Новый директор, который уже приступил к своим обязанностям, предложил Андрею стать старшим администратором. Андрей посмотрел на предполагаемые должностные обязанности и сказал, что не соответствует той должности, на которую его зовут. Старший администратор – это ответственность за всех администраторов в театре плюс масса бумажной работы. Поскольку команду набирал не Андрей, а директор, там были несколько человек, за которых мой сын не то что отвечать не хотел – он бы, была б его воля, вообще бы их уволил. Сговорились на том, что сын будет координировать работу других администраторов, но отвечать за них не будет. Мы все с этим согласились. Помню один из первых высоких визитов в наш театр. К нам приезжал губернатор Московской области. Андрей встречу высокого гостя взял на себя, его-то высокими гостями было не удивить. Протокольная служба губернатора заранее согласовала программу визита, меню, все детали визита. Приехал Андрей Юрьевич Воробьев в назначенный день, со всей свитой. Вернее, сначала приехала охрана, помощники. Они привезли с собой еду и воду, накрыли столы, проверили все входы и выходы, заняли свои места, и только тогда появился губернатор. Андрей поздоровался с ним и спокойно повел в специальную комнату для приема гостей, из которой был отдельный выход в ложу. Андрей ответил на вопросы. Сказал: «Если я понадоблюсь, я здесь» – и отошел подальше. Потом проводил губернатора в ложу, усадил, поинтересовался, все ли хорошо – в общем, мы увидели, что он в своем деле, как рыба в воде, он не волнуется, не теряется и может принять человека любого уровня. С тех пор всех наших именитых и важных гостей встречал именно Андрей. Многие потом говорили, что так, как мой сын, редко кто может встретить гостя. Так прошел год. Я спросила сына: «Ну ты решил что-нибудь? Определился со своим будущим?» – «А когда, мам, мне было определяться? Работа сплошная». Я говорю: «Ну, может, и на второй год останешься?» В театре было очень интересно. Работа кипела. Формировался костяк профессионалов, пополнялся репертуар. Андрей это все понимал. И сказал: «Ладно, давай еще сезон. Но потом уже не проси!» Глава 27. Последнее путешествие Андрея Второй сезон работы нашего театра был в самом разгаре, наступила пора, которую артисты называют словом «елки». В период новогодних праздников театры обычно работают в три смены, и все сотрудники валятся с ног. Андрей не был исключением. После того, как схлынула новогодняя горячка и были отыграны новые премьерные спектакли, он решил взять себе небольшой отпуск. И предложил мне присоединиться к нему. «Помнишь, мы мечтали когда-то съездить во Вьетнам? Давай сейчас это осуществим?» Мы с Дрю много путешествовали, особенно нас интересовала тема древних цивилизаций нашей планеты. И вьетнамские древности были в их числе. Меня очень растрогало приглашение Андрея. Согласитесь, нечасто 25-летние сыновья приглашают мам в совместные поездки. Для меня это был знак, что мы с ним действительно на одной волне и ему со мной так же интересно, как и мне с ним. Но неожиданно нам с Сергеем пришло приглашение на кинофестиваль в Сербию. И я бы, может быть, не придала этому приглашению такого уж большого значения, но туда обещал приехать Эмир Кустурица. Мы с ним давние знакомые, были у него в деревне Мечавник, которую он построил когда-то для съемок своего фильма «Жизнь как чудо» и потом поселился там. Кустурица говорил, что это настоящий рай на земле и никакого другого ему не нужно. В этой деревне есть все для того, чтобы он, Эмир, был счастлив – и кинозал, и храм, и ресторанчик, и многое другое. Помню, как Кустурица приезжал в наш театр, и мы обсуждали идею постановки спектакля по его пьесе. И сначала говорили о постановке, а потом Эмир как-то незаметно перевел тему и стал рассказывать о коровах, которых привез из Шотландии. И в этот момент у него прям глаза загорелись. А потом Кустурица признался, что последнее время творчество его не слишком занимает. Гораздо больше вдохновения ему дает крестьянское хозяйство, его жизнь в Мечавнике. Но так или иначе на постановку мы его все-таки уговорили. Это были долгие переговоры, Андрей нам помогал, показывал театр, переводил. Но предстояло еще обсудить массу деталей, и фестиваль был вполне подходящим местом для встречи с режиссером. Я не знала, что мне выбрать – деловую поездку или путешествие с сыном. Андрей говорит: «Я все равно полечу во Вьетнам, так что решай». У меня возникло непередаваемое чувство, что Эмир подождет. И вообще все на свете подождут. Я решила, что поеду с Андреем. Может быть, моя интуиция мне подсказывала такое решение, но я не могла полагаться только на интуицию, поэтому обосновала все для себя весьма логично: мы только и делаем, что безостановочно работаем, вне работы почти не общаемся, год выдался напряженным. К тому же возраст у парня такой, влюбится-женится – и ищи-свищи. Мы много тогда шутили на эту тему, говорили, что, может, пора уже ему подыскивать какое-то жилье, я говорила, что молодые пары должны жить отдельно. «Понимаешь, Андрей, я же буду все время на твоей стороне, а это может помешать взаимоотношениям между тобой и твоей девушкой». Он говорил: «Мам, ты успокойся, я не собираюсь приводить сюда девушку. Не встретил я еще ту самую. А если возникнет такая необходимость, сниму квартиру». – «Правильно, – говорила я, – но только не очень далеко от меня. Если что, будешь прибегать в гости, чаю выпить, поболтать, перекусить». И я все ждала, когда это случится. Подначивала его. Говорила: «В твоем возрасте надо чаще интересоваться, когда родителей не будет дома». Он смеялся: «Мам, вообще-то вас и так почти никогда не бывает дома». И это была чистая правда. Мы с Сергеем жили на чемоданах – съемки, фестивали, гастроли, театр. Дома нас редко можно было застать. В общем, я приняла решение. Говорю Сергею: «Поезжай сам на фестиваль, там всего два-три дня, а я действительно очень хочу поехать с Андрюшкой». И мы полетели во Вьетнам. Мы решили не экономить на себе и выбрали очень хороший отель. Я много путешествовала и знала, как важен уровень отеля в странах с влажным климатом. Заселившись в отель, поняли, что не прогадали. В номере был балкон, на котором стояли столик и огромная круглая банкетка с разномастными подушками на ней – идеальный антураж для того, чтобы пить кофе и смотреть на рай, который расстилался под окнами. А там действительно был рай – особенно если сравнить с февральской Москвой. Гамаки, пальмы, постриженные лужайки, цветы и океан. В ресторане можно было найти все, что пожелает душа – немыслимое изобилие фруктов, вкуснейшие десерты, шампанское на завтрак и прочие атрибуты роскошной жизни. В первый же вечер мы расположились под пальмами с видом на безлюдный пляж, заказали чайник чая и приступили к любимому занятию – разговорам на самые разные темы. Людей вокруг почти не было, в темноте мерцали фонарики гирлянд – у нас такими только под Новый год улицы украшали, а там вся эта красота радовала глаз круглогодично – рядом шумело море, в общем, были созданы все условия, чтобы мы с сыном расслабились и наслаждались отдыхом. Болтали мы чуть ли не до утра и обсудили все на свете, даже пластические операции. Я делилась с Андреем своими размышлениями о том, что все мои ровесницы себе уже подтянули все, что можно. «С одной стороны, – говорю, – я их понимаю – хочется продлить молодость, еще поиграть лирических героинь. А то опыт-то большой, а внешность уже не очень позволяет. В разряд взрослых мам и молодых бабушек переходить как-то пока не хочется. А с другой стороны – страшно. Мало ли какой результат после этих подтяжек будет?» Тогда как раз вошли в моду эксперименты с губами, девушки ходили неестественно губастые, как утки Дональды Даки. Выглядело это смешно и жалко и красоты (на наш с Андреем взгляд) им не добавляло. Андрей выслушал все мои аргументы, все мои метания по поводу того, делать мне что-то со своей внешностью или не рисковать, и ответил: «Не бойся оставаться самой собой. Потому что если тебя любят, то уж никак не за то, что у тебя где-то что-то подтянуто или где-то что-то пришито. Если ты заметишь, пластика очень редко бывает удачной». Я пыталась возразить: «Хорошо тебе говорить, ты мужчина, и тебе 25 лет. А я не молодею!» Андрей возмутился: «Послушай, что ты такое говоришь? Ты же запускаешь программу старения!» И я задумалась – может, он действительно прав? Говорили мы обо всем. Андрей всегда поражал меня своим человеколюбием, тем, как он умудрялся избегать осуждения, как он тщательно выбирал слова для выражения своих мыслей. Я спрашивала: «Как тебе удается жить по совести?» – «А в чем смысл врать себе и другим?» – отвечал он. «А как получается общаться с окружающими, никогда не оскорбляя и не обижая их?» – «Ну так это известная истина – относись к другим так, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе. Не у всех это получается? Так потому что надо практиковать такой подход, а не просто цитировать мудрые мысли», – объяснял мне мой 25-летний сын. И я не уставала поражаться его мудрости и зрелости. Андрей, несмотря на свой юный возраст, стал в каком-то смысле моим духовным учителем. В вопросах веры мы с Андреем сошлись на том, что в каждой религии есть свой, особый взгляд на мир, но очень много похожих моментов – к примеру, постулат о том, что бог един. И мне кажется, что так и есть – вот этот верховный криэйтор, которого называют богом, он един для всего мира. Он создал природу, животных, каждый цветок, каждого человека. И я никогда не понимала, зачем так яростно биться, выясняя, чей бог правильнее, если он один. Однажды мы с Андреем были в Египте и пошли на гору Синай. Восхождение длилось всю ночь, и мой сын, хотя был школьником, ни разу не пискнул, что он устал или хочет есть, или ему холодно. Он стойко дошел до вершины и встретил рассвет. Вместе с нами шла самая разношерстная публика: монахини, туристы – пузатые дядьки со своими красотками, египтяне с верблюдами. А когда мы спустились, то у подножия горы обнаружили храм Святой Екатерины. А рядом с этим храмом, буквально на расстоянии нескольких шагов, стояла мечеть. И струйка туристов, спускающаяся с горы, делилась на две части – одна в одну дверь входила, другая – в соседнюю. И не было между ними никакой вражды и противоречий. Мне всегда казалось, что мир должен быть именно таким, и именно за таким миром будущее. Люди как капли в океане, вроде обособлены, но в то же время едины. В этом мнении мы с Андреем совпадали. Мы с Андрюшей читали много книг по философии, изучали анатомию, альтернативную медицину. Читали книги Дэвида Хокинса, Эдгара Кейси, были впечатлены книгой Рэймонда Моуди «Жизнь после жизни», где собраны триста историй людей, побывавших в клинической смерти. Еще там рассказывалось о вспышках памяти у детей, отсылавших к их прошлым жизням. Поразила одна из историй: мальчик пришел с мамой в гости к незнакомой ему женщине и сказал: «Здравствуй, я твой муж». – «Но у меня нет мужа», – говорит женщина. «Я знаю, меня убили в этой комнате», – сказал мальчик и сообщил дату смерти и оружие, которым его убили. Женщина опешила и говорит: «Но ведь пулю не нашли и оружие не найдено, как ты можешь знать?» Мальчик говорит: «Пуля – вот здесь, за плинтусом». Отодрали плинтус – и действительно там была пуля. Истории, описанные в этой книге, были документально подтверждены, и каждая из них поражала воображение. Андрей тонко чувствовал людей. Меня всегда это поражало: вроде мы оба смотрим на одного и того же человека, но я как будто рассматриваю его сквозь темное бутылочное стекло, и для меня его душа – потемки. А Андрей видит насквозь. Это его свойство начало проявляться в самом раннем детстве. Помню, когда ему был год или около того, он очень веселил публику на наших семейных сборищах. Ему говорили: «Андрюша, поцелуй свою тетю», и он смешно вытягивал губки, делал поцелуйчик. Всех это невероятно умиляло. Однажды случился чей-то день рождения, было много гостей, Андрей был в хорошем настроении, всем улыбался, ко всем шел на ручки. Одна женщина говорит: «Андрей, а меня поцелуешь?» – берет его на ручки и тянется к нему губами. И вдруг с Андреем что-то случилось. Он, как маленький котенок, уперся руками-ногами ей в грудь и в шею, начал ее отталкивать, кричать и плакать. Его никто не пугал, до этого он целовался со всеми нашими родственниками и не выражал никакого неудовольствия. А тут прямо ощетинился. Мне стало неловко, я стала его уговаривать: «Ну что же ты, Андрюша». Но он ничего не хотел слышать и орал, пока не оказался у меня на руках. Став постарше, он встретил на улице эту женщину с мужем, с ним поздоровался, назвал его по имени, стал беседовать, а на нее даже не взглянул. Я в глубине души не очень расстроилась, видя такое его поведение – мы все были в курсе того, что эта дама, мягко говоря, не самый хороший человек. Но Андрей в своем нежном возрасте не мог знать таких подробностей. Как он это почувствовал? В этом был весь Андрей. Точно так же он чувствовал и людей, с которыми нам приходилось работать. Пришел однажды домой и говорит: «Мама, я хочу уволиться из театра!» Я говорю: «Здравствуйте, новости! А что такое случилось?» Оказалось, что на работу взяли нового сотрудника, и он оказался начальником Андрея. «Он непорядочный человек», – сказал Андрюша. Я не стала делать поспешных выводов, понаблюдала за этим парнем и вскоре пришла к выводу, что мой сын оказался прав. Новый сотрудник врал, изворачивался, сваливал недостатки своей работы на других людей, выгораживал себя перед начальством и вообще был нечист на руку. Андрей снова оказался прав. И ему достаточно было буквально взглянуть на этого человека. Он всегда очень удивлялся: «Мама, ты разве не видишь сама, что вот этот человек – недостойный?» Когда я поняла, что мой сын действительно способен видеть людей насквозь, стала ориентироваться на его оценку, и она всегда оказывалась верной. За дискуссиями о религии, философии, работе человеческого мозга и восприятии людей мы с Андреем провели почти всю ночь, сидя у бассейна. С утра я чувствовала себя невыспавшейся, вялой, но списала свое состояние на акклиматизацию. Мы поехали в исторический музей Дананга, любовались древними артефактами, скульптурами, чудом сохранившимися изделиями из дерева. Слушали рассказ гида, я кивала и вдруг почувствовала, что меня знобит. А потом бросает в жар. И снова знобит. Возвращаемся в отель, и я понимаю, что заболела. Отравилась, скорее всего, – все симптомы об этом говорят. День валяюсь в отеле, второй день валяюсь – пытаюсь прийти в себя и все никак не могу. Андрей говорит: «Так дело не пойдет». Раздобыл где-то градусник, померил мне температуру – 39. Андрей тут же начал меня лечить. Написал гиду, которая жила во Вьетнаме, рассказал о симптомах. Она внимательно выслушала его и говорит: «Срочно вызывай врача». Пришел врач, они с Андрюхой по-английски беседовали, он ему все про меня рассказал, и врач поставил диагноз – желудочный вирусный грипп. Андрей согласовал выписанные врачом таблетки с моим московским врачом, потому что знал, что я абы что пить не буду. И начал меня лечить. Несколько дней, пока я приходила в себя, сын от меня не отходил. Сергей из Москвы пишет: «Как дела?» – я говорю: «Да вот, вирус подцепила». – «А Андрюха помогает?» – «Ты знаешь, он обо мне заботится так, как я сама бы о себе не позаботилась. Он на удивление терпелив». Как я ни уговаривала Андрея отойти от меня хотя бы на шаг – ничего не получалось. Максимум, что мне удалось – выгнать его от себя на балкон, чтобы он хотя бы там погулял. Все остальное время он был рядом, слушал музыку, читал и следил, чтобы я вовремя пила прописанные лекарства. Мне становилось чуть лучше. Приехала наш гид и привезла мне местной вьетнамской еды, которую традиционно дают выздоравливающим. Я подумала – этого еще не хватало, если местное – то что-то острое, наверное. Но выяснилось, что в ее термосе был обычный куриный бульон, а в контейнере – вкуснейший рис. Проглотила с большим трудом пару ложек и расплакалась от умиления – я была ужасно слаба, и меня так тронула забота этой женщины! Потихоньку я начала выходить из номера. Сделала первую вылазку в ресторан, дошла туда по стеночке, попыталась что-то заказать, но почувствовала себя плохо и так же по стеночке вернулась обратно в номер. Андрей так был внимателен ко мне и так опекал, что персонал ресторана решил: мы не мама с сыном, а пара. Андрей это заметил и стал смеяться: «Они, наверное, думают, что такие отношения могут быть только у влюбленных». Я парировала: «У тебя иногда бывает такое выражение лица, что на влюблённого ты не тянешь никак. И потом, мы похожи, видно же, что ты мой сын». Когда меня немного отпустила болезнь, Андрей стал активнее выходить наружу, знакомиться с девушками: японками, кореянками. Я с интересом наблюдала за ним и пыталась выяснить, кто из них ему больше нравится. Он отшучивался: «Мама, перестань! Мне просто интересно. Мы общаемся, не более того». Как только я смогла передвигаться относительно бодро, мы поехали в Мраморные горы. Это удивительное место. Ровное плато, вокруг которого – несколько отдельно стоящих гор. Как будто их кто-то слепил из пластилина и нарочно туда поставил. Поднялись на гору и оказались в каком-то совершенно фантастическом месте. Там много разных храмов – и пещерных, и рукотворных. Пещеры с невероятной высоты потолками, внутри естественный свет, который пробивается через расщелины в скале – такое нарочно не построишь. Внутри пещер – древние алтари, на которых курятся ароматные палочки, лежат разные подношения, цветы. Невероятно красивые водоемы с рыбами, растения – все с такой любовью обихожено. Рукотворные каменные изваяния искусно вплетены в природу, гармонируют с ней. Я все время пыталась сфотографировать Андрея, запечатлеть его на фоне всей этой красоты, но он упирался, как мог. Он по-прежнему избегал фотографироваться. Говорил: «Мам, тут такое место, не нужно меня снимать!» Я вспоминала, как за 10 лет до этого мы путешествовали по дольменам, он зашел в один дольмен и сказал: «Меня не фотографируйте. И вообще уйдите все отсюда, мне надо побыть одному». Мы ушли, а он еще какое-то время оставался внутри. Гуляли мы по этим горам, гуляли, надышаться красотой не могли, хотелось дотронуться до этих стен с наскальными рисунками, запечатлеть в памяти эту красоту. В одном месте увидели ступеньки – едва заметные, прикрытые растительностью. Андрей говорит: «Давай посмотрим, куда они ведут». Мы спустились по ступенькам и увидели скалу, около которой расположился мини-алтарь, а рядом – изваяние Будды. Вокруг него изваяния поменьше, его ученики. Скульптурная группа была сделана очень необычно – Будда явно был древний, первозданный, из белого камня. А учеников явно изваяли позже, они были гипсовыми, с раскрашенными лицами и выглядели куда более современными. Так, гуляя и изучая окрестности, мы, сами того не заметив, оказались уже не в туристическом месте, а в приватной части монастыря. Увидели небольшие домики на сваях, расположенные на склоне горы, и поняли, что тут живут монахи. Там было очень чисто и ухоженно, резервуары для воды, алтари, дорожки. Андрей удивился: «Надо же, даже в таком совершенно первозданном месте можно сделать так, чтобы было все аккуратно и чисто». Мы спешно ретировались, пока нас никто не заметил. Вернувшись на туристическую тропу, мы оказались в торговых рядах. Полюбовались на статую Будды, посмеялись, что нам бы такую на дачу привезти – она будет очень эффектно смотреться у нас под рябиной. Решили сфотографировать статуи, но только потом я увидела, что на фото получилась не только статуя, но и наши тени. Моя тень была рядом с тенью Андрюши, и казалось, что мы держимся за руки. Потом мы ждали автобус, чтобы доехать до отеля. Схлынул поток туристов, стало совсем тихо, и мы сели выпить кофе на улице. Андрей пошел купить бутылку воды, и я наблюдала, как он смеется с молоденькой продавщицей, говорит ей комплименты. А когда он вернулся – сделала еще один кадр, знаете, такой, в инстаграмной стилистике – столик, чашечка кофе, очки – и там же, в кадре, оказались его руки. Я поймала себя на том, что, сама не понимая почему, старалась каждый миг запечатлеть его на фото. Ну если не его целиком, то хотя бы руки. И я сказала ему: «Если бы ты дал мне хоть один раз сделать твою нормальную фотографию – я бы от тебя отстала». На следующий день мне это удалось: мы были у моря, у Андрюхи в руках был кокос с трубочкой, он лежал в гамаке под пальмами и подмигивал мне. На следующий день поехали в древний город Хюэ. Взяли экскурсовода. Нам позволили зайти в местные дома, посмотреть на быт вьетнамцев. Мы удивлялись тому, как там разумно все устроено, как мебель и сами строения приспособлены к местному климату. Рассуждали о том, что, может, уже пора начать пользоваться опытом, наработанным столетиями до нас и строить современные здания, учитывая этот опыт. Как-то же удавалось древним строить так, что зимой в домах было тепло, а летом не жарко. А потом Андрей сказал: «Мы идем есть в уличное кафе, потому что только там бывает настоящая аутентичная еда». Гид повел нас в заведение, располагавшееся в узком переулке, выглядело оно несколько непривычно: на улице вокруг крошечного стола стояли миниатюрные табуретки, а рядом с ними на мангале готовилась еда. Мы набрали всякой всячины, я посмотрела на нее, вздохнула и говорю: «Ничему меня жизнь не учит! Только что провалялась с жутким вирусом и опять экспериментирую!» Но это было очень вкусно, и, к моему удивлению, обошлось без последствий. На следующий день наступило 8 Марта. С утра, пока я спала, Андрей пошел в ресторан отеля, принес мне фрукты. А вечером говорит: «Мама, я тебя приглашаю в ресторан, выбирай». Я выбрала красивый ресторан на берегу океана, но знала, что там дорого. И после того, как мы поели, сказала: «Андрей, это место тебе не по карману, не волнуйся, я заплачу за нас». Он ненадолго отлучился, я была уверена, что пошел в туалет. Но когда через некоторое время попросила счет, официант заверил меня, что это лишнее – счет уже оплачен. Я говорю: «Андрей, по моим подсчетам, у тебя на карточке уже должны были закончиться деньги». – «Не волнуйся, на то, что мне нужно, деньги у меня найдутся всегда. Сегодня твой день, отдыхай». Пришло время возвращаться домой. В аэропорту на обратном пути Андрей гулял по магазинам и остановился около прилавка, где были представлены часы одного недорогого бренда, специализирующегося в основном на пластиковых детских часиках. И вдруг говорит: «Смотри, какие у них интересные часы появились». И показал мне на часы с металлическим светлым корпусом и кожаным рыже-желтым ремешком. Я отмахнулась: «Ты серьезно? В 25 лет хочешь такие часы носить? Есть более интересные бренды, для взрослых». Но он упорствовал, говорил, что они ему подходят по стилю. Я тогда для себя определяла его стиль как «городской рыцарь». За год до этого он заказал себе на день рождения… кольцо. Хочу, говорит, перстень с сапфиром, у Булгакова был такой. Я немного опешила – крупный сапфир дорого стоит. Но вскоре отправилась в Мюнхен по делам, и друзья повели меня на выставку, где продают камни и куда съезжаются ювелиры со всей Европы, чтобы купить что-то подходящее для своих изделий. И я приметила там крупный камень глубокого темно-синего цвета, который стоил вполне адекватно. Спросила у продавца, почему такая цена, и он объяснил, что это не сапфир, а танзанит. Я его купила. Андрей обрадовался, сказал, что танзанит – это еще лучше, камень редкий, всего одно месторождение в мире. Он нарисовал эскиз кольца, мы заказали его у знакомого ювелира, и с тех пор Андрей его носил. Глава 28. Андрея больше нет Мы вернулись в Москву. Был март, было холодно, противно, и у меня была буквально пара дней на то, чтобы прийти в себя и снова отправляться в аэропорт – предстояла поездка в Иркутск. Андрею тоже пора было выходить на работу. Но он после перелета неважно себя чувствовал – был вялый, жаловался на небольшую головную боль. «Акклиматизация, дело обычное», – подумала я. Наступил день моего отъезда. Я бегала по квартире – то одно забыла, то другое. Подошло такси. Забегаю к Андрюхе в комнату и смотрю: он лежит. Я говорю: «Ты меня не проводишь?» Он голову от подушки с трудом отрывает и говорит: «Что-то я неважно себя чувствую». Я присела к нему на кровать, поцеловала и говорю: «Ну, мне надо ехать». – «Не переживай, мам, все нормально будет, поезжай». Я говорю: «Завтра уборщица придет, впустишь ее?» – «Да, все сделаю. Если будет нехорошо – у тебя в спальне пойду полежу, пока она тут у меня будет убирать». И я его чмокнула в щеку и побежала. Это был последний раз, когда я видела своего сына. Прилетаю в Иркутск, пишу Андрею – он не отвечает. Ну, думаю, такое и раньше было, он меня игнорировал иногда, когда в компьютер с ребятами играл по Сети или отдыхал. Утром написала домработнице, спросила ее, как у нас дома дела, она говорит: «Андрей не очень себя чувствует, но в целом терпимо. Я убрала у вас в спальне и попросила, чтобы он туда к вам прилег. Потом он меня проводил, мы у двери постояли, поговорили, он подал мне пальто, дверь за мной закрыл, все, как обычно». Я решила, что ситуация действительно штатная, просто Андрей по какой-то причине отключил телефон. Проходит еще какое-то время, друзья меня приглашают на день рождения, я ужасно не хочу идти, но обижать людей не хочется. Сижу посреди этого всего застолья, настроение хуже некуда. Тогда я списала это на большое количество перелетов и недавно перенесенную болезнь. Просидела на мероприятии приличествующее время и вернулась в номер. Звоню Андрею – попадаю в театр почему-то. Я страшно удивилась: почему так произошло? Он же должен быть на работе. У него же сегодня премьера! И почему я звоню на его личный номер, а мне отвечает театр? Девушка-администратор говорит: «Андрей по-прежнему не очень хорошо себя чувствует, хотел отлежаться дома, а поскольку все ВИП-гости завязаны на него, он переадресовал свой телефон в театр». Звоню на домашний – там снова никто не отвечает. Я думаю – ну или звук выключил, или трубка разрядилась. Захожу к нему в «Скайп»: «Ты жив?» Два слова. Ответа не последовало. Иду спать, но предчувствия у меня самые нехорошие. Утром звоню Андрею – попадаю опять в театр. Мне это уже совсем не нравится. Написала сестре. Племянник ответил, что Андрея уже сутки нет онлайн. Он обзвонил их общих друзей, товарищей по компьютерной игре – никаких известий. Звоню консьержке, прошу подняться и позвонить в дверь. Она пишет: «Два раза ходила и звонила – никто не открыл». Звоню директору театра, моей подруге, говорю: «Волнуюсь. Что там у него? Ты можешь приехать ко мне домой?» Она пишет: «Дверь никто не открывает», я ей в ответ: «Надо взламывать, зови МЧС». Консьержка вызвала участкового, он связался со мной, я подтвердила, что даю команду ломать дверь. Приезжают ребята из МЧС, дверь открыть не могут и решают подняться на крышу, чтобы с нее в альпинистском снаряжении спуститься до нашего этажа. Обнаруживают, что окно открыто на проветривание, взламывают его и проникают внутрь. Открывают изнутри входную дверь. В квартиру одновременно вошли две мои подруги, участковый, бригада «Скорой помощи». Консьержка осталась в коридоре, при входе. Я все это время не отходила от телефона, ждала от них звонка. Спустя какое-то время звонок раздался. Подруга сказала: «Ира, я не знаю, как я тебе это смогу сейчас сказать… Андрюши больше нет». Я услышала эту фразу, но никак не могла понять, что она означает. До меня никак не мог дойти смысл ее слов. Что? Как? Я ничего не понимала. Сейчас я бесконечно благодарна своей подруге. Такую новость доносить до матери – не дай бог никому. Андрея увидели сразу. Он лежал в коридоре на полу. Без признаков жизни. Полиция велела оставаться всем на своих местах и начала работу. Сняли отпечатки пальцев, проверили квартиру на предмет следов взлома, которых не обнаружили. Врачи, выясняя, что случилось, тщательно проверили все версии и в итоге пришли к выводу, что это был несчастный случай. Андрей, вероятно, мыл руки, поскользнулся на кафельном полу, ударился виском о дверной косяк и потом головой об пол. Вот такая случилась история. Находясь в глубоком шоке, я купила билет на ближайший рейс из Иркутска. Моя знакомая, организовавшая эти гастроли, сказала, что полетит со мной. Я заверила ее, что справлюсь. Она не стала меня слушать, достала билет на тот же рейс, чтобы сопроводить меня до дома. Весь полет я проплакала. Слезы текли по лицу, по шее и не прекращали течь, жилетка промокла насквозь. Я ничего не могла с собой поделать. Приехала домой. Открыла дверь. Вошла в квартиру. Было ощущение, что меня оглушили чем-то тяжелым. Из глубины квартиры вышел наш кот Рамзес. Я его покормила, погладила, но он как-то странно на меня смотрел и не отпускал ни на шаг, все ходил за мной по квартире. Я вошла в свою спальню и увидела, что моя кровать, застеленная покрывалом, слегка примята. На тумбочке лежали телефон и градусник. Взяла градусник в руки, посмотрела по привычке – 37.2. Надо же, думаю, какая несерьезная температура. Уже через час после моего приезда приехала моя сестра. Дальше была целая череда тяжелых дней – один страшнее другого. Мне никогда в жизни не приходилось организовывать похороны. Сестричка была все время рядом, взяла на себя очень многое, в том числе и заботу обо мне. Все время спрашивала, ела ли я. Но я не могла ответить на этот простой вопрос. Я все пыталась осознать, что же произошло. И не могла принять. Отказывалась. Все время думала: мы же только что ездили во Вьетнам, он покупал эти часы, смеялся вместе со мной. Приехал отец Андрея. Так вышло, что после развода мы не виделись. Это было его решение, не мое. Но я не настаивала, он имел на это право. Игорь вошел в квартиру, и я увидела человека, раздавленного горем. Конечно, за 15 лет, что мы не виделись, он постарел, и мне показалось, что стал ниже ростом. Я его обняла, а он стоял весь обмякший, руки неловко висели по швам. Потом сказал: «Покажи мне его комнату». Я его проводила туда, показала на полки и шкафы, заполненные всякой всячиной, и сказала: «Если что-то хочешь взять – бери». Игорь долго сидел один в комнате Андрюши. На Андрюшиной кровати лежали две игрушки. Одну ему, еще подростку, подарила одна актриса, вторую – смешного крокодила с бантиком на шее я принесла с вечеринки журнала «Крокодил». Андрею понравилась смешная игрушка, наполненная шариками «антистресс», приятно было ее мять в руках. Крокодил поселился в его комнате. И когда я зашла проведать Игоря, он кивнул на эти игрушки и сказал: «Я понял, что он так и не вырос». А я подумала: «Ничего-то ты, как обычно, про своего сына не понял. Он вырос, и еще как». Потом в одном из интервью Игорь говорил: «Я так много не знал о своем сыне». И вот это уже была чистая правда. Увидев Игоря, понуро сидящего на диване, я почувствовала невероятное чувство вины. Это чувство меня не отпускало ни на минуту с того момента, как подруга позвонила, чтобы сообщить жуткую весть. Я все время спрашивала себя: «А если бы я никуда не полетела? Если бы оказалась рядом?» Любому человеку, у которого уходит близкий, знакомо это чувство. Даже если все произошло по какой-то нелепой случайности и предположить такого исхода никто не мог, мы все равно виним в случившемся себя. А когда пытаемся сами себе возражать, говорить, что мы не могли ничего предугадать, не могли предвидеть, что банальная простуда и банальное падение закончатся именно так, помогает мало. Все равно есть ощущение вины. Можно было остаться, не полететь никуда – и все изменить. Я думала о том, что не смогла помочь Игорю убежать от его судьбы. Когда Андрей рос, я все время держала в памяти тот факт, что одного ребенка его отец уже потерял. И я очень боялась наступления этого возраста у Андрея. Вдруг история повторится? Когда мы с Игорем развелись, я решила, что вот она – эта потеря. Игорь потерял сына не в буквальном, а в метафорическом смысле. И успокоилась – мы обманули его судьбу. Но оказалось, что это не так. Войдя в комнату, я опустилась на колени возле Игоря, заплакала и сказала: «Прости!» Это было искренним порывом, как-то само собой получилось. Игорь дотронулся до меня и произнес: «Ну что ты!» В следующий раз мы увиделись на прощании с сыном и больше не встречались. И без того сложную ситуацию усугубляло то, что о нашей беде прознали папарацци, и я оказалась в настоящей осаде. Сразу несколько съемочных групп круглосуточно дежурили у моего подъезда, ждали, когда я выйду. И за неимением никакой информации от меня кидались на каждого, кто выходил из подъезда, совали ни в чем не повинному человеку микрофон в лицо, задавали вопросы, требовали ответов. На второй день после моего возвращения в дверь позвонила заплаканная консьержка и стала что-то говорить, но сквозь ее рыдания я могла разобрать только: «Прошу меня простить» и «Это было выше моих сил!». Я ее усадила за стол, налила чаю и попросила спокойно рассказать, что произошло. Оказалось, что она выпила снотворное и легла спать, но какие-то люди вломились в подъезд. Они представились следователями и стали задавать вопросы. Она спросонья не поняла, в чем дело, и стала честно отвечать: что видела, что знает. Только спустя некоторое время бедная женщина осознала, что ее обманули и что перед ней никакие не следователи, а съемочная группа одного из таблоидов. Она решила, что сделала что-то ужасное, и кинулась ко мне плакать и извиняться. Я ее как могла успокоила, сказала, что она ни в чем не виновата, просто есть такие люди – похоронные журналисты. Они зарабатывают деньги на чужой смерти. Консьержка, которая была далека от реалий шоу-бизнеса, хваталась за сердце и спрашивала наивно, как они могут спокойно спать после этого и есть ли у них вообще душа. Я ответила: «Есть люди, а есть нелюди. Вероятно, вот эти, которые пытали вас расспросами, – из второй категории». Меня все это не удивляло совершенно, я всякого уже насмотрелась. Но эту взволнованную и плачущую женщину было искренне жаль. Я напоила консьержку чаем и взяла с нее обещание дверь открывать только участковому и ему же отвечать на вопросы. Впрочем, папарацци не остановил закрытый подъезд. Они проникли на мой этаж, позвонили в звонок, нацелили на дверь камеры и, думая, что мы их не слышим, начали между собой переговариваться: «Ну тут же должна быть где-то пожарная лестница, не только лифт. Давайте найдем ее и поднимемся к ней, минуя тамбурную дверь». Но у нас все это время работала камера домофона, и мы все прекрасно слышали. Я даю сестре ключ от двери на лестничную площадку и говорю: «Беги быстро запирай!!» А дальше, как в страшном сне или фильме ужасов, когда зомби уже ломятся в дверь и ты в последнюю секунду успеваешь навалиться на нее плечом и закрыть замок. Сестра успела. Потом пришел человек по имени Андрей, организующий похороны, и тоже задавал вопросы. Отвечать на них было непросто. Мы с сыном много раз вели беседы о том, что с нами случится после нашей смерти. Одно время я занималась раджа-йогой, где впервые услышала версию о том, что тело человека – это всего лишь его «костюм». И не более того. И Андрей с этой мыслью тоже соглашался, считая, что наше тело – это вместилище для чего-то более тонкого. Как скафандр. Или как автомобиль, везущий душу по жизни. Когда случается непоправимое – человек просто выходит из этого автомобиля и отправляется дальше. Мы оба склонялись к тому, что этот автомобиль, или этот скафандр (как угодно его называйте), надо потом утилизировать. Я считаю разумным существующий во многих культурах обычай сжигать тела умерших. Андрей со мной в этом вопросе соглашался. «Какой смысл превращать планету в большое кладбище?» – говорил он. Когда встал вопрос, как хоронить Андрея, я вспомнила этот разговор. Мне было очень важно, чтобы Игорь понял – я действительно знаю о воле Андрея, я не придумала это, мы с ним обговорили этот вопрос. И он сказал: «Да, делай, как ты считаешь нужным, я понимаю, что Андрея бы это устроило».