Одновременно с пожалованием дворянского оружия монархи сделали «дворянами и кабальерос» двух братьев Адмирала – Бартоломео (будущим аделантадо), и Диего, которых он специально вызвал из Генуи. Теперь и они получили право называться «донами». С точки зрения Колумба, также было необходимо, чтобы права и привилегии, условно предоставленные ему в Гранаде 30 апреля 1492 года, были четко и официально подтверждены. Текст этого подтверждения, выданного 28 мая 1493 года, так и не раскрывает (как предполагал Виньо), что конкретно имели в виду монархи относительно открытий Колумба, а просто повторяет фразу «острова и материк», использованную в оригинальном прошлогоднем документе. Майское подтверждение слово в слово воспроизводит изложенное в 1492 году, но затем дополняется следующим: «И теперь, поскольку нашему Господу было угодно, чтобы вы открыли многие из упомянутых островов, и поскольку мы надеемся, что с Его помощью вы найдете и откроете другие острова и материк в упомянутом Море-Океане в упомянутой области Индии… мы подтверждаем вам и вашим детям, потомкам и преемникам, одному за другим, отныне и навсегда, упомянутые должности Адмирала упомянутого Океана, вице-короля и губернатора упомянутых обнаруженных вами островов и материка, а также других островов и материков, которые вам надлежит найти в упомянутой области Индии». Колумбу было подтверждено право назначать и смещать всех судей и других должностных лиц в Индии, лично заслушивать, судить и выносить решения по всем гражданским или уголовным искам, а также в полном объеме пользоваться всеми правами, надлежащим образом относящимися к должностям вице-короля и губернатора. Этот же документ обязывал всех лиц, проживающих на указанных островах и материке (terra firma), подчиняться его законным требованиям. Одновременно в подчинение к Колумбу, как к Адмиралу, попадали все, кто плавает по Морю-Океану, акватория которого определялась как весь океан к западу и югу от линии, проведенной от Азорских островов до островов Зеленого Мыса. Все, что касается адмиральского звания, гораздо более четко сформулировано в конфирмации 1493 года, чем в капитуляциях 1492-го. Поскольку Колумб предпочитал морской титул титулам губернатора и вице-короля, а современники всегда называли его Адмиралом, мы вполне можем поинтересоваться, что это означало. Альмиранте – мавританский титул, который можно приблизительно перевести как «морской лорд». Этим словом средневековые короли Кастилии обычно обозначали высокопоставленных государственных чиновников, в обязанности которых входило управление королевским флотом и верфями, а также осуществление других процедур, которые и до настоящего времени находятся в юрисдикции адмиралтейства. В обязанности Колумба входило улаживание споров, возникающих между рыбаками, судовладельцами торгового флота, морскими купцами, а также ведение соответствующих действий против пиратства, мятежей и всех других преступлений, совершаемых в открытом море или на приливных реках. Делами подобного рода, возникающими в узких территориальных проливах и на Канарских островах, занималось другое должностное лицо – адмирал Кастилии, или альмиранте-майор, Альфонсо Энрикес, имеющий собственное управление в Севилье. Главное желание Колумба заключалось в обладании полной юрисдикцией над открытыми землями и проложенным туда маршрутом без попыток вмешательства кастильского альмиранте-майора. Almirantazgo[214], как исполнительный орган власти, было необходимо Колумбу для управления людьми, находящимися в море точно так же, как институт вице-королевства для управления людьми, находящимися на берегу. Именно поэтому Колумб добивался получения титула Адмирала Моря-Океана (или Адмирала Индии) – оба титула использовались в официальных документах. На упомянутой границе (линии, проведенной от Азорских островов до островов Зеленого Мыса) заканчивалась юрисдикция альмиранте – майора и начиналась юрисдикция Колумба. Я предполагаю, что всякий раз, когда флот пересекал этот меридиан во время трех остальных плаваний, Колумб приказывал стрелять из пушки и заставлял какого-нибудь офицера напоминать морякам о соблюдении дисциплины, поскольку Адмирал теперь распоряжался их жизнью и смертью. Тем не менее должность и титул Адмирала не предполагали командования королевским военным флотом. Это подтверждается тем фактом, что тем же 28 мая, когда была подписана конфирмация привилегий Колумба и определен его титул, монархи выдали ему еще один патент, назначающий дона Кристобаля Колона «nuestro Almirmte del Mar Ociano, Capitan General de la Armada» – то есть главным капитаном флота, отправляющегося во Второе путешествие в Индию. Таким образом, титул Адмирала Моря-Океана предоставлял Колумбу юрисдикцию над испанскими судами, направлявшимися в Индию или из нее после прохождения меридиана самого западного из Азорских островов. Не будем забывать, что Колумб, по аналогии с правами и привилегиями адмирала Кастилии (что он тщательно составил и включил в свою Книгу привилегий), претендовал на исключительное право выдавать каперские грамоты[215], осуществлять карательные меры в пределах своей юрисдикции, а также на треть прибыли от торговли с Индией, сверх того, что было обещано в капитуляциях 1492 года, но эти притязания так и не были удовлетворены. Пока его привилегии, определенные конфирмацией 1493 года, все еще сохранялись, он назначил своего брата судьей адмиралтейства на Изабелле и Санто-Доминго, а иногда даже и сам рассматривал дела, связанные с адмиралтейским правом, – споры о заработной плате моряков, преследование мятежей и пиратства. После того как на Эспаньолу прибыл Бобадилья[216], Колумбу стали активно мешать осуществлять юрисдикцию адмиралтейства. Как горько жаловался Адмирал Моря-Океана, он даже не смог наказать мятежников на собственном флоте, как только достиг берега. Несмотря на сохранение звания, после 1500 года оно стало просто титулом, и не больше. Полагаю, Колумб был бы более человечен, если бы не наслаждался благосклонностью монархов, дружбой великих и восхищением простых людей в Барселоне. Но его задержка при дворе была вызвана не только желаниями погреться в лучах светской славы, подтвердить привилегии и предаться непопулярной привычке говорить «а вы мне не верили» придворным, ранее высмеивающим великое предприятие. Фердинанд и Изабелла хотели иметь Адмирала под рукой, видя в нем источник информации и консультанта по деликатным дипломатическим переговорам с Португалией и Святым престолом, касающимся закрепления юридических прав на уже открытые земли, а также и на те, которые могут быть открыты в перспективе в той же «области Индии». Еще в середине апреля, то есть до прибытия Колумба в Барселону, испанские монархи были предупреждены своим послом при португальском дворе, что дон Жуан II снаряжает флот, целью которого, по слухам, были новые открытия. Для обеспечения исключительных прав на территориальные приобретения Испания совершила в Риме целый ряд необходимых дипломатических демаршей. Вы можете спросить, при чем здесь Рим? В то время это было обычной практикой. Дело в том, что общественная правовая система Европы признавала компетенцию папы римского наделять светским суверенитетом любые земли, не принадлежащие ранее христианским правителям. Прецеденты подобного рода уже имели место. Так, например, короли Португалии получили ряд папских булл, подтверждающих их права на африканское побережье «до тех пор, пока туземцы будут поклоняться Христу», или, другими словами, до окончания царствования пресвитера Иоанна[217]. Письмо Колумба о Первом путешествии, первое печатное издание которого уже, возможно, появилось до его прибытия в Барселону, несомненно, было известно папе за несколько дней до 18 апреля, а его латинский перевод, исполненный Леандро де Коско, был завершен к 29 апреля и очень скоро напечатан в Риме. В любом случае некоторые выдержки из письма были включены в первую буллу, посвященную территориальному вопросу, изданную папой уже 3 мая 1493 года. Его святейшество Александр VI (Родриго Борджиа) был испанцем, обязанным своим недавним избранием, а также многими другим предыдущими милостями влиянию Фердинанда и Изабеллы. Так, Фердинанд позволил Родриго Борджиа возглавить сразу три арагонских епископата одновременно, даровал герцогство Гандия его внебрачному сыну Педро и узаконил происхождение более знаменитого брата Педро – Чезаре Борджиа, назначив его епископами Пампелуны и Валенсии. Несмотря на эти испанские благосклонности, новый папа заигрывал с группой держав на противоположной стороне, однако, стремясь примириться со своими королевскими покровителями, практически позволил им диктовать серию папских булл о новых открытиях, не принимая во внимание справедливые претензии Португалии. Юридически эти четыре буллы не являлись арбитражными решениями, а представляли собой акты папского суверенитета в пользу Кастилии, основанные на предполагаемом праве папы распоряжаться вновь открытыми землями и языческими народами, которыми до сих пор не владел ни один христианский монарх. В первой булле Inter caetera, датированной 3 мая 1493 года, говорилось, что, в то время как dilectus filius[218] Христофорус Колон отплыл «к индейцам» и открыл «некоторые очень отдаленные острова и даже материки, доселе не открытые другими, где обитает очень много людей, живущих мирно, ходящих нагими и не употребляющих в пищу мясо, благосклонно настроенных принять христианскую веру, каждый остров и страна, открытые или подлежащие открытию посланниками монархов Кастилии и их преемников, при условии что они никогда не находились во владении какого-либо христианского монарха, находятся в полном суверенитете упомянутых монархов и их преемников». Эта первая булла была отправлена в Испанию 17 мая и, несомненно, получена до конца месяца. К этому времени в Барселону прибыл посол Португалии, подтвердивший притязания дона Жуана на все, что было открыто к западу от Африки и к югу от Канар. Из замечаний Колумба в «Журнале» Третьего путешествия мы узнаем, что король Португалии предсказал существование «материка на юге» и теперь хотел убедиться, что Южная Атлантика будет зарезервирована за ним как область для осуществления открытий, как это предусматривалось папской буллой Aeterni Regis от 1481 года. В этой булле папа[219]подтвердил суверенитет Португалии «над любыми островами, которые будут найдены или приобретены за пределами [к югу от] Канарских островов, а также по эту сторону [к западу] от Гвинеи и в ее окрестностях». Какими бы ни были намерения бывшего папы римского, дон Жуан считал, что Aeterni Regis дала Португалии горизонтальную демаркационную линию, проходящую через Канарские острова. Исходя из этого он был готов оспаривать претензии Испании на все земли, открытые к югу от этой широты, независимо от того, насколько далеко они находились к западу от Африки. Ввиду этого притязания Португалии, хотя положения буллы от 3 мая 1493 года и признавали испанские права на Кубу, Эспаньолу и Багамские острова, кастильские монархи не могли быть удовлетворены существующим положением, касающимся будущих открытий. В связи с тем что Колумб намеревался взять более южный курс в следующем путешествии, Фердинанд и Изабелла подали в Рим новое заявление. ДЕМАРКАЦИОННЫЕ ЛИНИИ МЕЖДУ ИСПАНИЕЙ И ПОРТУГАЛИЕЙ Папская булла от 3 мая Inter Caetera была доставлена в специальную испанскую миссию. Архиепископ Толедский и дон Диего Лопес де Аро[220] направились к Святейшему престолу с двойной целью – подтвердить сыновнее послушание Фердинанда и Изабеллы новоиспеченному верховному понтифику и заручиться его лояльностью к двоюродному брату и союзнику монарха, королю Неаполя. Послы совершили торжественный въезд в Рим 25 мая. На консистории 12 июня Лопес де Аро от имени своих монархов обратился к папе в очень резких выражениях, упрекая его за внешнюю политику, приведшию к постоянному поддержанию Италии в состоянии войны, за продажность Папской курии[221], за скандальный аукцион бенефиций и даже за предоставление убежища маврам, изгнанным из Испании. Римские секретари, зафиксировавшие эти смелые речи, ни словом не обмолвились о каком-либо намеке испанцев на Индию. Однако великое открытие было упомянуто в немедленно напечатанной затем проповеди, произнесенной 19 июня послом Испании в Риме Бернардино де Карвахалем[222]. Напоминая папе о том, чем он и церковь обязаны монархам, Карвахаль говорил: «Христос подчинил им Счастливые [Канарские] острова, плодородие которых чудесно; недавно он дал им и другие неизвестные индейские острова, которые по праву могут считаться самыми драгоценными вещами во всем мире. Ожидается, что они вскоре будут полностью приготовлены королевскими посланниками для принятия Христа». Разумно предположить, что намек Карвахаля «привел в чувство» Александра VI, поскольку он незамедлительно издал буллу, удовлетворяющую испанскую сторону. Именно после, а не до проповеди де Карвахаля папа издал две буллы. В одной, Eximiae devotionis, более решительно повторилась предыдущая уступка, в другой, Inter Caetera II, утверждалась знаменитая демаркационная линия. Она описывалась как граница, проведенная с севера на юг «в ста лигах к западу от любого из островов, широко известных как Азорские острова и мыс Вердес». Таким образом, все земли западнее этой линии, которые предстояло открыть в будущем, автоматически отходили Кастилии, если только они уже не принадлежали какому-либо христианскому правителю. Несомненно, идея такой демаркации была выдвинута непосредственно Колумбом. В «Журнале» Третьего путешествия в изложении Лас Касаса говорится: «Адмирал вспомнил, что, когда достигал 100 лиг к западу от Азорских островов, обнаруживался переход от температуры севера к [температуре] юга». В письме к государям о Третьем путешествии говорится: «Когда я плыл из Испании в Индию, пройдя 100 лиг к западу от Азорских островов, нашел очень большие перемены в небе, звездах, температуре воздуха и в океане; и я проявил большую тщательность, это проверяя. Оказалось, что при прохождении упомянутого меридиана в 100 лигах за пределами этих островов компас, который раньше указывал на северо-восток, теперь указывает на северо-запад – то есть, достигнув этой линии, вы как если бы размещаете холм ниже горизонта. А еще я нашел там море, полное водорослей… хотя до этого меридиана не было встречено ни одного его ответвления. Море это очень спокойное и гладкое, оно никогда не менялось, даже при сильном ветре. Также я заметил, что за указанным меридианом температура воздуха очень мягкая и не меняется ни зимой ни летом». Другими словами, меридиан, проходящий в 100 лигах западнее Азор, обозначил границу между климатическими зонами, обусловленными влияниями двух разных континентов – Европейского и Американского: от буйных ветров в открытом море до мягких пассатов, от холодной промозглости до вечной весны. Безусловно, это письмо было написано в 1500 году, уже после того, как Колумб получил гораздо больший опыт, однако начальные выводы он уже сделал во время Первого путешествия. Хотя вторая булла Inter Caetera, подсказанная Колумбом, и описывала физическую или метеорологическую границу между Испанией и Португалией, но по сути она носила политической характер. Приведу забавный факт: Лас Касас отмечает, что на этой долготе существовала и некая «энтомологическая» демаркация. Вспоминая о фауне Индии, он отмечает полное отсутствие вшей и блох. «Как правило, корабли и люди, следующие по морю, настолько кишат этим „населением“, что те, кто впервые пускается в плавание, испытывают немалые мучения и беспокойство. Путешествующие в Индию заметили одну странную вещь: до Канарских или Азорских островов эти твари нещадно размножались, но после перехода границы они начинали постепенно вымирать, и при достижении первых островов [Индии] едва ли нашелся бы человек, кому они попадались на глаза. На обратном пути в Кастилию происходило обратное. Очистившийся от этих существ экипаж жил спокойно до момента достижения вышеупомянутой границы. Казалось, что они ожидали нас самым непостижимым образом и вскоре возвращались в большом и тревожном количестве». Несомненно, оставлять моряков в покое после перехода линии демаркации было большой любезностью со стороны насекомых, однако мой собственный морской опыт показывает, что эти маленькие спутники моряка, которых Фернандес Дуро[223] с юмором называет animalejos navigantes[224], со времен Колумба несколько изменились и преодолели свое предубеждение против путешествия в Индию. Но возвратимся к вопросам высокой дипломатии. Колумб покинул Барселону в начале июня, до того, как были изданы две последние папские буллы, но переговоры еще не были закончены. Очевидно, монархи показали буллу о демаркационной линии португальским послам, прибывшим в Барселону в августе и заявившим о своем недовольстве на том основании, что их королевский повелитель собирается открыть земли и континент, «очень прибыльный и более богатый, чем все остальные», между этой демаркационной линией и Африкой». Новость встревожила Фердинанда и Изабеллу, и 5 сентября они написали Колумбу в Кадис, спрашивая, что он думает об этом слухе, и предлагали «изменить буллу», если он сочтет это целесообразным, дабы закрепить перспективные земли за Испанией. В том же письме они попросили подробную карту новых областей с указанием пройденных курсов и координат. Ответ Колумба не сохранился, но в скором времени в булле появились новые правки. 26 сентября 1493 года, на следующий день после отплытия Колумба во Второе путешествие из Кадиса, папа издал четвертую буллу Dudum Siquidem, дополнявшую предыдущие дарования следующим: «Поскольку может случиться так, что ваши посланники, капитаны или подданные, путешествуя на запад или юг, могут высадиться в восточных областях и там обнаружить острова и материки, принадлежащие Индии (que Indie essem)… мы усиливаем и расширяем наш вышеупомянутый дар… на все острова и материки, какие бы то ни было, найденные и подлежащие обнаружению… будь то они в областях западных, южных или восточных, а также в Индии». Далее объявлялось, что все преференции, ранее предоставленные рассматриваемым регионам, «будь то королям, принцам, инфантам, религиозным или военным орденам, являются недействительными, даже если они и находились в прежнем их владении». Последняя фраза содержала явный намек на принца Генриха Португальского и его орден Христа. Теперь тревожиться настал черед Португалии. Эта Dudum Siquidem, или «Булла о расширении», как прозвали последний папский документ, была крайне несправедлива по отношению к Лиссабону. Практически она давала Испании исключительное право на исследование восточного пути в Индию, то есть на то, чем португальцы занимались по меньшей мере целое поколение. Кроме того, Колумб мог бы, например, совершить кругосветное плавание и водрузить знамя Кастилии на Цейлоне и Мадагаскаре или открыть южные земли, находящиеся от побережья Западной Африки чуть ли не на расстоянии вытянутой руки, и утвердить над ними испанский суверенитет. Придя к выводу, что вести дела с происпански настроенным папой бесполезно, дон Жуан II настоял на прямых переговорах с Фердинандом и Изабеллой об изменении демаркационной линии, которая более четко разграничила бы испанскую сферу влияния. Следует учитывать, что испанские монархи находились не в том положении, чтобы жестко отстаивать свои права. Будучи реалистами, они испытывали здоровое уважение к могущественному и безжалостному Жуану, хорошо знали возможности его военного и торгового флотов, более крупных и совершенных. Таким образом, эксклюзивные права на связи с Индией принимали небезопасный оборот, если две страны вступят в драку. В компромиссном Тордесильясском договоре, заключенном 7 июня 1494 года, Фердинанд и Изабелла соглашались на перенос демаркационной линии на меридиан, находящийся в 370 лигах к западу от островов Зеленого Мыса (Кабо-Верде). Впредь все открытые земли, лежащие от нее к востоку, отходили под португальский суверенитет, даже если были открыты испанскими кораблями, а лежащие западнее – отходили Испании, даже если они были открыты португальцами. О том, насколько большим облегчением для кастильских монархов стал Тордесильясский договор, можно судить по их письму Колумбу на Эспаньолу, датированному 16 августа 1494 года. В нем предлагалось установить ежемесячное пакетное сообщение между Кадисом и Эспаньолой, «поскольку дела с Португалией улажены и суда смогут безопасно ходить туда и обратно». В этом письме Колумбу предлагалось вернуться домой, чтобы оказать помощь в установке новой демаркационной линии. Также к письму прилагалась и копия Тордесильясского договора. Техническая сторона решения вопроса о демаркации также определялась этим договором и выглядела следующим образом. Каждая сторона назначит комиссию, состоящую из «лоцманов, астрологов, моряков и других лиц». Они должны будут встретиться на Больших Канарах и оттуда начать совместное плавание к островам Зеленого Мыса (каждая комиссия на своей каравелле). Оттуда им следует идти строго на запад до тех пор, пока обе стороны не достигнут суши или не согласятся с тем, что достигнут демаркационный меридиан. Приняв решение на общем совещании прямо в океане, им следует плыть строго на юг и установить столб на первой же земле, которая им встретится. Принимая во внимание расхождение мнений лоцманов о положении кораблей, практическую невозможность точного определения долготы и отсутствие знаний о магнитных отклонениях компаса, подобное мероприятие превратило бы эту несостоявшуюся экспедицию в грандиозный анекдот во всей истории морского флота. Вместо этого Испания и Португалия путем обмена нотами в 1495 году пришли к выводу, что эта процедура «невыгодна» и сторонам будет намного легче просто информировать друг друга о новых открытиях и предполагаемых географических положениях объектов. Таким образом, именно на основании Тордесильясского договора, а не папской демаркационной линии Португалия получила право собственности на Бразилию. Подкрепленный серией королевских браков, этот договор сохранял мир и дружбу между двумя великими державами-колонизаторами до тех пор, пока кругосветное плавание Магеллана не вторглось в сферу влияния, которую Португалия справедливо считала своей. Тем не менее еще никогда в современной истории столь масштабная колониальная экспансия не осуществлялась при таком небольшом количестве трений между соперниками. Глава 27 Распространение новостей (1493–1494) Это письмо Христофора Колумба (которому наша эпоха многим обязана за острова, недавно открытые в Индийском океане, куда он отплыл восемь месяцев назад под покровительством и на жалованье самого непобедимого Фердинанда, короля Испании), послано великолепному дону Рафаэлю Санчесу, казначею упомянутого светлейшего короля. Переведено благородным литератором Леандро Коско на латынь с испанского, 29 апреля 1493 года, в первый год понтификата Александра VI. Из предисловия к первому латинскому изданию письма Колумба В высшей степени занимательно и исторически значимо исследование о том, как распространилась весть о великом открытии Колумба и какое общественное мнение оно породило, поскольку Адмирал не только подарил Новый Свет Кастилии и Леону, но и всколыхнул европейское любопытство. Самым ранним свидетельством того, что новость достигла Испании, является письмо герцога Мединасели от 19 марта 1493 года, написанное им в собственном замке примерно в пятидесяти милях к северо-востоку от Мадрида. В нем сообщалось, что Колумб прибыл в Лиссабон, «найдя все, что искал». Это единственное сохранившееся частное письмо испанца, упоминающее Первое путешествие. Скорее всего, герцог получил известие из Лиссабона, куда Колумб прибыл 6 марта, а не из Палоса, где 15 марта путешествие было окончательно закончено. В то время в Испании обосновалось множество итальянцев, как правило, купцов, дипломатов или церковников. От них сохранилось несколько писем друзьям и покровителям в Италии, в которых также говорится о великом открытии. Современник-хронист Трибальдо де Росси писал, что уже в последнюю неделю марта 1493 года синьория[225] Флоренции получила письмо из Испании, в котором говорилось, что некие молодые люди на трех каравеллах отправились на поиски новых стран, «еще не виденных королем Португалии», и обнаружили очень большой остров, населенный голыми людьми, «носящими листья на причинных местах и не более» и использующими копья «с наконечниками из игл дикобраза вместо железа, о котором они ничего не знают». Дополнительно сообщалось, что первооткрыватели нашли «значительное количество золота и реку, песок в которой был с ним смешан, а также хлопок, сосны, кипарисы и пряности». Самое раннее и полностью сохранившееся итальянское сообщение о Колумбе было написано барселонским купцом Ганнибалом Зенаро по прозвищу Януариус своему брату в Милан 9 апреля 1493 года: «В августе прошлого года эти правители, по просьбе некоего Коломбы, согласились, чтобы вышеупомянутый [Коломба] снарядил четыре каравеллы, поскольку он заявил, что хочет пересечь Великое море и плыть прямо на запад, чтобы достичь Востока, поскольку мир сферический; так он и сделал. Упомянутые каравеллы были соответствующим образом снаряжены, и был взят курс на запад из пределов пролива, согласно письму, которое он написал и которое я видел. Через 34 дня он приплыл на большой остров, населенный голыми людьми с кожей оливкового цвета, не имеющими никаких военных навыков и очень робкими. И, высадившись, они взяли некоторых силой, чтобы узнать о них больше и выучить их язык, чтобы они могли понимать. [Туземцы], таким образом, перестали бояться, ибо они были людьми разумными. [Колумб и его люди] достигли своей цели, ибо по знакам и другим средствам стало известно, что они находятся среди островов Индии. И упомянутые пленники разошлись по домам и городам своих соседей, говоря, что к ним пришел человек, посланный Богом. Все эти люди, будучи добросердечными, подружились с упомянутым Коломбой и его людьми. С этого острова Коломба направился к другим островам так далеко, что, следуя этим курсом, он обнаружили большое количество других островов, два из которых по площади больше, чем Англия или Шотландия, а еще один больше, чем вся Испания. Вышеупомянутый Коломба оставил там некоторых из своих людей, а перед отъездом построил форт с продовольствием и артиллерией и увез оттуда шестерых, которые изучают наш язык. Как говорят, на этом острове они нашли перец, древесное алоэ и золотую жилу в реке, в которой есть песок со многими крупинками золота. И люди там, как говорят, передвигаются на „каннах“, которые настолько велики, что самые большие вмещают 70 и 80 человек. Вышеупомянутый Коломба без задержек вернулся и высадился в Лиссабоне, о чем написал господину нашему королю, который приказал, чтобы он немедленно прибыл сюда. Я рассчитываю получить копию его письма, которую отправлю тебе, а когда узнаю что-нибудь еще, дам об этом знать. И как уже сказано, я видел это письмо. Ко всему прочему в нем говорится, что не соблюдают эти люди никакого закона или религии, а только верят, что все вещи приходят с Небес, которые и есть творец всего сущего. Отсюда исходит надежда на их легкое обращение в святую католическую веру. А далее Коломба сообщает, что затем был в провинции, где люди рождаются с хвостом». Все изложенное, включая последний пункт, который был небольшим преувеличением слухов о хвостатых людях сэра Джона Мандевилла, живущих в провинции Гавана, было почерпнуто либо из рукописной копии письма о Первом путешествии, либо из его первого печатного издания. Получатель письма Зенаро передал его копию Джакомо Тротти, посланнику города Феррары в Милане. Посланник, в свою очередь, 21 апреля отправил эту копию своему герцогу, знаменитому Эрколе д’Эсте[226], всегда проявлявшему живой интерес к путешествиям и открытиям. Герцог ответил в самые короткие сроки, требуя более подробной информации, и 10 мая Тротти снова написал своему господину, приложив еще одно «письмо, пришедшее из Испании». Вероятно, это была та самая копия письма Колумба, которую обещал раздобыть в Барселоне Зенаро. Поскольку двор Эрколе д’Эсте слыл центром научных изысканий и гуманистического образования, мы можем быть уверены, что весть об открытии мгновенно разошлась среди ученых кругов Северной Италии. Копия собственного письма о Первом путешествии достигла Рима за несколько дней до 18 апреля, как об этом упоминается в венецианской хронике. 27-го числа миланский посланник в Венеции отправляет копию своему господину, хозяину, знаменитому Людовико иль Моро[227]. Пятью днями раньше, 22 апреля, архитектор Лука Фанчелли пишет из Флоренции об открытии своему покровителю, маркизу Мантуанскому. Фанчелли не упоминает имени Колумба и пишет, что за шестнадцать (!) дней корабли короля Испании «открыли некоторые острова и среди прочих очень большой остров на Востоке, на котором были очень большие реки, ужасные горы и самые плодородные земли, населенные красивыми мужчинами и женщинами, но все они ходят голыми, за исключением некоторых… страна больше всего богата золотом… из нее не видно ни Арктики, ни Антарктического полюсов». Аллегретто Аллегретти, летописец из Сиены, отметил 25 апреля в своем дневнике, что слышал «из многих писем наших купцов в Испании и из уст многих людей», что Христофоро Коломбо (впервые его имя приводится правильно) нашел острова с золотом, пряностями и людьми со странными обычаями, оставив гарнизон из восьмидесяти человек на одном острове, где «наших людей считают богами». При этом Аллегретти пишет, что наслышан о планах Второго путешествия. Поверенный герцога Миланского в Болонье сообщил 17 июня, что Коломбо обнаружил несколько «южных островов при пересечении Индийского океана», населенных «простыми и голыми людьми, которых пытались захватить, но обращаясь свободно и гуманно». Баттиста Фрегозо, бывший дож Генуи, отметил в своей «Хронике достопамятных слов и деяний» за 1493 год, что Христофорус Колумбус, natione Genuensis[228], благополучно вернулся из Индии, до которой доплыл из Кадиса за 31 день, как и предполагалось. Для того чтобы получить такую широкую известность, письмо Колумба о Первом путешествии (обычно именуемое письмом «к Сантанхелю» или «к Санксису») должно было быть напечатано в Барселоне раньше апреля, то есть еще до прибытия Адмирала к королевскому двору. Первый латинский перевод, датированный 29 апреля, был сделан каталонцем Леандро де Коско и напечатан в Риме в мае в виде брошюры на восьми страницах, озаглавленной De Insults inuentis. Epistola Cristoferi Colom. Выражаясь современным языком, издание стало «бестселлером» того времени: в 1493 году оно выдержало три римских издания, а в 1493–1494 годах, в Париже, Базеле и Антверпене – шесть. Джулиано Дати, флорентийский богослов и поэт, проживающий в Риме, переложил латинскую прозу на тосканские стихи, состоящие из шестидесяти восьми строф. Вскоре, 15 июня, оно было напечатано в Риме и дважды во Флоренции в 1493 году. Немецкий печатный перевод вышел в Страсбурге в 1497-м, и примерно в то же время в Вальядолиде появилось второе испанское издание. В Северной Европе новости о результатах Первого путешествия распространялись значительно медленнее. Великая Nuremberg Chronicle, напечатанная 12 июля 1493 года, вышла без какого-либо упоминания об открытии. Два дня спустя нюрнбергский ученый писал дону Жуану 11 о необходимости предпринять путешествие в Индию через запад, находясь в полном неведении, что Колумб уже совершил этот трюк. Самое раннее свидетельство того, что кто-то слышал о Первом путешествии в Англии, содержится в письме Фердинанда и Изабеллы от 28 марта 1496 года испанскому послу в Лондоне. В нем монархи ссылаются на более раннее сообщение посла, что «такой же человек, как Колумб» (Джон Кэбот), пытался убедить короля «совершить предприятие, подобное тому, что было в Индии». Можно предположить, что Фердинанд и Изабелла «взяли на контроль», чтобы копии папских булл дошли до королей всех морских стран, однако копии каких-либо подобных сообщений не были найдены в архивах ни одного европейского государства, за исключением Португалии. Таким образом, ясно, что весть о великом открытии очень быстро распространилась из Испании в Италию, частично благодаря личной переписке итальянских купцов, а частично – благодаря усилиям Фердинанда и Изабеллы, добивающихся от папы признания суверенитетных прав. Однако за пределами Альп и Пиренеев новость об открытии продвигалась крайне медленно. Даже через три месяца после того, как это известие стало достоянием Рима и Северной Италии и почти через четыре месяца – Барселоны, в Нюрнбергском университете, центре географических исследований в Северной Европе, о Первом путешествии не упоминалось ни слова. Возможно, открытие Нового Света вызвало очень мало интереса за пределами Италии и Пиренейского полуострова. Лишь только после того, как там была основана колония, ученые Франции, Нидерландов, Германии и Англии заметили, что произошло нечто важное. По иронии судьбы, первая после Испании страна, начавшая искать западный путь в Индию, сделала это по инициативе другого генуэзца – Джона Кэбота. Из процитированных писем и хроник, а также из некоторых других обнаруженных источников становится ясно, что открытие Колумба поразило европейское воображение с точки зрения уникального сочетания истины и чуда. В обществе в равной степени было возбуждено как научное, так и литературное любопытство. В этом открытии людей больше всего привлекала новизна, одновременно напоминающая о чем-то очень древнем, например об Адаме и Еве в Эдеме. В самом деле, природная первозданность, так сильно породнившая всех новостных спекулянтов, так или иначе все время упиралась в обнаженность туземцев, а особенно женщин, на которых не было ничего, кроме листьев. Не секрет, что оголенные красавицы в 1493 году имели гораздо меньшее распространение, чем в наше время. По современным понятиям, на европейцах той эпохи было слишком много одежды, а женщины не привыкли раздеваться или купаться на публике. Без сомнения, полностью обнаженных туземцев видели и португальские первооткрыватели Экваториальной Африки, однако они предпочитали не распространяться об этой особенности Черного континента. Таким образом, история Колумба о мужчинах и женщинах, ходивших зимой и летом без одежды, действительно стала своеобразной сенсацией. Еще один ряд фактов, вызвавших много комментариев, относился к отсутствию у индейцев религии, их робкому и великодушному характеру и незнанию смертоносного оружия. Эти характеристики в сочетании с туземной долапсарианской невинностью наводили любого человека с классическим образованием на мысль, что в отдаленных уголках земного шара все еще существует «Золотой век». Брожение умов европейцев вызвало заявление Колумба, что «большинство рек» на Эспаньоле «дают золото», поскольку всем была известна легенда о царе Мидасе и реке Пактол, которую португальцы тщетно искали на западном побережье Африки. Европе катастрофически не хватало денег, и любой новый источник «дьявольского металла», впрочем, как и в наше время, вызывал всеобщее одобрение общества. Точное местоположение этих удивительных открытий, по-видимому, никого не интересовало, а нехитрая мысль о том, что в открытии нового морского пути скрываются потрясения всей итальянской экономики, не приходила в голову ни одному автору писем из этой страны. Как говорится в известной поговорке, не так важна правда, как тот, кто ее рассказывает. Благодаря новостям, переданным из столицы Арагона, и тому, что первый латинский перевод письма Колумба был сделан каталонцем, король Фердинанд получил всеобщее признание, которое, по логике событий, должно было бы достаться королеве. Коско предварял свое издание вступительным абзацем, в котором говорилось, что Колом (каталонская форма имени) плыл под патронатом «непобедимого Фердинанда, короля Испании», а иллюстрированные брошюры вдобавок содержали гравюру на дереве Fernandus rex hyspania[229], на которой он был изображен одетым в доспехи с гранатами Арагона и замком со львами Кастилии и Леона. В более поздних выпусках на иллюстрации появляется и королева Изабелла, но во всех итальянских письмах, процитированных выше, путешествие представлялось как чисто арагонское предприятие. В какой же степени общественное мнение поддерживало точку зрения Колумба на его открытия? Поскольку новости распространились в основном через копии и переводы письма, а также базировались на собственных устных заявлениях первооткрывателя, повсеместное мнение, что Адмирал действительно достиг «Индии», считалось неоспоримым и не требовало доказательств. Заинтересованные Фердинанд и Изабелла официально приняли открытие «Индии» за постулат, а папа посчитал их претензии к Португалии обоснованными. Великое заблуждение Адмирала увековечено словом «индеец», которым мы до сих пор называем аборигенов Нового Света. До второй половины восемнадцатого века Испания официально называла свою заморскую империю «Индией», а с добавкой «Вест» этот термин сохранился и до сих пор. Тем не менее сразу же нашлись скептики «индийской» теории. Так, король Португалии, первый из всех сколько-нибудь сведущих в морском деле европейских монархов, отказывался верить, что генуэзцы открыли что-либо, кроме неизвестных ранее океанических островов, подобных легендарной Антилье. Между строк замечу, что португальцы всегда называли Вест-Индию словом Las Antilhas, а французы – Les Antilles. По сути, любой ученый человек, читавший Птолемея и принявший его относительно верное представление о размерах земного шара, должен был прийти к заключению, что Колумб никак не мог достичь восточной оконечности Азии за тридцать три дня пути, следуя от Канарских островов. В противном случае выходило, что Птолемей ошибался, а такое предположение было трудно принять любому образованному человеку. Возникшая дилемма не была разрешена до завершения кругосветного плавания Магеллана в 1521 году, как замечает в своих письмах Питер Мартира д’Ангиера. Этот молодой итальянский гуманист на испанской службе находился при дворе в Барселоне, когда туда прибыл Колумб в апреле 1493 года. 14 мая 1493 года он писал своему другу графу Борромео: «Несколько дней назад вернулся от западных антиподов некий Христофор Колон из Генуи, который с трудом получил от моих государей три корабля [для посещения] этой провинции, ибо они считали то, что он сказал, баснями и сказками. Но он вернулся и предоставил в доказательства многих драгоценных вещей, особенно золото, которое естественным образом добывается в тех краях». До некоторого времени Питер Мартира не подвергает сомнению заявление Колумба о том, что он достиг «антиподов», то есть Азии. Так, в письме от 13 сентября гранадскому архиепископу Тендиле он отмечает: «Подумайте только о новом открытии. Вы, конечно, должны помнить, как генуэзец Колон, будучи в лагере вместе с государями, просил у них разрешения поплыть в другое полушарие к западным антиподам. В какой-то мере это случилось благодаря и вашему участию, хотя, я думаю, он совершил бы это путешествие и без вашего совета. Он вернулся в целости и сохранности и заявляет, что нашел много чудес». Далее следует точный пересказ письма Колумба о Первом путешествии. В письме Питера Мартиры, датированном тем же числом, кардиналу Асканио Сфорце также говорится, что «некий Христофор Колон Генуэзский» достиг антиподов. Однако к 1 октября Мартира начинает сомневаться. В письме от того же числа архиепископу Браги он пишет: «Некий Колон отплыл к западным антиподам, и даже, как он считает, к индийскому побережью. Он открыл много островов, которые, как полагают, являются теми, о которых упоминают космографы, за восточным океаном и рядом с Индией. Я не отрицаю этого полностью, хотя размеры земного шара, по-видимому, свидетельствуют об обратном, поскольку нет недостатка в тех, кто считает, что побережье Индии находится недалеко от оконечного побережья Испании… Нам же достаточно того, что скрытая половина земного шара уже открыта и португальцы ежедневно уходят все дальше и дальше за экватор. Таким образом, берега, доселе неизвестные, скоро станут доступными. Ибо один в подражание другому пускается в труды и великие опасности». Месяц спустя Мартира, на первый взгляд, приходит к выводу, что Колумб так и не достиг Индии. В письме кардиналу Сфорце от 1 ноября 1493 года он пишет о Colonus Ше Novi Orbis repertor[230] (первое зарегистрированное упоминание об открытии Нового Света). Но, по мнению Мартиры, novus orbis не имел никакого отношения к Индии. То же самое он повторяет в письме графу Джованни Борромео (конец 1494 года) после получения первых известий о Втором путешествии на Кубу: «Ежедневно все больше и больше о чудесах Нового Света сообщается через этого генуэзца Адмирала Колона… Он говорит, что пересек земной шар так далеко от Эспаньолы на запад, что достиг Золотого Херсонеса, который является самой дальней оконечностью известного земного шара на востоке. Он думает, что у него осталось позади только два часа из двадцати четырех, в течение которых Солнце совершает свой оборот вокруг Вселенной… Я начал писать книги об этом великом открытии». «Золотой Херсонес» – название Малазийского полуострова по Птолемею. Следовательно, когда Питер Мартира, описывая открытия Колумба, упоминает Новый Свет, он имеет в виду новооткрытые острова, лежащие у берегов Азии (по местоположению похожие на Молуккские). Это заблуждение замечательно тем, что и сам Колумб совершил ту же ошибку и упрямо придерживался ее всю свою жизнь. Мы настолько привыкли подразумевать под Новым Светом Америку, что нам уже трудно понять, как образованные люди того времени могли рассматривать отдаленные части Азии как новый мир. Тем не менее именно так полагали при жизни Колумба, и многие придерживались этого мнения до тех пор, пока кругосветное плавание Магеллана не доказало, что именно Птолемей, а не Колумб был прав в оценке размеров земного шара. Сам Колумб в своем письме о Третьем путешествии использовал термин otro mundo[231] точно в том же смысле, в каком Мартира использовал novus orbis: до сих пор не открытый придаток Азии. Америго Веспуччи в своем письме к Медичи, напечатанном в 1503 или 1504 году под названием Mundus Novus, заявляет, что южноамериканские берега, вдоль которых он плавал в 1501 году, «мы можем по праву назвать Новым Светом, потому что наши предки ничего о них не знали, и вопрос о них совершенно новый для всех тех, кто о них услышит». Но даже и Веспуччи, вероятнее всего, представлял себе, что Южная Америка имеет такое же примерно отношение к Юго-Восточной Азии, как Австралия. Почитатель Веспуччи Вальдзимюллер[232] объявил в 1508 году, что Америго открыл «четвертую часть света», которую, следовательно, следует назвать Америкой; но прошло несколько лет, прежде чем было принято новое название и новая географическая концепция. Алессандро Джеральдини, вспоминая в 1522 году первоначальный проект Колумба, говорил о предложении Адмирала «открыть Новый Свет» и его вере в то, что, пересекая океан, он сможет достичь антиподов Восточной Азии. Другими словами, Колумб не видел никакой «несовместимости» между Новым Светом и Индией. Ученые придирки современных историков к тому, что словосочетание mundus novus, обязательно должно было означать Америку, – не более чем сотрясание воздуха. Таким образом, открытия Колумба принимались по его собственной оценке, а так как он был уверен, что открыл новый мир островов «в» Индии или «по направлению» к ней, ожидалось, что в следующем путешествии будет достигнуто что-то определенно «азиатское», описанное Птолемеем или Марко Поло. В 1493 или в 1494 году ни Адмирал, ни кто-либо другой не подозревали, что свершилось пророчество Сенеки и европейцам открылся огромный континент. Прежде чем Питер Мартира закончил свою «Историю Нового Света», он уже полностью осознал, что речь действительно идет о Новом Свете, это действительно новый мир, но в этом было не просто убедить самого Колумба. Упорство, которое заставляло Адмирала продвигать свое грандиозное индийское предприятие в течение многих лет, и полная уверенность, поддерживающая непоколебимость в этом вопросе, не позволяли ему изменить собственному убеждению в том, что он открыл западный путь в Азию. Колумб следовал своим космографическим идеям упрямо и непреклонно, будучи до конца жизни абсолютно и бесповоротно неправым. Второе путешествие в Америку Глава 28 Великий флот (май-октябрь 1493) Потом обратит лицо свое к островам и овладеет многими… Дан., 11: 18 Свое Второе путешествие Колумб задумал еще до того, как завершил Первое, поэтому монархи приказали ему начать подготовку к нему уже 30 марта 1493 года. Однако пока Адмирал не отбыл из Севильи в Барселону, планы лишь оставались планами, и только уже в ней вместе с монархами, кардиналом Испании и другими важными лицами были обсуждены общее видение предстоящей экспедиции, ее цель и масштабы. 20 мая Колумб был объявлен генерал-капитаном флота, а 23-го числа, скорее всего по его предложению, монархи назначили дона Хуана де Фонсеку, архидиакона Севильи и племянника архиепископа, ответственным за приготовления (вместе с самим Адмиралом). Лас Касас, который в последующие годы поссорился с Фонсекой (тогдашним епископом Бургоса) из-за жестокого обращения с индейцами, неохотно замечал, что при всех его недостатках невозможно было не признать его деловую хватку и организаторские способности. Особенно это относилось к вопросам оснащения флотов, хотя «que era mas oficio de vizcainos que de obispos»[233]. Как бы то ни было, де Фонсека справился со своей работой на отлично. В течение пяти месяцев в стране, где наиболее быстрым транспортом был мул, ему удалось собрать флот из семнадцати судов и снабдить их припасами, снаряжением, корабельной утварью и оружием для кругосветного плавания продолжительностью шесть месяцев. Обеспечить наличие необходимого продовольствия и большую часть снаряжения для 1200–1500 человек, нанять рабочих и ремесленников, собрать необходимые семена, растения, домашних животных, инструменты и орудия труда для основания сельскохозяйственной колонии в гористой местности и распространения испанской цивилизации в Индии – задача не из легких. Ни одна европейская нация никогда еще не предпринимала заморскую колонизационную экспедицию такого масштаба. Возможно, этот проект чем-то напоминал создание португальцами упомянутой выше крепости Святого Георгия (Элмины) в 1482 году. Как мы помним, Колумб совершил туда одно или два путешествия, и его опыт подсказывал, что европейцам, переселенным в другую страну, не подходит климат и местная пища. Исходя из этих соображений он потребовал достаточное количество испанских припасов – муки, сухарей, солонины, патоки, масла, уксуса и вина, чтобы колония могла прокормиться в течение многих месяцев. Некоторые перебои с поставками провизии были единственной претензией Колумба к Фонсеке. Не сомневаюсь, что сухопутные «снабженцы» погрели руки на снабжении предстоящей экспедиции, но такое положение дел не было в диковинку ни крупным, ни малым мореплавателям, а Дон Хуан не имел возможности брать под личный контроль каждую мелочь. Например, винный подрядчик предоставил вино в старых бракованных бочках, которые не выдержали тропической жары. В результате большая часть драгоценного напитка плескалась в трюмах. Особенно Колумб был зол на торговцев лошадьми – на кавалерийский отряд, состоящий из пары десятков кабальеро, которых государь направил вместе с ним в Индию. Показав породистых лошадей в Севилье, они продали чистокровных животных в Кадисе и заменили на стадо ординарных лошаденок, прикарманив разницу. Без сомнения, им были нужны деньги, чтобы как следует «погулять», прежде чем отправиться в путь. Вместе с тем кавалеристы достаточно точно рассчитали, что простые дешевые лошади с большей вероятностью выдержат путешествие, чем благородное стадо. В мае монархи отдали множество распоряжений, имеющих отношение к экспедиции. Чиновникам всех городов, поселков и деревень Андалусии было приказано предоставлять все возможности для закупки провизии и других припасов, им запретили сбор каких-либо налогов или пошлин и обязали наказывать спекулянтов. В оружейных мастерских Малаги было изготовлено пятьдесят кирас, столько же арбалетов и espingcerdas[234] (такое же количество вооружения было заказано в Альгамбре); порох и другое военное снаряжение предоставил интендант королевской артиллерии.