьягу флот оставался восемь дней. Наконец жара стала нестерпимой, а пыльная мгла со стороны Сахары такой густой и удушливой, «что, казалось, ее можно разрезать ножом». Люди начинали болеть, поэтому Адмирал решил поскорее покинуть остров, отказавшись от первоначального плана с дикими черными коровами. И по сей день лоции Восточной Атлантики предупреждают моряков, что «иногда туман на островах Зеленого Мыса настолько густой, что прибой виден раньше земли, о которую разбиваются волны». 4 июля 1498 года, на следующий день после полнолуния, флот наконец отправился в Индию. Колумб выбрал курс на юго-запад, чтобы, по его словам, доказать теорию дона Жуана II, «который сказал, что на юге есть материк». Ветер был настолько слаб, что еще в течение трех дней был хорошо виден Фого – высокий вулканический остров в 30 милях к западу от Сантьягу, испускающий дым и похожий на огромную церковь с колокольней. 7 июля все-таки задул умеренный пассат, и корабли стали медленно смещаться к югу. Но уже не первые кили каравелл бороздили эти воды. Почти годом раньше Васко да Гама со своим флотом из четырех судов покинул «этот остров, получивший название от святого воина… чтобы пересечь огромное озеро соленого океана». К тому времени, когда Колумб только отправился в путешествие, его великий португальский соперник уже открыл морской путь к Индии. План Колумба, как он объясняет в «Журнале», состоял в том, чтобы идти на юго-запад, пока он «не окажется на параллели Сьерра-Леоне и мыса Святой Анны в Гвинее, находящегося ниже экватора», поскольку на южных широтах было «найдено больше золота и ценностей». Достигнув этой параллели, Адмирал намеревался повернуть строго на запад до меридиана Эспаньолы, а затем (если еще не будет достигнута суша) снова пойти в южном направлении для доказательства (или оспаривания) правоты дона Жуана II. В течение восьми дней флот медленно продвигался вперед под мягким летним пассатом, который становился все слабее и слабее и, наконец, в зловещий день – в пятницу 13-го числа – затих вовсе. По навигационным расчетам Адмирала, общий пробег флота от Фогу составил 120 лиг (или 381 морскую милю). Выбранный курс и расстояние (с учетом обычной «адмиральской поправки» на 9 % в сторону уменьшения, но увеличенное на 80 миль за счет благоприятного экваториального течения) должны были привести флот к точке, расположенной приблизительно на 9°30′ северной широты и 29° западной долготы. Этот район, как показывает современная лоция Северной Атлантики за июль, находится в «депрессивной» зоне штилей и неустойчивых ветров, простирающейся от южной границы северо-восточных пассатов до северной границы юго-западных муссонов и юго-восточных пассатов. Другими словами, 13 июля фактическое местоположение Колумба находилось в самом жарком и спокойном поясе всей Атлантики. И Адмиралу не нужна была никакая карта, чтобы в этом увериться. «Ветер прекратился так внезапно и нежданно, а последовавшая за этим жара стала такой сильной и неумеренной, – писал Адмирал, – что никто не осмеливался спуститься вниз, чтобы присмотреть за бочонками с вином и водой, которые лопались, срывая обручи; пшеница горела, как огонь; бекон и соленое мясо на вид казались поджаренными и были испорчены напрочь. Жара продолжалась восемь дней». К счастью, только первый день оказался солнечным, а остальные семь, несмотря на жару, сопровождались ливнями, «иначе, должно быть, погибло бы много людей». Нет оснований предполагать, что замечания Адмирала об этих страданиях сильно преувеличены, однако возьму на себя смелость их прокомментировать. Тысячи парусных судов шли через эти воды, попадали в штилевую зону, не испытывая чудовищной жары. Я часто обращал внимание на жалобы средневековых европейских мореплавателей, касающиеся палящего зноя, и задавался вопросом, не было ли это связано с тем, что они носили слишком много шерстяной одежды: в то время было не принято раздеваться и загорать. Воспользовавшись безоблачной погодой первых суток и удручающим безветрием, Адмирал произвел несколько измерений с помощью своего старого деревянного квадранта. Этот отчет оказался наиболее полным изо всех, сохраненных историей. С наступлением темноты Стражи Малой Медведицы стояли в голове, высота Полярной звезды составляла 6°. Шесть часов спустя, после полуночи, Стражи миновали Левую руку, и Полярная звезда поднялась на 11° над горизонтом: на рассвете, когда Стражи скрылись за горизонтом; звезда уже стояла на высоте 16°. Из этих наблюдений Адмирал пришел к двум выводам, один из которых был верным, а другой фантастически ошибочным. Первым делом ему не следовало бы брать в расчет результат утреннего наблюдения. Если к высотам Полярной звезды (6° и 11° в Голове и Левой руке соответственно) были бы применены правильные поправки (+3° и —2°), то полученный результат равнялся бы 9° севера – то есть ошибка составляла бы всего 30′ к югу от того места, которое мы определили точным расчетом. Колумб, однако, не знал, какие поправки следует применить, и вывел широту в 5° севера (которую он и определил как широту Сьерра-Леоне). Тем не менее вполне вероятна и другая версия, при которой наша интерпретация неверна и Адмирал ввел правильные поправки. Тогда следует обратиться к истории тринадцатилетней давности, когда на Колумба произвел большое впечатление доклад Хосе Визиньо королю Португалии, на котором Адмирал присутствовал вместе с братом Бартоломео. При этом Визиньо определил нахождение островов Иль-де-Лос у побережья Сьерра-Леоне на 5° с несколькими минутами к северу от экватора (при истинном их положении 9°30′). Астрономический расчет Колумба подсказывал, что он находился на параллели островов Лос и не мог «промахнуться» от нее более чем на полградуса на юг или на север. Но его уважение к Визиньо – великому астроному, входящему в злополучную португальскую комиссию, которая отклонила индийский проект в 1485 году, – было настолько велико, что он «подогнал» свои наблюдения за Полярной звездой, чтобы привести их в соответствие с наблюдениями ученого еврея! В пользу этой версии говорит и тот факт, что северная широта в пределах 9—10° – самая низкая, с которой Полярную звезду еще можно наблюдать с более-менее высокой точностью, а на 5° Адмирал просто не смог бы ее увидеть невооруженным глазом. Визиньо же проводил свои расчеты по Солнцу, используя таблицы склонения, находящиеся вне математической компетенции Колумба. 22 июля 1498 года, после восьми дней штиля и изнуряющей жары, «в конце концов поднялся юго-восточный ветер, сдвинувший корабли с места». Здесь следует обратить внимание на то, что, несмотря на затишье, все это время экваториальное течение медленно сносило флот в сторону юго-запада на 10–40 миль в день, таким образом отплытие из «мертвой зоны» состоялось приблизительно из точки 8°30′ северной широты и 32°—33° западной долготы. Истинный курс Колумба вряд ли бы сильно отличался от 270°, а после достижения 45° западной долготы экваториальное течение начало бы сносить флот на северо-запад и через несколько дней вывело бы к широте 9°30′. И тут Адмиралу снова повезло. Современная сезонная карта ветров показывает, что в июлях зюйд-осты обычно не поднимаются выше 5–6° севера (на этих долготах), а норд-осты ни на какой долготе не опускаются ниже 9°30′. Расстояние, пройденное флотом, – а это примерно 1650 миль за девять дней (то есть со средней скоростью 6,8 узла) – доказывает, что ветер благоприятствовал переходу на протяжении всего оставшегося участка пути. Очевидно, в тот год зона преобладания юго-восточного ветра непредсказуемо сдвинулась значительно севернее статистически ожидаемой. Во время этого перехода Адмирал снова проводил неоднократные астронавигационные измерения. Как он докладывал государям, с наступлением темноты, когда Стражи находились в голове, Полярная звезда поднималась над горизонтом на 5°, в полночь – на 10°, на рассвете – на 15°. «При наблюдении Полярной звезды я испытал большое удивление, – писал Колумб. – На протяжении множества ночей и с большой осторожностью я повторял измерения при помощи квадранта и всегда находил, что нить с отвесом пересекают одну и ту же точку». Как мы помним, высоту в этих примитивных квадрантах считывали по точке пересечения шелковой нити с градуированной дугой. С учетом дополнительной ошибки, обусловленной корабельной качкой, вечерние и полуночные высоты Полярной звезды указывали на широту 8°, как и в ночь с 13 на 14 июля (правильная широта, вероятно, находилась все-таки между 8°30′ и 9°). И точно так же наблюдения, проводимые в рассветные часы, давали удивительно неточный результат. Этот отрезок путешествия, должно быть, доставлял Адмиралу и его людям почти что чистое наслаждение – я могу понять их состояние, поскольку сам прошел этот же маршрут на «Капитане». Флот мчался вперед, покрывая в среднем за сутки 183 мили. Следуя под попутными пассатами, суда всегда подвергаются немалой бортовой качке, однако этот устойчивый ветер, поющий в снастях, море с сапфирово-белыми шапками, стремительное движение вод вдоль бортов и бесконечная череда густых клубящихся толстых, пухлых облаков пассата поднимают настроение настоящего моряка и вызывают желание петь или кричать во весь голос. В старину испанские мореплаватели называли эти широкие воды El Golfo de las Damas[279], настолько проста была в них навигация. Как писал фон Гумбольдт, «ничто не сравнится с красотой и мягкостью климата области равноденствия на океане». Что я могу сказать об этих водах? Иногда с наветренной стороны налетает черный шквал дождя, но проходит без вреда, сопровождаемый кратким ливнем и небольшой переменой ветра. В течение нескольких дней подряд паруса и шкоты подтяжки не требуют никакого внимания. Летучие рыбы и золотые макрели резвятся вокруг корабля, а буревестники и им подобные птицы наносят краткие визиты. В безлунные ночи паруса выделяются черным на усеянном звездами небосводе. На нем появляются новые звезды и созвездия – Канопус, Козерог, Арго с Ложным Крестом и истинный Южный. Сам Колумб уже видел Южный Крест зимой на Эспаньоле, но можно представить себе восхищение большинства новичков южных вод, словно в сонете Эреида склоняющихся над фальшбортами каравелл и видящих в фосфоресцирующем море предзнаменование золота Индии. Колумб, по-видимому, не обращал внимания ни на одну звезду, кроме, разумеется, Полярной. К счастью для себя и для нас, он никогда не позволял своим ошибочным наблюдениям за ее положением мешать надежной практической навигации. По мере того как проходили дни, та скорость, с которой суда удалялись все дальше и дальше от Испании, меняла настроение моряков. Встревоженные мыслями об огромном расстоянии, отделяющем от дома, они (как вспоминал Педро де Террерос) все чаще убеждали Адмирала вернуться, будучи уверенными, что никогда не найдут землю. «Когда Адмирал спрашивал лоцманов о месте нахождения флота, – писал де Торрес, – одни отвечали, что где-то в Испанском море, другие – что в Шотландском» – подобная морская ирония до сих пор носит мрачный оттенок. Во вторник, 31 июля, через девять дней после того, как оживший пассат наполнил паруса каравелл, Колумб совершенно правильно рассчитал, что флот находится почти точно к югу от Карибских островов. Поскольку запасы пресной воды постепенно истощались, прежде всего из-за потраченного впустую времени на «штилевую депрессию», Адмирал решил направиться к Доминике «или же к каким-нибудь Canibales», где сможет наполнить бочки, прежде чем продолжить поиски континента, предсказанного доном Жуаном II. Поэтому утром последнего дня месяца июля он приказал изменить курс на Norte quarta del nordeste [280]. В полдень, «поскольку Великий Господь всегда проявляет ко мне милость, моряк из Уэльвы по имени Алонсо Перес, взобравшись на марс, увидел на расстоянии 15 лиг со стороны запада землю на западе, и она оказалась в форме трех скал или гор, – воспроизводит Лас Касас прямую речь Колумба. – Он назвал эту землю la ysla de la Trinidad[281], поскольку решил для себя, что именно так назовет первую открытую землю». То, что после этого обета новая земля предстала в виде трех холмов, казалось ему чудом Триединого Бога и особым знамением. «Он безмерно благодарил Бога, по своему обыкновению; и все его люди прославляли божественную щедрость, с великой радостью и весельем повторяя Salve Regina и другие благочестивые песнопения и молитвы, прославляющие Бога и Богородицу, по обычаю моряков, по крайней мере, наших испанских моряков, которые имеют обыкновение произносить их как во время радости, так и во время скорби». Обстоятельства этого счастливого или чудесного выхода к берегу таковы, что место, откуда были замечены три холма, можно определить с точностью до 1–2 миль. Вера Колумба в чудо в данном случае была вполне оправдана, ибо, если Алонсо Перес не взобрался бы в полдень на мачту, земля осталась бы незамеченной, а флот, идя своим курсом, удалялся от Тринидада все дальше. Ночью суда могли бы наткнуться на опасный Дарьенский риф, на следующий день увидеть Тобаго или даже высадиться на Барбадосе. «Увидев землю, к всеобщему восторгу, – продолжает Лас Касас, – Адмирал снова изменил курс. Он направился к мысу, который был назван Кабо-де-ла-Галера – его венчала огромная скала, издали похожая на галеру под парусами». Примерно через десять минут сходство этого мыса с многомачтовой галерой под парусами стало просто поразительным: в дополнение к утесам с сияющими вершинами, напоминающими латинские паруса, на этих скалах проявились диагональные отметины, похожие на ряд весел. Отметив, что восточное побережье Тринидада простирается далеко на север и сливается с горизонтом, Адмирал подошел к Галере «в час повечерия», около 9 часов, но луна сияла так ярко, что Колумб рискнул заглянуть в устье залива Гуаягуаяре, находящегося сразу за мысом. Однако быстрый отлив вынудил Адмирала пройти вдоль южного побережья на запад: открытия нового острова, да еще таким чудесным образом, для одного дня было вполне достаточно. Глава 39 Пария (1-11.10.1498) Увидели острова и ужаснулись, концы земли затрепетали. Они сблизились и сошлись. Ис., 41: 5 Непосредственной целью Колумба стала добыча воды, поскольку на борту флагмана осталась только одна полная бочка. Итак, в среду, 1 августа, он прошел около 15 миль вдоль побережья, «очень приятного на вид, с деревьями, спускающимися к самому морю». «Эти земли так прекрасны, – писал Колумб, – так зелены и полны деревьев и пальм, что превосходят сады Валенсии в мае». Конечно, любая земля показалась бы Адмиралу привлекательной после четырехнедельного плавания по океану, но южное побережье Тринидада действительно прекрасно, хотя ему и не хватает живописности других карибских берегов, находящихся более высоко над уровнем моря. Вест-индский кедр, синий сандал, араукарии и муссара – распространенные деревья на этом побережье как тогда, так и сейчас создают великолепный лиственный покров, а капустная пальма возвышает свои длинные стволы над остальными деревьями. Даже в наше время со стороны моря на побережье почти не видно признаков человеческого жилья и, идя теми водами, чувствуешь себя первооткрывателем.