Я впервые снималась в эротической сцене и не думала даже, что это можно обставить так весело. Мало кому даже из самых опытных и бывалых актрис доставляет удовольствие голышом ходить перед группой. Это только профессиональные стриптизерши, которых иногда приглашают дублировать героинь, забывают одеться. Для них раздетыми быть естественнее, чем одетыми. Но это профессиональная деформация. У актрис все-таки нет этого. В этом тоже проявился режиссерский талант Дыховичного – что я получила редкостное удовольствие от сцены, от которой ждала большого стресса. Были в этом фильме и несколько совместных сцен с тем самым крашеным в блондина молодым человеком, который разглядывал меня в Москве, во время примерки. И постепенно я осознала, что начинаю смотреть на него немного другими глазами. Он так себя вел на площадке, что смеялись до колик все присутствующие. Сергей – привет «Голому пистолету» – играл сержанта милиции под прикрытием, и сценаристы ничего лучше не придумали, как переодеть его в женщину. А из него получилась такая красотка, что просто не было сил на него смотреть без смеха. Розовые ногти, губы, рыжий парик, бюстгальтер – все дела. Он так «по-девичьи» кокетничал. Это был Сережа Безруков самого его солнечного периода, тот самый, про которого Табаков сказал: «Этот мальчик проглотил атом солнца». Безруков, появившись где бы то ни было, никому не давал шанса, затмевал решительно всех, тягаться с ним никто не мог. И при этом он со всеми ладил, со всеми взрослыми артистами дружил, и с Иншаковым был на короткой ноге. Александр Иванович, выступавший в этом фильме в качестве сопродюсера, так хотел получить его на эту роль, что выкупил из репертуара театра. Съемки были в сентябре, и в «Табакерке» уже начался сезон, а Сергей, естественно, был очень плотно занят в репертуаре. Олег Павлович говорил: «Вы с ума сошли! Вы мне оголяете репертуар, я не могу его отпустить!» Я не буду озвучивать ту сумму, которая была предложена театру, чтобы худрук отпустил артиста. Олег Павлович согласился и в итоге просто заменил спектакли с участием Сергея на другие. Табаков всегда был мудрым менеджером, хорошим хозяином и понимал, как зарабатывать и как тратить деньги, чтобы его артисты были довольны. Все, что было заработано, тратилось на театр и на артистов. Он придумал даже, как их кормить бесплатно – за счет ресторана, который арендовал помещение при входе в арку театра. Из ресторана в театр вело окошечко, и повара этого ресторана кормили актеров «Табакерки». Люди Табакова жили за ним, как за каменной стеной. В общем, Безрукова отпустили на съемки, он там был одной из ключевых фигур, и я через некоторое время стала ловить себя на мысли о том, что мне как будто чего-то не хватает, когда этого парня нет на площадке. Когда он появлялся рядом, моя жизнь расцвечивалась другим цветом. Но в тот момент я еще не отдавала себе в этом отчета. Точнее, не хотела отдавать. Я была замужем. У меня был определенный статус, который не позволял допустить и мысли о романах на стороне. Я не очень серьезно к астрологии отношусь, но где-то прочитала, что мы, овны, не можем вести двойную жизнь, для нас это невыносимо. Нам проще закончить что-то одно и только потом начать другое. И я с этим согласна. Знаю людей, которые годами изворачиваются и живут на две семьи, и мне кажется, это настоящая пытка для всех. Но тогда я вообще об этом не думала. Я просто наслаждалась легким общением с классным парнем, веселым балагуром и очень талантливым актером. Однажды случился день рождения у главного спонсора и мецената картины. Это был вполне такой конкретный мужчина, у которого было много денег и который не терпел возражений, всегда получая желаемое. Я в тот день очень сильно надеялась после тяжелой съемки просто поплавать в море, потом упасть в кровать и заснуть. Но ко мне подошёл Александр Иванович Иншаков и сказал: «Ира, извини, наш спонсор не поймет, почему те, кого он пригласил, не пришли. У него сегодня день рождения, и он хотел бы, чтобы артисты были». Я вздохнула. Делать нечего. Переоделась и отправилась в ресторан. Сергей туда тоже пришел, и не один, а со своей девушкой – роскошной ухоженной красоткой, которая прилетела к нему на съемки. В какой-то момент я подошла к Иншакову и взмолилась: «Александр Иваныч, спасите меня от пьяных спонсоров!» Он посадил меня за стол между собой и еще одним громадным каскадером. А надо сказать, каскадёры меня обожали, поскольку я тогда была вегетарианкой. Они быстро смекнули, что Ира мяса не ест и куриная ножка, предназначавшаяся ей, может достаться тому, кто в данный момент рядом. Я с ними на сьемках едой менялась: вы мне салат, я вам котлету. Так что тот каскадер, огромный, в центнер весом, был просто счастлив оградить меня от пьяных спонсоров. Я всегда ужасно не любила эти вечеринки, этих банкиров, которые приехали отдыхать без жен. И хотя для определенного рода утех они привозили с собой определенного рода девиц, даже просто танцевать с ними было огромным напряжением. А гуляли они, надо сказать, с размахом. Спонсор говорит: «Налейте Ирине “Вдовы Клико”». Я говорю: «Это что еще такое?» Мне шепнули, что это дорогое шампанское, 250 долларов бутылка. Каскадеры стали смеяться и вычислять, сколько стоит один глоток этого шампанского. Сумма впечатляла. Помимо «Вдовы Клико» были на столе омары, икра ложками, в общем, гулял товарищ на все деньги. В какой-то момент, когда начались пьяные возгласы: «О, а тут у нас артистка, оказывается», я опять попросила Александра Ивановича: «Отпустите меня в номер, мне работать завтра». И в этот момент я вижу, что встает девушка Сергея и тянет его за собой. Они мимо нас проходят, и Сергей, глядя на меня, почему-то руками разводит: мол, извините, ничего не могу поделать, вечер закончился. И Иншаков говорит: «Ты смотри, повели парня. Ну что, дело молодое!» Мы посмеялись на эту тему. Но только я попыталась сделать то же самое, то есть незаметно покинуть собравшихся, на меня наткнулся пьяный хозяин вечеринки: «А ты куда?!» И у меня в голове рождается абсолютно спонтанная странная фраза: «А вы знаете, сколько мне слов учить на завтра?» Я не сказала ни «текст», ни «сценарий», ни «роль», то есть не оперировала привычными мне словами. Я сказала именно это корявое «знаете, сколько слов учить». Как в школе при подготовке домашнего задания. Спонсор наклонил голову и попытался осознать услышанное. Иншаков говорит: «Беги, пока он подзавис». И я быстренько выскользнула из-за стола. На следующее утро поняла, что ушла тогда очень вовремя. Весь отель гудел, пересказывая друг другу истории о том, как теплая компания ночью отплыла на яхте от берега, чтобы совершить морскую прогулку, как бросали за борт девушек из эскорта, как спонсор в какой-то момент достал пистолет и целился в капитана, потому что тот куда-то не туда хотел плыть. Потом устроили пальбу в воздух из всего оружия, что было на борту (тут я вспомнила, как ночью проснулась от жуткой канонады, которая должна была означать салют в честь дня рождения). И я поняла, почему так испуганно выглядели на завтраке немцы – постояльцы отеля, вероятно, стрельба из российского оружия навевала на них не самые приятные ассоциации. В общем, погуляли они тогда «красиво», как умели гулять в 90-е годы. После того вечера я заметила, что Сергей начинает оказывать мне знаки внимания. Я сначала подумала: «Хорош красавец, нечего сказать! Только что сплавил обратно в Москву свою девушку и подбивает клинья к замужней женщине». Но я не могла сказать, что мне это было неприятно. Однажды мы сидели большой компанией, потом все куда-то рассосались, и остались я, Сережа и какой-то мальчонка, за которым вот-вот должны были прийти его родители. Сергей играл на гитаре, пел песни, и я не хотела уходить. Да и мальчонка был прекрасным предлогом, чтобы подольше не уходить. Сергей перешел на романсы и проникновенные песни, и получалось, что адресовал он их лично мне. Я краснела, смущалась и ничего с этим поделать не могла. Когда съемки закончились и мы возвращались домой, я поймала себя на мысли, что мне бы хотелось продолжить общение, но сомневалась. Сергей сделал все сам. «Ира, ты же фотографировала там, на Родосе? Поделишься потом фотографиями?» – попросил он, записал мне номер своего телефона и приписал: «Жду». И поставил три восклицательных знака. Глава 19. Переезд из коммунальной квартиры Вернувшись домой, я окунулась в бездну бытовых проблем. В то время весьма активно решался вопрос с нашей квартирой. На одном из «Кинотавров» ко мне подошел телеведущий Борис Ноткин, у которого я пару раз до этого была на программе, мы разговорились, и он, к слову, задал вопрос: «А дача у вас есть? Где вы вообще живёте?» – «Какая дача! – говорю, – мы в коммуналке живем, у нас одна-единственная комната, а у соседа туберкулез, и ему все хуже и хуже!» Он очень удивился. «Подождите! Как же так? Не имеют права не дать вам отдельную квартиру! А Минздрав? А другие инстанции?» – «Да, туберкулезник стоит вот уже три года на очереди на квартиру, но вы же понимаете, дело это сложное, очередь не двигается». Ноткин был очень впечатлен моим рассказом и пообещал помочь. Я была уверена, что это только разговоры из вежливости, чтобы беседу поддержать. Но оказалось, что Борис действительно очень проникся нашим бедственным положением. Он знал, к кому обратиться, поскольку играл в теннис с Борисом Ельциным. Тогда очень многие вопросы решались на теннисном корте – все нужные и важные люди занимались этим видом спорта. Нашему соседу дяде Валере вскоре пришло письмо, что ему выделили отдельную квартиру. Правда, письмо это припозднилось – за пару дней до этого дядя Валера умер. Прямо в коридоре нашей квартиры. Прободение, кровь в легких. Ожидаемый финал. Комнату дяди Валеры отдали нам. Мы быстро сделали там какой-то немудреный ремонт, ободрали старые обои, отмыли все, покрасили окна и радиаторы белой краской, а стены белой водоэмульсионкой. И принялись уговаривать вторую соседку, Наташу, разъехаться. Предлагали ей разные варианты, но она, прожившая с нами бок о бок десять лет, почему-то насторожилась, медлила с принятием решения. К счастью, именно в это время она встретила мужчину – югослава, приехавшего в Россию строить отели, вышла за него замуж. Нам удалось все-таки с ней разъехаться, Наташе досталась небольшая однушка, а нам очень маленькая двушка в удручающем состоянии, в ветхом панельном доме, на фоне которого любая хрущевка казалась раем. Но зато это была отдельная, своя квартира. К тому же была надежда, что этот дом вскоре пойдет под снос, и это улучшит наши жилищные условия. Первое, что нас поразило в нашей новой квартире – провода, свисающие со всех стен гроздьями, как елочные гирлянды. Розетки тоже висели в воздухе, обожженные. Я долго не могла понять, что не так и зачем бывшим владельцам нужно было тянуть такое количество проводов. Потом мне объяснили: это было сделано для того, чтобы обмануть счетчик и не платить за электричество. В квартире прогнило все насквозь. Так называемый ковролин, который лежал при входе, был такого цвета и так пах, что становилось жутко. Заплесневелая ободранная ванная с облезшей эмалью и проржавевшим стоком для воды тоже мало радовала. Ржавый сток был в таком состоянии, что можно было ноги поранить, если босиком в ванную встать. Но вариантов у нас не было, надо было переезжать. Незадолго до переезда у Игоря обострились проблемы со спиной, он с трудом двигался. А я не самая крепкая женщина, у меня ручки слабенькие, да и хватательный рефлекс не такой сильный, как обычно бывает у ростовчан. Денег на грузчиков не было. Выручили друзья. Они помогли нам, загружали коробки в машину, Игорь, стиснув зубы, тоже пытался принимать участие, превозмогая боль. Такой характер. Он по гороскопу Скорпион, а они ребята крепкие, если уж принимают решение, то держись. Въехали в квартиру и только после этого стали ее ремонтировать. Пришлось позвать электрика и двух малярш, сами бы мы не справились. Ванную комнату привели в порядок – задекорировали ее самоклеющейся пленкой цвета «розовый мрамор». Пленка не только скрыла жуткие стены, покрашенные зеленой водоэмульсионкой, но и послужила теплоизоляцией. Ванная наша примыкала к подъезду, и зимой там было дико холодно. Чтобы хоть как-то ее прогреть, надо было включить кипяток и минут десять подождать. Но сразу кипяток было включать запрещено – человек, который покрывал новой розовой эмалью нашу жуткую ванную, предупредил: «Если горячая вода попадет на эмаль, она долго не продержится». И все домочадцы были выдрессированы – сначала включаем холодную воду и только потом горячую, иначе останемся без ванной. Ванная получилась розовенькая, как в домике Барби, это было мило. В комнате Андрюши клеили максимально светлые обои, потому что его комната была очень темной, дерево за окном практически не пропускало солнечные лучи. Но нас ждало разочарование – сквозь наши светлые обои тут же проступили жуткие желтые пятна от какой-то гадости, которая осталась на стенах от прошлых хозяев. Пришлось закрашивать прямо поверх обоев все той же белой водоэмульсионкой, а по периметру наклеить бумажный бортик с машинками на нем, чтобы хоть как-то обозначить детскую тематику. Андрей был в восторге от того, что у него теперь были свой собственный стол, своя кровать, свой шкаф и много места для игрушек. До этого о своей комнате он мог только мечтать. Кухня в квартире была такого размера, что, если я становилась в центре и протягивала одну руку вправо, другую влево – касалась окна и стены одновременно. Стол представлял собой доску ДСП, одной стороной прочно закрепленную под подоконником, – как в купе поезда – а с другой стороны к ней привинчивались две ножки. Других вариантов не было, нормальный стол в кухне бы не поместился. Еще туда влезали две табуретки, небольшой холодильничек и маленькая, 40 см шириной, стиральная машинка, которая была с большим трудом втиснута к мойке. Пол в кухне от времени прогнулся к центру, и стиралка, когда отжимала, норовила сползти со своего места и немного пожить собственной жизнью. Но все это были мелочи по сравнению с тем, что эта квартира была целиком нашей, никаких соседей у нас больше не было, мы были хозяевами. Мы устроили новоселье и потом регулярно принимали у себя гостей, пекли пироги, торты «Наполеон» и вообще старались жить на полную катушку. Еще одним критерием выбора квартиры было ее расположение относительно школы, которую мы выбрали для Андрея. Школу я начала искать заранее и однажды в компании разговорилась с деканом одного из хороших московских университетов. «Куда бы вы отдали вашего ребенка?» – спросила я его. Он сказал, что у него есть одна любовь в жизни – это лицей Фридмана. Только, говорит, он не всем по силам, там ребенка при приеме будут серьёзно тестировать, потому что дети учатся много и идут по школьной программе очень бодрым темпом – у них там по пять уроков с первого класса, большие домашние задания и учеба в субботу. «Но, – говорит, – оно того стоит – я ни в одной школе, которую посещал, не видел, чтобы шестиклассник несся сломя голову, увидев взрослого, притормаживал, вежливо здоровался и только потом несся дальше». Декан был прав – тест оказался совершенно зубодробительным. Андрей его прошел, но впритык. И уже в первом классе ребенок пахал так, что еле сил хватало. И мы все работали вместе с ним. Первая книга, которую ему задали прочесть («Не жалейте ребенка, пусть страницу читает он, а страницу вы, не помогайте ему!») оказалась ни много ни мало «Маленьким принцем». Не «Курочка Ряба» или какой-то там «Колобок», а сразу Сент-Экзюпери. Они проводили исследовательские работы, делали интереснейшие проекты. А в конце первого класса у детей были экзамены. Один из вопросов звучал так: «Определите этимологию слова “нравственность”». Это первый класс. И я не шучу. Подавляющее большинство родителей учились вместе с детьми, а иногда и вместо них. Сидели за них в библиотеках, писали доклады. В школе образовался настоящий «мамкин клуб», они приходили за детьми за час до окончания уроков и с жаром обсуждали, что задавали на дом и как решить ту или иную задачу. Случайных родителей там почти не было – многие из них сами окончили эту школу и своих детей готовили к поступлению туда за три года. Я не могла себе позволить сидеть в библиотеке, готовя проект первокласснику. Мне надо было зарабатывать деньги. У меня не было возможности стать домохозяйкой и сесть на шею мужу, все время посвящая учебе сына в школе. Частенько я доверяла воспитание и образование своего ребенка маме Андрюшиного друга Пашки – они учились в одном классе, и мама Павла забирала Андрея после школы к себе, если я не успевала. У меня времени не хватало обсуждать учебу сына с другими мамами, я могла только подлететь к школе на всех парах, схватить Андрюшу и бегом бежать дальше. Поэтому сын мой в школе учился хорошо, но отличником не был. Глава 20. Съемки в фильме «Коля» Родители Игоря и Аристарха переехали в Москву. Я была очень рада этому обстоятельству – они были прекрасные, самоотверженные дедушка и бабушка, очень помогали нам с Андреем и Аристарху с его дочерью. Мы участвовали деньгами в их переезде, в том числе и с помощью моих гонораров оплачивали разные там контейнеры для перевозки вещей. Нина Тимофеевна однажды сказала: «Мы очень вам благодарны за то, что вы нам так помогаете, у вас у самих жизнь непростая». Я говорю: «А кому же нам еще помогать, как не вам? У нас с Игорем одни родители на двоих. Тем более что вы нам помогаете ничуть не меньше». Когда они переехали в Москву окончательно, я получила возможность оставлять им Андрюшу по мере надобности и гораздо больше сниматься. Но оставляла я сына только в том случае, если не было другого выхода. Если была хоть малейшая возможность брать его с собой на съемки – я уговаривала режиссеров и директоров картин, Андрей ехал со мной. Однажды я привезла Андрюшу в Чехию на съемки фильма «Графиня де Монсоро», и Евгений Дворжецкий, который играл моего венценосного супруга, короля Франции, очень удивился: «Ира, зачем вы сына привезли? Тут же не для детей место, тут пиво, тусовки, клубы. Приехали бы в одиночестве – сейчас бы тусили вместе с нами!» Я говорю: «Знаете, Женечка, вам сложно понять, но мне в сто раз интереснее проводить время с ним, а не с моими коллегами за кружкой пива». И действительно, Андрей с каждым годом становился все более интересным собеседником. Еще бы – он рос в семье говорунов (мы все работники разговорного жанра) и впитывал грамотную речь и умение складно выражать мысли с самого детства. И он всегда был какой-то не по годам взрослый, даже когда был еще совсем ребенком. Он задавал интересные вопросы, учился рассуждать, спорить. Скучно мне с ним не было никогда. Однажды меня позвали на пробы и попросили приехать вместе с Андреем. В Россию приехал чешский режиссер Ян Сверак, ему для съемок в его новом фильме «Коля» требовалась русская актриса – мама шести– или семилетнего мальчика, который готов был бы поработать в кадре вместе с мамой. Ян остановился у Миры Гавьяровой, которая тогда была пресс-атташе чешского посольства. Встречи происходили в ее дипломатической квартире. Мира всех радушно встречала, предлагала чай-кофе, жарила бананы в карамели, оладьи пекла. Увидев Андрея, она спросила, как его зовут, и мальчик отрапортовал: «Андрей Ливанов». – «Надо же, а у нас есть такое слово – “леванэчки”, это такие маленькие оладушки. Ты оладушек?» Андрей в свою очередь спросил: «А вас как зовут?» – «Пани Мира». Андрюша услышал «Ира» и удивился: «О, мою маму так же зовут». С тех пор мы подружились и дружим с пани Мирой все эти годы. В комнате, где проходило прослушивание, я увидела двух людей, один был с бородой, похожий на Шона Коннери. А второй худой, долговязый, в очках и с длинным носом. Того, который был похож на Коннери, звали Зденек Сверак. Это имя известно любому чеху, Зденек – драматург, актер, певец и вообще народный любимец. Много лет назад, когда стало известно, что Вацлав Гавел болен и не сможет долго быть у власти, Свераку даже предлагали баллотироваться на пост чешского президента. Зденек отказался. А Ян Сверак, режиссер того фильма, на который мы пришли пробоваться, был его сыном. И я в первый же момент, узнав об этом, почему-то подумала: «А, ну ясно, это знаменитый папа, а это его сын-мажор». В России много таких мальчиков-мажоров, которые стали режиссерами вслед за знаменитыми папами. Мы все их знаем и называть сейчас не будем, отметим только, что уровень детей в этом случае значительно слабее уровня отцов. Вот и у них, наверное, такая же ситуация, подумала я. Сначала я пообщалась с Яном один на один, потом позвали Андрюшу, они рассматривали его, разговаривали с ним, попросили нарисовать что-то. А потом начались пробы. Надо сказать, что Андрей уже к тому времени имел опыт работы в кино. Он снимался со мной в фильме Милианы Черкасовой «Золотой туман», где играли Станислав Садальский, Марина Зудина и другие известные актеры. История была такая: главный герой, боец, который участвует в боях без правил, во время боя теряет передние зубы. И вспоминает, что в детстве у него уже была такая ситуация – он тогда тоже себе зубы выбил, молочные. Так вот Андрей и сыграл главного героя в детстве. У Андрюши в тот момент как раз не было передних зубов, молочные выпали, коренные еще не выросли. Для съемок это было очень удобно. Его одели в какой-то тулупчик, поставили рядом со снежной кучей. Ему надо было упасть и зареветь. Но Андрюша же не профессиональный актер, он не может заплакать по команде. Долго думали, как этого добиться. И придумали. Когда прозвучала команда: «Камера, мотор!» – его без предупреждения, резко, но аккуратненько положили лицом в сугроб. Андрей опешил – он не ожидал такого коварства от людей, которым доверял. И тут началось – крик, вопли, он протестовал, как мог, отжимался от сугроба ручонками в попытке встать, падал опять в него лицом и плакал. Режиссер говорит: «Андрей, да подожди ты реветь, это шутка. Мы тебе игрушку купили!» Как-то в общем отвлекли его, успокоили, он даже обрадовался этой игрушке. Но понадобился еще один дубль. Я говорю: «Значит, так. Больше никаких истерик! Мы должны придумать ход, который минимально травмирует психику ребенка». Как заставить его плакать, не макая лицом в сугроб? Решили сделать вот что: Андрею вручили хоккейную клюшку, о которой он давно мечтал, сказали: «Это тебе, дарим, стой тут и держи ее». А когда прозвучала команда: «Камера, мотор», клюшку отобрали со словами: «Ой, мы ошиблись – эта клюшка не тебе, другому мальчику». Андрей поднял такой крик, так зарыдал, так широко разинул рот, что было видно гланды. Дубль сняли, клюшку мальчику вручили обратно, прибавив к ней еще какую-то машинку, опять успокоили, но воспоминания о съемке у него остались на всю жизнь. И не самые приятные, разумеется. Поэтому, когда Ян сказал: «Андрюша, я хочу тебя поснимать», он тут же отошел, отвернулся от него лицом в угол и объявил: «Я не буду сниматься ни в каком кино!» И уговорить я его не смогла. В результате в этой роли снялся другой мальчик – Андрей Халимон. У Яна была идея, чтобы маму и сына в фильме играли настоящие мама и сын, так было бы проще. Но мой Андрей отказался от роли, и я подумала, что мне теперь тоже не светит. Но я ошиблась. Яну очень понравились мои волосы. Он сказал: «Это прекрасно, что у мамы героя будут такие роскошные длинные волосы». Интересно, думаю, а моя игра его вообще никак не интересует? Но, как бы то ни было, Сверак предложил мне сыграть роль мамы, я подписала с ним контракт. Роль у меня была небольшая – только завязка и развязка фильма. Съемки планировались в Чехии. Мне прислали сценарий – на английском языке. Поскольку английский мой был от идеала далек, а Игорь владел им прилично, даже иногда играл в англоязычных спектаклях, я ему дала сценарий с просьбой его перевести. «Весь?! Целиком?!» – «Нет, хотя бы мою роль». И Игорь перевел. Я поняла, что текст незамысловатый, сыграть эту роль мне не составит труда, и успокоилась, принялась ждать вызова в Прагу. Сюжет в фильме был такой: моя героиня приезжает в Чехию, потому что ей нужен фиктивный брак. В советские времена гражданка Советского Союза не могла выйти замуж за гражданина страны, относящейся к западному блоку, ей нужен был промежуточный брак – с кем-то, кто проживал в стране восточного блока. И в этом случае выручал фиктивный жених. Женщина находила какого-нибудь чеха, болгарина или поляка, который за деньги готов был на ней жениться, они играли шумную свадьбу, потом разводились – и игралась уже настоящая свадьба, с человеком, за которого она действительно собиралась замуж. В Чехии это был вполне себе организованный бизнес, они зарабатывали на фиктивных свадьбах неплохие деньги. Так вот, моя героиня выходит замуж за чеха, гуляет свадьбу, даже имитирует брачную ночь, а в Германии ее ждет настоящий жених. Однако случился небольшой казус. Игорь, когда читал сценарий, упустил один важный момент. Моя героиня – переводчица с немецкого языка, синхронист. И текст, который она произносит, разговаривая по телефону со своим женихом-немцем, идет на немецком языке. Текст ерундовый, но я никогда не учила немецкий, тонкостей произношения не знаю. Если бы Игорь сказал мне об этом заранее, я бы подготовилась, поработала бы с носителем языка, выучила бы эти фразы, отрепетировала бы. Но узнала я о том, что буду говорить по-немецки, уже на съемочной площадке, и отступать было некуда. «Будем зеркалить», – сказал мне оператор. «Это как?» – удивилась я. Он объясняет: «Я говорю фразу по-немецки, выдерживаю паузу – и вы за мной повторяете слово в слово, копируя интонации и произношение». Так мы и поступили. Меня снова выручил мой хороший музыкальный слух, я идеально скопировала произношение. И до сих пор помню чудесное немецкое слово «wundеrbar», что означает «удивительно». Помимо немецких мне пришлось спешно учить и чешские слова – команды на площадках произносились по-чешски, и к концу съемок я уже довольно неплохо понимала, что от меня хотят. Удивительное свойство памяти – в состоянии стресса запоминается любой объем информации. Вообще, надо сказать, меня просто поразил уровень организации этих съемок. Я-то думала, что еду сниматься в средненьком фильме у какого-то мальчика-мажора, которому папа отстегнул небольшую сумму, чтобы мальчик развлекся. А все оказалось далеко не так. Это был первый западный проект, в котором я снималась, продакшн был английский, продюсер из Великобритании, а режиссер – чех. И организация процесса была западная, на высшем уровне. Меня встретили в аэропорту с табличкой, усадили в машину, девушка, сопровождавшая меня, прекрасно говорила по-русски, мне дали телефон с местной сим-картой, чтобы я не тратила деньги, общаясь по работе. В телефон были предварительно забиты все номера съемочной группы, которые мне могли бы понадобиться, я могла всем звонить в любое время дня и ночи. Мне дали вызывной лист – такую бумажку, на которой написано, кто из группы к какому времени должен куда подъехать и какая работа намечена на завтра. Я смотрела и не верила своим глазам – живут же люди. В России вызывной лист и сейчас-то не всегда дают, все меняется каждую секунду, у всех какие-то обстоятельства. А уж в 1995 году и вовсе можно было прождать своей смены с утра до вечера. А тут мне дают лист, на котором не просто время и место написано, а указано, во сколько у меня обед, грим, перерыв. Расписана погода и атмосферные явления, которые на завтра прогнозируются (чтобы я знала, как мне одеться), указано время заката и рассвета, проставлена геолокация, показано, как проехать к месту съемки. Сказано, что в 7.45 я должна стоять на тротуаре около отеля. Водитель подъехал ровно за две минуты до указанного в вызывном листе времени. Все было четко и организованно. В тот период я была вегетарианкой. В первый же день ко мне подошел повар кейтеринга, который нас кормил, и подробно обговорил, как меня будут кормить. Прихожу на обед, а мне говорят: «Ирина, для вас мы приготовили сыр камамбер жареный и спаржу». Оператор услышал это и обрадовался: «А тут спаржей кормят?» – «Да, – говорю, – но только тех, кто не ест мясо». – «Надо бросать есть мясо, – говорит оператор, – камамбер со спаржей – это вам не какая-то там курица с рисом!» Меня один только раз спросили, какой кофе я предпочитаю, и с тех пор каждый день приносили кофе ровно такой температуры, как я сказала, и в нем было столько молока и сахара, сколько мне нужно. Запомнили с одного раза и навсегда. А вообще еда на площадке была всегда, коробейники разносили в перерывах шоколадки к чаю, а особо голодных на выходе из павильона ждали подогреваемые подносы с супом-пюре, вторыми блюдами и чай-кофе. Помереть с голоду не получилось бы при всем желании. Плюс к этому у меня были еще хорошие суточные, которые я могла тратить по своему усмотрению. Когда режиссер отснял часть материала, он предложил мне посмотреть, что получилось. Для меня такое отношение к актерам было тогда полнейшей неожиданностью, наши режиссеры часто предпочитали делать вид, что актеры ничего не понимают в киноискусстве и советоваться с ними – абсолютно лишнее. В общем, уже на второй день работы со Свераком мне стало стыдно, что изначально я была такого невысокого мнения о нем. Он явно был профессионалом с большой буквы и абсолютно точно знал, что и как хочет снимать. Он продумывал все до мельчайшей детали. Когда мы снимали свадьбу, я вошла в павильон, где была сделана наша квартира, и очень удивилась. Дома, которые были видны из окна этой квартиры, были нарисованы на ткани. В них видны были окошки. Но для правдоподобности они были не просто нарисованы, а прорезаны, а за тканью располагался настоящий телевизор, чтобы в прорезь было видно, как он мерцает. Яну было важно, чтобы даже на заднем плане свечение экрана телевизора в маленьких окнах дальних домов было настоящим. Я все это осознала, и буквально на третий день мое отношение к Яну изменилось. Я стала, как говорится, ему «в рот смотреть». Он это заметил и шутливо говорит: «Ирина, что с вами случилось? Вы как-то странно на меня реагируете». Я говорю: «Вы знаете, я только сейчас поняла, с кем работаю». – «Мне больше нравилось, как раньше. Раньше вы более адекватной были, давайте все вернем, как было», – чувства юмора ему было не занимать. Со Свераком с удовольствием работали чешские знаменитости. Одну из них, актрису Либуше Шафранкову, хорошо помнит старшее поколение, она играла одну из главных героинь в фильме «Три орешка для Золушки». Представляете мою реакцию, когда я пришла на площадку и увидела там принцессу из моего детства? Это было чудо. Мы подружились со Свераками, и с Яном, и с его отцом Зденеком, который в фильме играл главную роль. Мне потом сказали: «Ты осознаешь, что перед тобой настоящая элита чешского кинематографа?» Я говорю: «Странно, что в них нет ни грамма пафоса, так свойственного нашим представителям киноэлиты». Между тем у Яна на тот момент уже были все мыслимые и немыслимые награды и призы, и даже студенческий «Оскар» – американская киноакадемия раздает такие же «Оскары», только меньшего размера, начинающим кинематографистам. Однажды мы были в гостях у Свераков, и они показали мне эту награду, она стояла в спальне у мамы Яна. «Оскара» он получил за фильм, в русском варианте носящий называние «Нефтеядные» («Ропаци»). Это удивительная картина о зверьках, которые якобы живут на нашей планете, выглядят они как что-то среднее между жабой и лысым бобром, обитают в местах выхода на поверхность нефти и газа, ими же и питаются, а чистым воздухом дышать не могут. Фильм был снят как репортаж об исследовательской экспедиции. Разумеется, никаких нефтеядных в природе не существовало, Ян снимал кукол, обмазал их каким-то маслом и жиром, и в кадре они смотрелись настолько правдоподобно и живо, что зрители поверили в существование этих зверьков и смотрели фильм как документальную ленту. Режиссер попросил меня взять из Москвы несколько моих платьев, чтобы не тратить время на примерку и шитье костюма. «Вы знаете, у меня очень скромный гардероб, не для кино», – говорю я. «Это то, что нам нужно, ваша героиня – весьма скромная в быту женщина. И да, не забудьте взять свадебное платье». Я усмехнулась, вспомнив, в чем выходила замуж. Вышла из положения, захватив с собой наряд, который мне подруга шила к премьере «Ричарда Львиное Сердце» – элегантное белое платье с жемчужными пуговками. Режиссер с радостью его утвердил. С этим платьем смешно получилось. Надела я его, иду по лестнице, и вдруг мне в спину кричат: «Позор!» Думаю, господи, неужели все так плохо? Неужели оно настолько неказистое, что и на людях в нем нельзя появиться, сразу «Позор!» кричат. Оборачиваюсь. А женщина, которая мне это крикнула, на ломаном русском объясняет, что у этой лестницы крутые ступени. И смеется: «Вы первый раз в Чехии? Наше слово “Позор” на русский переводится как “Внимание”. Знаки на улицах увидите с таким словом – не пугайтесь, просто будьте внимательнее». Девушка, которая меня сопровождала во время моего пребывания в Праге, еще в аэропорту предупредила: «Имейте в виду, тут не все люди радушно относятся к русским, особенно старшее поколение». Я пришла в некоторое замешательство. Почему? Мы же вроде всегда были друзьями? В школе мне, разумеется, никто никогда не рассказывал про Пражскую весну 1968 года, о том, что наши танки стояли в Чехии, и что чешское население выходило на протесты против них, что погибли люди. Ассистент по актерам в двух словах ввела меня в курс дела, я отреагировала как ребенок: «Но это же не я танки ввела!» – «И тем не менее, – мягко сказала девушка, – просто будьте милосердны к людям, которые, услышав русскую речь, иногда могут странно реагировать». Я учитывала это, проявляя максимум вежливости и обходительности к людям, не желавшим со мной общаться, и иногда они даже меняли гнев на милость, видя, что я отношусь к ним с симпатией и не желаю никакого зла. О том, что «Коля» будет выдвигаться на «Оскар», я знала еще в процессе съемки. Поэтому не удивилась, когда узнала от Миры, что фильм номинирован американской академией как лучшая иностранная картина. С Мирой мы тогда плотно общались, она бывала у нас на даче, была знакома с родителями Игоря, мы ее кормили борщом и пирожками. И вот в один из дней она мне сообщила, что картина едет в Америку. По протоколу фильм обязаны были сопровождать оба Сверака с женами (поскольку один был режиссером, а другой сыграл главную мужскую роль) и Андрей Халимон, поскольку он сыграл центральную роль в картине – русского мальчика Колю. Андрея должен был сопровождать кто-то из взрослых. И продюсеры решили, что с этим вполне справлюсь я, это будет очень хорошо, потому что я киношная мама Андрея, и вместе мы на церемонии будем смотреться вполне органично. Но настоящая мама Андрея решила по-другому и не стала оформлять на своего сына отдельный заграничный паспорт, просто вписала его в свой. Таким образом получилось, что ехать без своей мамы мальчик не мог, а места, чтобы взять в эту важную поездку еще и меня, не нашлось. Ян Сверак сделал все возможное, чтобы я все-таки поехала с ними. Он сказал: «Я возьму на себя твое проживание в Штатах и питание, единственное, что тебе придется сделать – найти деньги на билет». Билет в Штаты тогда стоил 900 долларов. У меня и в помине не было таких денег. Вся наша семья жила на сто долларов в месяц, то есть мне пришлось бы потратить на поездку в Америку почти годовой бюджет семьи. Но с другой стороны – это же «Оскар»! Я понимала, что вряд ли мне когда-нибудь еще представится такая возможность – попасть в знаменитый зал, где раздают награды киноакадемиков, да еще не просто так, а имея шанс подняться на сцену за наградой. Я хотела где-то раздобыть эти деньги, занять, придумать что-то. Но ничего из этого не вышло. О том, что «Коля» завоевал награду, я услышала по телевизору. Меня как будто на секунду выключили, а когда включили обратно, я обнаружила, что скачу по дивану и кричу от радости, как будто мне пять лет. Я была невероятно счастлива. И не сомневалась, что уж теперь, после того как фильм, в котором я сыграла, стал оскароносным, моя кинематографическая судьба изменится к лучшему. Я ждала предложений. Но ничего не произошло. Ничегошеньки. Страна ничего не узнала. Только Андрей Плахов в малюсенькой заметочке в «подвале» какой-то газеты упомянул, что, мол, состоялась церемония вручения «Оскара», жаль, что наш фильм с Олегом Меньшиковым («Кавказский пленник») не взял приз, а победил чешский «Коля», в котором снялась русская актриса Ирина Ливанова. Вот и вся моя слава. Впрочем, один раз все же мне удалось приобщиться к оскароносной компании. В Россию на ММКФ приехали Харви Вайнштейн (тогда он еще был на коне, один из влиятельнейших кинопродюсеров) и Квентин Тарантино. Они представляли на Московском кинофестивале фильм «Убить Билла-2». Группа «Uma2rman» исполняла песню «Я так ждала тебя, Вова», зал хохотал, все поглядывали на Квентина, как, мол, он отреагирует, но никто не подходил к нему и заговорить не пытался. Более того, когда Тарантино и Вайнштейн проходили сквозь толпу – вокруг них вакуум образовывался. Они не могли взять в толк, что происходит. А происходило вот что. В те времена западные звезды не баловали нас своим присутствием. И наш бомонд еще не понимал, как к ним относиться. Все ревностно следили друг за другом, кто первый подойдет к звездам и начнет с ними разговаривать, лебезить, заискивать и прочее. И все хотели сохранить чувство собственного достоинства, мол, мы и сами с усами, не нужен нам ваш Голливуд, еще не хватало кланяться всяким западным звездам! Один Ярмольник сделал было шаг навстречу Тарантино, но, увидев ироничные взгляды коллег, отступил назад. В зале Квентин Тарантино сидел прямо за моей спиной, а переводил ему мой хороший знакомый Василий Горчаков. Василий, чувствуя напряжение Квентина, решил спасти положение и сделать так, чтобы хоть кто-то заговорил с голливудской звездой. Он обращается ко мне: «Ира, хочешь поговорить с Тарантино?» Вокруг все затихают, звенящая тишина, коллеги наблюдают, что я стану делать. Я думаю: «Почему нет?!» и говорю: «Да, с радостью!» Вася представляет меня: «Квентин, это Ирина – наша Николь Кидман». Я, конечно, так не считала, но была польщена, что он так меня повысил в статусе. «Как вам, – говорю, – Квентин, наша зима?» На дворе был июнь, но июнь в том году не удался – на улице было 13 градусов и проливной дождь, а «красную дорожку» в тот раз разрешили сделать зелёной, она как нельзя более выгодно подсвечивала нездоровым светом лица звезд, и без того продрогших до костей. На всех фото с того фестиваля гости выглядели как десант людей из преисподней. Квентин оценил мой сарказм, засмеялся и сказал, что ничуть не удивлен, у них в Калифорнии как раз всегда такая зима бывает. Потом я думаю, надо и Вайнштейна привлечь к беседе, тем более есть тема – его компания «Мирамакс» прокатывала фильм «Коля» по Штатам. Я говорю: «Вы меня, Харви, наверное, знаете». Он удивленно смотрит на меня, вглядывается, силясь вспомнить. «Помните фильм “Коля”, который вы недавно прокатывали? Он еще “Оскар” выиграл? Я там снималась». Харви кивнул, заверил, что прекрасно помнит фильм и меня, а Квентин, услышав слово «Оскар», навострил уши. И после того, как показ «Убить Билла» завершился, уже смело подошел ко мне – как же, мы, оскаровские лауреаты, должны держаться вместе – чтобы поинтересоваться моим мнением относительно его фильма. Я говорю: «Прекрасный, чудесный фильм!» Он вздыхает: «Что-то ваша публика его слишком спокойно встретила». Я чувствую, что надо снова спасать положение и как-то оправдаться перед мировой знаменитостью за вялую реакцию моих коллег во время просмотра: «Не переживайте, – говорю, – мы же Европа, мы более сдержанные». Глава 21. Развод с первым мужем В тот момент со мной рядом был уже не Игорь Ливанов, а Сергей Безруков. От Игоря я тогда уже ушла. И решение это далось мне ой как непросто. Так случилось, что я влюбилась в Сережу. Просто потеряла голову. Точно так же, как влюбилась когда-то в Игоря. Я каждый раз выходила замуж по большой любви и навсегда. И это действительно так, я не лукавлю. Те, кто пытался усмотреть тогда в моих поступках какой-то другой мотив, кроме любви, глубоко заблуждались. Никакой меркантильности там не было и близко. Меркантильность – это вообще не про меня. С Игорем я 10 лет прожила в коммуналке. Когда уходила к Сергею, в его распоряжении была комната 10 квадратных метров в родительской квартире, 20 минут пешком от метро «Выхино». И сам он ездил в метро с рюкзачком за плечами. Какая меркантильность, о чем вы? Причина была самая простая и понятная многим. И дело было вовсе не в том, что мой первый муж был старше меня почти на 13 лет, разница в возрасте тут была ни при чем. Просто на тот момент наши отношения с Игорем исчерпали себя. Вот и все. Я последние годы нашего брака всеми силами, насколько умела, пыталась выстраивать отношения в семье так, чтобы там была гармония. Но со временем стало понятно, что гармония не может быть достигнута силами одного человека. Она возможна только в том случае, если стараться будут оба. Семейная жизнь для многих из нас – терра инкогнита. Никто никого не учит, как надо строить отношения в семье. И мы все в этом вопросе – дилетанты. Мы вступаем во взрослую жизнь, получив школьный аттестат и очень хорошо зная формулу бензольного кольца, законы Ома и правила склонений имен прилагательных. Но правил, по которым строятся отношения между людьми, мы не знаем. Как вы думаете, сколько раз мне в жизни пригодились знания формулы бензольного кольца? При условии, что я гуманитарий? А вот знаний, которые нужны каждому из нас – как вынашивать и рожать детей, как вести семейный бюджет, как поддерживать гармоничные отношения в паре – никто нам не дает. Мы можем познать это только на собственном опыте и опыте своих семей. Мы видим, как наши бабушка и дедушка воспитывали папу и маму, как наши папа и мама пытались, методом все тех же проб и ошибок, воспитывать нас. Дилетанты в семейных вопросах рожают и воспитывают таких же дилетантов, и так до бесконечности. Я всегда стремилась жить в гармонии, с открытым сердцем. Я очень сильно любила Игоря. Вначале. Но мне объяснили, что самое важное – не выносить сор из избы. И я, как послушная жена, согласилась. Не выносила. В результате даже ближайшая моя подруга понятия не имела, почему мы вдруг решили разводиться. Я начала ей раскрывать какие-то нюансы нашей семейной жизни – у нее глаза на лоб полезли: «Почему ты раньше мне этого не говорила?» Вот так. Не приучена была. Люди не обучены сохранять в браке любовь и уважение. Некоторым это удается, но таких единицы. И это великое счастье. А все остальные живут себе привычно, у них распределены обязанности, им удобно друг с другом, они понимают, как взаимодействовать, они – словно отлаженный механизм. Эдакие «попутчики». Да, что-то не устраивает, но это такой, знаете, привычный вывих, ты понимаешь, как с ним обходиться, закрываешь на него глаза. Просто терпишь. Жить можно. Чувства исчезли, но жить можно. Многие же так живут. А когда вдруг влюбляешься в кого-то другого – понимаешь, что вот оно, настоящее. Вот так должно быть. Помните фильм «С широко закрытыми глазами»? Мы его вместе с Игорем смотрели, и я долгое время находилась потом под впечатлением от увиденного. Я еще сказала тогда Игорю: «Этот фильм нельзя смотреть парам в момент кризиса, это рушит браки». Том Круз, кстати, с Николь Кидман расстался как раз после него. Так вот, там женщина нехотя исполняет супружеский долг и делает вид, что все нормально, но мечтает о другом. И, целуя своего мужа, представляет на его месте человека, которого она любит. Вот это состояние для меня было невыносимо. И я понимала, что так долго продолжаться не может. Надо сказать, что, когда я заговорила с Игорем о разводе, никаких перспектив в отношении с Сергеем и близко не было. Просто я поняла, что не могу вести двойную жизнь, что я люблю другого. Подруга меня очень предостерегала от такого шага, она говорила: «Зачем тебе непременно разводиться? Тебя что, кто-то замуж зовет? А если и не позовет никогда? Посмотри на него, он молодой, талантливый, у него вся жизнь впереди, у него такая улыбка, что женщины вокруг него штабелями ложатся. А ты старше его на восемь с половиной лет, да еще и с ребенком. Ты в своем вообще уме?! А если даже он тебя позовет к себе – куда пойдешь, на 10 квадратных метров в доме родителей? У тебя здесь своя квартира, заработанная, выстраданная!» Все эти доводы были резонны. Но я говорила одно: «Я не могу жить так, как сейчас. Не могу никого обманывать». Просто все закончилось. И это было для меня очевидно. Я набралась смелости и поговорила с Игорем. Разговора этого я очень боялась, точнее, боялась реакции Игоря. Не знаю сама, почему вдруг это случилось. Игорь не посмел бы никогда ударить женщину, он не такой человек вообще. Но почему-то мне казалось, что, если ему наш разговор не понравится – он меня убьет. До трясучки боялась. В Игоре всегда была очень мощная энергия. Это помогало ему преодолевать трудности, темпераментно играть свои роли. Но у силы есть и обратная сторона. И в гневе он был очень страшен. Даже Андрей, когда был маленьким, рефлекторно поднимал ручки и закрывал ими голову, слыша папин крик, хотя Игорь до него никогда пальцем не дотрагивался.