– Все эти годы я наблюдал, кем ты был на самом деле, Вон. Бессердечным принцем. Прекрасной мумией. Тебе не хватало основных эмоций: любви, ненависти, сострадания. Я подружился с твоей глупой, наивной матерью, чтобы обеспечить своему искусству место на мировой арене. А твой отец? Он чувствовал, что мне лучше не доверять. К счастью, он был слабаком, и им оказалось легко манипулировать через твою мать. Если ты пришел сюда для вендетты, то лучше выброси ее в окно. Наш секрет так и останется нашим. А теперь ты будешь держать себя в руках, мое дорогое дитя. Или я сам оборву твою жизнь. Глава 11 Вон – Войдите. Я толкнул дверь в коттедж моих родителей. Папа стоял перед окном с видом на озеро, засунув руки в карманы охотничьего костюма, и хмурился. Все было в порядке. Хмурое выражение было его обычным выражением лица. Он улыбался только тогда, когда рядом была моя мать. – Занят? – я попытался завязать светскую беседу. Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, сел в кресло у окна и налил коньяк из квадратной хрустальной бутылки в два бокала. Боже, благослови Великобританию, где мне по закону разрешалось пить. – Прекрати любезничать. На нас это непохоже. Он был прав. Мы оба ненавидели общаться, но я был на взводе. Я сел перед ним, наполовину благодарный, что мамы здесь не было. Потом я вспомнил, что она может быть с Гарри, и мой желудок скрутило от презрения. Я не был уверен, что с ним она в безопасности. И все же я был достаточно эгоистичен, чтобы не рассказать отцу о том, что только что произошло с Фэрхерстом. Я напоминал себе паломника, потому что гибель Гарри Фэрхерста была моим личным путешествием к искуплению. Если бы я все рассказал отцу, он бы сам разобрался с Гарри, и где же все веселье? Я приехал в Англию не просто так. Моя собственная книга «Ешь, Молись, Люби»[45]. Убийство, жертва, страсть. – Хороший укус ненависти. – Папа указал на свою шею, но посмотрел на мою. – Она пыталась убить тебя? – Не думаю. Он сделал большой глоток своего напитка, выгнув бровь. – Зная тебя, у нее, вероятно, были свои причины. Заканчивай, парень. Сделаешь нас с мамой бабушкой и дедушкой до выхода на пенсию, и весь ад вырвется наружу. Она захочет участвовать в воспитании ребенка. – Я не хочу детей. Он поставил свой бокал на стол, сцепив пальцы вместе. – Ты слишком молод, чтобы определить это в девятнадцать лет. Сейчас самое время практики. С презервативом. Несколькими, если понадобится. Что тебя гложет и чем я могу помочь? Я откинулся на спинку стула, выдыхая воздух. Папа всегда видел меня насквозь. У мамы было шестое чувство, она всегда знала, что мне нужно, когда мне что-то было необходимо, еще до того, как я сам это понимал. Но Барон Спенсер? Он читал меня, как винтажный Плейбой в приемной клинике по донорству спермы. Я нахмурился, глядя на ковер. – Скажем, у кого-то есть что-то на тебя, и ты не хочешь это раскрывать. Например, видео или доказательства того, что ты кое-то сделал. И ты понимаешь, что они не шутят. Без вариантов. Они сказали, что сохранили это в облаке и приготовили к отправке, и если я сделаю один неверный шаг… – Я вгляделся в его лицо, ища следы удивления или беспокойства. Их не было. – Как бы ты извлек эту информацию и как бы удалил ее со всех их носителей и убедился, что они не смогут сделать копии? Некоторое время он ничего не говорил. Мне хотелось колотить кулаками по стенам, потом по нему, потом по себе. Схватив свой напиток, я сделал щедрый глоток. Папа наконец открыл рот. – Сынок, ты гей? Я выплюнул коньяк, поперхнувшись коричневой жидкостью. Папа оставался спокойным, скрестив одну ногу на другой. – Будь откровенен. Ты знаешь, что нам все равно, и мы поддержим тебя, несмотря ни на что. Нет ничего плохого в том, чтобы быть геем. – В этом нет ничего плохого, все в порядке, но я не гей. Он моргнул, ничего не говоря. – Почему, черт возьми, ты так думаешь? – Ты не большой фанат другого пола. – Я не большой фанат человеческой расы. – Я тоже. Но есть еще твоя мать. Я ее самый преданный фанат. – Не шути о сексе с фанатками, – резко предупредил я. – Мне нравятся девушки. Папа покачал головой. – Не настолько, чтобы приводить их домой. – В задней части моего грузовика так же удобно, и мамы там нет, чтобы предложить печенье. – Я почувствовал, как напряглась моя челюсть. Его челюсть тоже дергалась. Мы были слишком похожи. Иногда мне казалось, что я ничего не получил от своей матери, но это было не так. Я унаследовал ее художественный талант. Папа не мог провести прямую линию с помощью линейки и моральной поддержки целого стадиона. – Публичный минет – это твой способ что-то доказать? – Он нахмурился. Какого хрена? У меня кончалось терпение. Не хочу говорить об этом. Не по этой причине я проделал весь путь от замка Карлайл до прямой кишки Беркшира пешком. – Да. Это чтобы доказать, что мне плевать на взаимность, – невозмутимо ответил я. – Теперь мы можем продолжить? – Осторожно, – ухмыльнулся он, похоже, довольный моей низкой терпимостью ко всякому дерьму. – И да. Значит, у кого-то есть что-то на тебя. На маму. – Вроде того. – Насколько все плохо? Я на мгновение задумался об этом. – Представь наихудший из возможных сценариев, а затем продолжай. – Можно попасть в тюрьму? Я кивнул. – В двузначных цифрах. Но не спрашивай, потому что я не скажу. Он приподнял бровь. Не спрашивай, не говори. – Черт, папа, я обещаю, что если бы мне нравились члены, ты бы первым узнал об этом. В ненужных подробностях, просто чтобы нам обоим стало неловко. – Я могу это исправить. – Он скрестил ноги и наклонился вперед, чтобы поймать мой взгляд. – Я управляю законным бизнесом, но когда возникает необходимость испачкаться, у меня есть свои способы. Назови мне их имена. Адрес тоже, если он у тебя есть. Хотя достаточно имени и фотографии. Я покачал головой. Если бы он узнал, что это Гарри, это сорвало бы мое прикрытие и разрушило планы. – Я здесь не за решением проблемы, а просто за советом. Он секунду изучал мое лицо, сердито глядя на меня. – Ты говоришь мне, что на кону твоя свобода, и думаешь, что я не позабочусь об этом сам? – Именно это я и говорю. – Дай мне поблажку, сынок. Я заметил, что он не спросил меня, что я сделал. Это заставило мое сердце сильнее забиться в груди, и мне стало чертовски неловко. Я покачал головой. – Прости. Он взял бокал, зажав его в руке так, что побелели костяшки пальцев. – Я назову тебе имя моего человека. Ты можешь связаться с ним сам. – Ты попросишь его раскрыть информацию. – Настала моя очередь скрестить ноги.