— А если я не хочу? — Поверь мне, ты не захочешь иного. Что-то угрожающее и садистское светится в его взгляде. Как будто он хочет, чтобы я бросила ему вызов, чтобы он мог получить болезненное удовольствие, сокрушая меня. Это его тип, не так ли? Они такие богатые, титулованные и скучные. Поэтому они делают своей работой наступать на любого на своем пути, чтобы избавиться от скуки. Если он наступит на меня только потому, что ему скучно, я превращу его жизнь в сущий ад. Он отпускает мой подбородок, и я ненавижу то место, к которому прикасались его пальцы, ощущая пустоту и покалывание одновременно. — Я слышал, что ты не собираешься сообщать в полицию насчёт аварии. Его тон становится бесстрастным. — Ты знаешь об этом? Если не считать Дэна и случайного студента, спасшего меня, я не думала, что моя авария значит хоть что-то для школы, особенно до такой степени, чтобы Леви знал об этом. Моя игра в невидимку, должно быть, становится слишком слабой. — Забудь, — говорит он своим раздражающим властным тоном. — Что? — Прекрати ходить в полицию, прекрати совать свой нос куда не следует. Забудь. Об. Этом. — Ты в своём уме? Ты хочешь, чтобы я позволила преступнику, который бросил меня умирать оставался на свободе? — По-моему, ты хорошо выглядишь. — Ты, должно быть, шутишь. — мощный огонь пробегает по моим венам. — Пока ты развлекался в своих дурацких лагерях, я проводила дни на физиотерапии и психотерапии. Держу пари, никто из вас не думал, что я вернусь, но теперь я здесь и заставлю заплатить любого, кто заставил меня страдать. Так что не смей стоять здесь и иметь наглость говорить мне, чтобы я забыла об это. Этого никогда не случится, Кинг. Я тяжело дышу после своей вспышки. Мои уши и лицо пылают, все тело дрожит, но я не отступаю от его демонического взгляда. На самом деле мне очень здорово делиться с ним своими мыслями. К черту его, если он думает, что может заставить меня отказаться от правосудия. Что-то непонятное мелькает на его лице, когда он делает шаг назад, склонив голову в оценивающем, нервирующем жесте. — Я буду играть в игру. Подумай хорошенько, потому что это единственный раз, когда я отказываюсь от первого хода. Что заставит тебя сдаться? — Ничего. — Ничего, да? — Абсолютно ничего. — Скажи, принцесса, твое чувство справедливости важнее всего остального? Я вздергиваю подбородок. — Да, конечно. Нервирующая тишина возвращается, когда он измеряет меня от от макушки до ног. Но не в сексуальном смысле. Он похож на наемного убийцу, прикидывающего, каким способом убить меня быстрее и с меньшими усилиями. Когда он снова смотрит мне в глаза, они темнее, чем несколько секунд назад. Черные. Смертельные. — Это мы еще посмотрим. От страха у меня сжимается живот. — Что, черт возьми, это должно значить? — Это значит… — он дважды щёлкает меня по носу с легкой улыбкой, которая сделала бы его привлекательным, если бы я уже не знала, что внутри него скрывается дьявол. — Сломайся, или я сделаю это за тебя, принцесса. Глава 9 Леви Ты попала под перекрестный огонь, в котором только я могу победить. — Откуда ты знаешь, что случилось? Я останавливаюсь у подножия лестницы приглаживая пиджак. И под приглаживаю, я имею в виду, убираю дерьмо с него и делаю себя похожей на школьный благотворительный фонд. Звук дядиного голоса приводит меня в угрюмое настроение. Разве он не должен был уже погубить несколько жизней? — Скажи мне, Эйден. — Да, скажи ему, кузен. Я влетаю на кухню и направляюсь прямиком к холодильнику, не удостоив их даже взглядом. — И тебе доброе утро, сопляк. Дядя стреляет словами, как скорострельным огнем. Я хватаю бутылку молока и, не утруждая себя стаканом, залпом выпиваю половину. Холодная жидкость успокаивает мое горло после выпитого прошлой ночью. У нас есть кухня дальше по коридору, но мы не используем ее для того, чтобы есть. Это всего лишь место для дядиных посиделок, где он может показать свое богатство. Сглотнув, я вытираю рот и прислоняюсь к мраморной стойке лицом к Джонатану и Эйдену. Они сидят бок о бок у кухонного бара. Внешне Эйден, точная копия своего отца. У него такие же черные как смоль волосы и бесстрастные темно-серые глаза — подпись Кингов. Моя вышла легкой и неправильной из-за маминых генов. Между ними, шахматная доска из хрусталя и черных камней. Было сделано всего несколько ходов. Они, наверное, подхватили старую игру. Джонатану и Эйдену требуются недели, чтобы закончить шахматную партию. Нормальные семьи говорят о своем дне. Наша цель: поиметь друг друга в шахматной войне. — Так, о чем мы говорим сегодня? — наклоняю голову. — Я имею в виду, если не считать обычных шуток о том, что ты портишь мне жизнь. Джонатан отодвигает тарелку с булочками, будто одно мое присутствие портит ему аппетит. — Ты проживаешь никчёмную жизнь. Если решишь быть никем, ты будешь никем, Леви. Как насчет того, чтобы для разнообразия стать кем-то другим? — Скажи, Джонатан, что значит «кем-то» в твоем определении. Предупреди о спойлерах. Если это включает в себя следовать по твоим стопам, то я пас. — Ты потеряешь свою позицию передо мной, — его глаза темнеют, и голос тоже. — Я вырастил тебя, когда твоя мать бросила тебя к ногам твоего отца. Я продолжал растить тебя, когда твой отец не мог. Я сжимаю бутылку с молоком так крепко, что она чуть не трескается. И все же сохраняю беззаботный тон. — Если ты имеешь в виду, воспитывая меня, ты хотел сказать, что потратил на меня деньги, то не стану благодарить. Мой отец тоже был Кингом. — Таким же бесполезным, как и ты. — Джонатан невозмутимо говорит, будто речь идет о домашнем животном, которого он не любит, а не о его плоти и крови. — Этой семье не нужны никчемные люди. Если ты носишь фамилию Кинг, то заслужи то, что ты используешь. — Например? — наклоняю голову. Он повторяет этот жест. — Учись в Оксфорде. — Пас, — говорю я как можно небрежнее и делаю еще глоток молока. Эйден качает головой, бросая на меня неодобрительный взгляд, затем возвращается к нарезке и поеданию бекона, будто он совсем один на кухне. К черту его и его отца. Джонатан встает и застегивает свой отглаженный темно-синий пиджак.