Когда мы остановились перед скульптурой, он нахмурился. – Я хотел бы прояснить одну вещь, – сказал он, глядя на общую фигуру, над которой я весь день работал как проклятый. – Я знаю, что ты усложнял жизнь Ленни в старшей школе. И по большей части я закрывал на это глаза, потому что считаю, что наша работа – прокладывать свой собственный путь в жизни. Но если ты попытаешься причинить вред моей дочери – или сделаешь это непреднамеренно, если уж на то пошло, – я позабочусь о том, чтобы ни одна галерея в Европе никогда не работала с тобой. Ты правильно понял? – Совершенно. – Я засунул кулаки в карманы, абсолютно спокойный. Я принял его угрозу равнодушно – это было не обязательно, не потому что я не планировал причинять ей боль, а потому, что я не рассчитывал получить работу художника. Я лепил, так как мне это нравилось. Я мог бы работать кровельщиком и быть совершенно счастливым. Он покачал головой. – Головы непропорциональны. Композиция кажется неправильной. Возможно, тебе придется начинать с нуля. – В задницу это. – Следи за своим языком. И, как я уже сказал, ты мог бы. Это не соответствует тому, что я привык от тебя ожидать. Ты вложил в это свое мастерство, но где же остальное? Тебе нужно вложить свое сердце в этот кусок камня. У меня нет сердца. – Работаю над этим, – сказала я вместо этого, игнорируя тот факт, что он был прав. Я стал небрежным не потому, что мне не хватало таланта или техники, а потому, что смотреть на эту статую было тяжело, и отдать ей должное было почти невозможно. Наверху воздух был разрежен. Чем более успешным ты был, тем более удушающими становились ожидания от твоей работы – еще одна причина, по которой художники были всегда подавлены. Его глаза блуждали по скульптуре. Мне казалось, что он разрывает мне внутренности, тычет в мои органы. Он покачал головой. – Работай усерднее. Соединись с этой частью, – пророкотал он, его голос был таким же сильным, как и его тело. – Профессор Фэрхерст ищет тебя. Он наверху. О, и Вон? Я повернулся к нему, чувствуя себя как на иголках. – Ты испортил эту скульптуру и заставил меня пожалеть о том, что я дал тебе эту стажировку. Уверяю тебя, папочка Спенсер не спасет тебя на этот раз. Это был не первый раз, когда кто-то угрожал, что моя фамилия не избавит меня от неприятностей. Но это был первый раз, когда я поверил в это. * * * Без стука я толкнул дверь кабинета Гарри и прислонился к косяку, когда понял, на что наткнулся. У него был парень – по-моему, студент – согнувшийся, упершийся локтями в подоконник, со спущенными штанами, его молочно-белая задница висела в воздухе. Гарри сидел на краю стола с расстегнутыми брюками и поглаживал себя, наслаждаясь видом. Заскучав, я достал телефон и проверил время, насвистывая песню «Убей Билла». – Черт, – простонал Гарри, когда услышал меня, неторопливо засовывая свой наполовину отвисший член обратно в штаны, как будто я прервал его трапезу или что-то в этом роде. Подросток у окна выпрямил спину и вздрогнул с удивленным визгом. Я зевнул. – Пожалуйста. Не останавливайтесь из-за меня. Вы так чертовски мило смотритесь вместе. – Правда? – Молодой парень посмотрел на меня огромными зелеными глазами, вставая и нащупывая свои джинсы. Мое имя в этом месте было на слуху из-за моей летней сессии, и такое кислое лицо, как у меня, было трудно не заметить. Он знал, кто я такой. – Нет, – бесстрастно сказал я, входя. – А теперь убирайся отсюда и закрой за собой дверь. Он так и сделал, все еще натягивая джинсы, когда закрывал дверь. Я повернулся к Гарри, который устроился за своим столом и разгладил рубашку, притворяясь, что соблюдает приличия. – Хорошая поездка, – продолжая стоять, прокомментировал я. – Прошу прощения? – Ты вроде как катаешься на нем. – Я ткнул большим пальцем через плечо в сторону двери. – А, это. – Он махнул пальцем в сторону двери, прочищая горло. – Он выпускник. Две недели назад исполнилось восемнадцать. Я даже не прикоснулся к нему… – Поверь мне, – оборвал я его. – Меня это не заботит. – Да. Верно. Так что… – Он схватил огромную папку на своем столе, пролистал ее. Он прекратил то, что делал, почесывая розовое ухо, и посмотрел вверх, открыв рот, прежде чем нахмуриться. – Господи, что там произошло? – Он указал на мою шею. – Любовный укус? – Он принюхался. – Не порть особый момент таким грязным словом, как любовь. – Я насмешливо улыбнулся. – Почему я здесь, Гарри? – Это касается Ленни. Хотел убедиться, что ты не был слишком суров с ней. Нет, он этого не сделал. Ему было насрать на всех, кроме самого себя. Я достал свою «Зиппо» из заднего кармана и щелкнул ей. Я сказал Эдгару то, что мне нужно было сказать для того, чтобы получить работу, и тот передал Гарри, но ни одна часть меня даже слегка не сочувствовала ей. Гарри тяжело вздохнул. – У нас проблема. Я снова взглянул на часы. Уже пропустил ужин, но я не волновался. Мама набила мини-холодильник в моей комнате какой-то нездоровой фигней. – Это касается твоей матери. Мои глаза резко поднялись. – Слушаю. – Как ты, возможно, знаешь, несколько недель назад она предложила мне стать партнером в ее галерее в Лос-Анджелесе. Это очень успешная галерея, поэтому с большим сожалением я буду вынужден сказать «нет». Я моргнул, пристально глядя на него. – Пожалуйста, скажи мне, почему меня это должно беспокоить, потому что я пытаюсь отсеять все причины, которые мне нужны, чтобы ты решил рассказать об этой скучной истории. – Причина, по которой я не могу, по чистой совести, стать партнером в галерее, является чисто юридической. – Он откинулся на спинку своего исполнительного кресла, самодовольная улыбка тронула его губы. – Твоя мать, за отсутствием дипломатических формулировок, занимается контрабандой наркотиков. – Ты что, блин, под кайфом? – Мои брови взлетели вверх. Я знал свою мать. Она была самым честным человеком и никогда в своей жизни не нарушала закон. Кроме того, она была единственной святой в Тодос-Сантосе, она не нуждалась в контрабанде наркотиков. У нее было больше денег, чем у самих Виндзоров[44]. Она ежегодно жертвовала миллионы на благотворительность, только чтобы избавиться от зеленых. – Мои картины попали в Лос-Анджелес благодаря сотням килограммов чистейшего порошка, ввезенных в Соединенные Штаты под полотнами, в присланных ею ящиках со всего мира. Очень жаль. Высокое положение в обществе, а занимается таким позорным делом. Скажи мне, Вон, сколько лет тюрьмы можно получить за эту кучу порошка? В Калифорнии? Думаю, что мы, возможно, говорим о пятидесяти-шестидесяти годах. – Он хмыкнул, постукивая длинными тощими пальцами по столу. – Возможно, даже больше, если они захотят сделать из нее пример для общества. О, ФБР и окружной прокурор будут заниматься делом Эмилии ЛеБлан-Спенсер. Какая легкая добыча, не так ли? Прекрасная возможность разорвать связи между Спенсерами и местной полицией, которая подчиняется каждому вашему капризу. И у твоего отца есть изрядная доля врагов, которые пошли бы на многое, чтобы увидеть, как его возлюбленную выбросят на помойку. – Лжец. – Я оскалил зубы, хлопнув по его столу обеими ладонями. Но я знал, что у него что-то есть. Иначе он не был бы таким самоуверенным. Он вздохнул, как будто ситуация опечалила его. – Здесь повсюду фотографии. Неопровержимые доказательства. Думаю, она ведет дела не с теми людьми. – Ты. – Мои глаза расширились. – Ты свел ее с поставщиками. Это он был не тем человеком. – Неужели? – Он прищелкнул языком. – Полагаю, ты не можешь это доказать? Я не мог, но это была правда. Он сделал это. Конечно, он позаботился о том, чтобы она заказала полотна, которые прилагались к наркотикам, не сказав ей, и каким-то образом это сделало его неприкасаемым. Черт возьми, черт возьми. – Они поймут, что она не имеет к этому никакого отношения, – я покачал головой. – Это тот шанс, которым ты готов воспользоваться? – Он приподнял бровь. Он знал ответ на этот вопрос. – Чего ты хочешь? – Тебя, – съязвил Фэрхерст. – Тихого. Послушного. И чтобы ты отцепился от меня. Когда ты пришел сюда, то думал, что обладаешь какими-то рычагами давления на меня. Ты думал, я выбрал тебя из-за страха. Дорогой мой, непослушный мальчик, я выбрал тебя, потому что хотел положить конец твоим хмурым, коварным и глупым замыслам – напомнить тебе, что здесь командую я. Одно неверное движение, Спенсер, и твоя мама узнает несвоевременный ответ на вопрос – хорошо ли она выглядит в полоску? – Притворный дорогой друг моей матери мелодраматично развел руками. – Я убью тебя, – выплюнул я, все мое тело гудело от ярости. Он встал, обошел стол и направился ко мне, заложив руки за спину. – Думаешь, я не подумал об этом? Ты – темная лошадка, как и твой отец. Вот почему в моем Dropbox есть файл, готовый для отправки моим хорошим друзьям в ФБР, если меня найдут преждевременно мертвым. Ты не тронешь меня, Спенсер. По крайней мере… – Он остановился, окинув меня взглядом с мерзкой улыбкой. – Не так, как ты хочешь трогать меня. Я стиснул зубы, чувствуя, как из десен сочится кровь. Я укусил себя, сам того не заметив. Мне следовало держать себя в руках. Мама была единственной жертвой, на которую я не хотел идти в своем стремлении сжечь это место дотла. – Как? – Я усмехнулся. Как такое могло случиться? Он сделал еще один шаг вперед, наши груди почти соприкоснулись. Теперь я был выше и шире в плечах – больше, сильнее и с мускулами, которых в основном не существовало в его теле.