– Ах, Юля. Как любопытно, – она беспощадно уставилась на нас двоих, – значит, старая любовь, – и неожиданно взвизгнула, – и что теперь?! Какая разница! Уходи! – и женщина подняла ко мне обе ладони, словно желая поймать мяч. Мишка рухнул на колени и ухватился за дверной косяк, в ужасе мотая головой. А мамочка у тебя хищница, как я погляжу – от беспомощной фигуры, распластанной по кровати, отделилась тень, похожая на стоящую на четвереньках марионетку, и бойко соскользнула на пол. Тело матери обмякло, лицо разгладилось, а губы сложились в счастливую улыбку. Тень присела перед прыжком и бросилась ко мне, целясь в правое запястье, а я перехватила её в последний момент и пребольно сжала кулак, чуть не проткнув ногтями собственную ладонь. Теперь понятно, каким образом матушка узнавала все сплетни – небось шныряла через форточку по каждой квартире, до которой могла добраться. Надеюсь, они всё-таки хорошо запирали окна и двери, а то шансы протянуть сколько-нибудь долго стремились к нулю, неизменно освобождая жилище для свежей пищи. Тело на кровати вздрогнуло и скукожилось, пылью оседая на подушки. Миша тоже упал и свернулся калачиком, а потом поднял голову и в ужасе оглядел меня. – Господи, ты цела? – он попробовал встать, хотя ноги едва слушались. – Твоя мама… Она… Прости, – я показала на еле различимое пятно. – Она ушла? Всё закончилось? – он опёрся о стену и привлёк меня к себе, крепко обнимая. – Да. – Но как ты это сделала? – Мишка поднял моё лицо за подбородок. – Долгая история. Не уверена, что ты захочешь знать. – Как раз наоборот, но главное, что я должен знать, это окончательно? Она точно не вернётся? – Сто пудов. Слушай, я, наверное, пойду, поздно уже, – но он не хотел отпускать меня, это читалось по растерянным движениям, словно я была якорем, без которого ему точно пропасть. Телефон задрожал в кармане и я открыла сообщение от Коли – как всегда, очень вовремя: «Сегодня заеду?». Похоже, не судьба, буду пока нянчиться с бывшим одноклассником, а то он тут не выдержит без живого человека, и я быстро отбила в ответ: «Не сегодня». Мишка не отходил ни на шаг, и пришлось полночи пить кофе, кофе и снова кофе, чтобы дать ему как следует выговориться. Мишка рассказал ужасные вещи, и чем больше он выворачивал наизнанку душу, тем сильнее хотелось остаться и утешить его как следует, вопреки инстинкту – зачищай и беги. После того случая его мать лишилось сразу и выжатого досуха мужа, практически списанного ранее, и перспективного нового воздыхателя – тот вообще исчез, как только следователи перестали задавать вопросы. Маманя впала в ярость, но в её беспомощном положении «подай-принеси» мало кого будут заботить перепады настроения, кроме самых близких. Этим близким стал сын-хулиган, впервые на деле ощутивший, что нужен матери, и единственный, кто беспокоился о мечущемся в её глазах огне – в первые недели лишь они связывали мать с внешним миром, и пацан научился понимать малейшие оттенки гнева и боли. Он наотрез отказывался покидать палату и даже медсёстры были очарованы мальчишкой, преданно ухаживающим за мамой, когда взрослые мужчины ограничивались дежурными букетами и скупыми словами, не стесняясь выказывать жестокое разочарование от потерявшей товарный вид дамы. Вначале Мишка мечтал об одном – выяснить, кто это сделал, и отомстить, хоть отчиму, хоть ещё кому – неважно. Мишка терпеть не мог очередного отчима, этого воображающего о себе пузатого мужика с баблом, расплачивающегося с пасынком той же монетой, но в глубине души даже подросток осознавал, что до происшествия власть матери над мужем была слишком велика, и он бы никогда не решился навредить ей, даже из-за ревности – слишком мягкий с женщинами. В голове у Мишки мелькали драки и чуть ли не дуэли, впитанные на уроках литературы, но когда следствие зашло в тупик и стало очевидно, что ни один человек не был в состоянии провернуть такое, Мишка остыл и постарался помочь маме восстановиться, а здесь и возникла загвоздка. Он подслушал, как весь персонал обсуждает, каким чудом эта неприятная женщина – его мать – вообще борется за жизнь, ведь ей давным-давно пора выйти из игры. Каждый раз, когда они заговаривали о безнадёжной бедняге, склонной к капризам и скандалам, их лица вытягивались, демонстрируя замешанное на недоумении презрение, но по факту они просто не представляли, что будет дальше. Когда понял сам Мишка, уже было поздновато что-то менять. Их вдвоём перевезли в новую квартиру, щедро предложенную отчимом в качестве отступных, и оставили вместе с приходящей по часам помощницей. Она продержалась неделю – мама была тогда очень, очень голодна и слаба и не смела промышлять в больнице. Следующую хватило уже на пару недель, а потом мать научилась более-менее контролировать себя, чтобы не вызывать подозрений, ведь многомиллионная Москва сузилась для неё до размеров подъезда, и в конце концов кто-то мог бы догадаться. Бабушка избегала заходить в гости и хотела забрать Мишку к себе, потому что интуитивно недолюбливала его мать ещё с момента знакомства с импульсивной новой девушкой своего младшего, но с лёгким сердцем оставила их вместе – ведь он так настойчиво просил. Мама обещала сыну, что никогда не тронет его, и он добровольно остался, надеясь помочь ей справиться с жаждой и превратиться в волшебную маму из детских снов, но этого так и не случилось. Мишка не смог вспомнить, когда всё изменилось в худшую сторону, но приглашённые им девушки всё чаще доставались матери, а он просто привозил, а затем провожал их домой, оставляя в состоянии опустошённости и запутанности от потери памяти, и это точно не был его выбор. Он винил себя, но не мог освободиться от приказов властной матери. Она управляла, не оставляя выбора, и постепенно Мишка стал безропотным поставщиком самых свежих и восхитительных блюд. Иногда он пытался вообразить себе, что бросит всё и уедет в другой город, другую страну, но поводок всегда оказывался слишком коротким. Мишка закрыл руками лицо, словно пытаясь стереть душившие его едкие воспоминания, а я тихо встала, чтобы уйти наконец – скоро начнёт светать, а я и так всю ночь напролёт слушала признания монстра-маменькиного-сынка, который ясно давал понять, что ни в чём не виноват. Он вздрогнул, увидев моё движение, и растерянно спросил: – Уходишь? Так и знал, что свалишь, как только убедишься, что я неопасен. Кодекс правил охотника запрещает тебе побыть ещё немного с роднёй пойманного хищника? А то я мог бы приготовить завтрак. Сейчас или потом, как скажешь. Я могу лечь на диване, а утром мы, ну не знаю, прогулялись бы вместе. Мне почему-то кажется, что если ты сейчас уйдёшь, то мы больше никогда не увидимся. – Тебя это беспокоит? – Может быть, ты забыла, но меня это беспокоит ещё с восьмого класса. – И чего же ты ждал столько лет, чтобы пригласить на свидание? Водил сюда толпы других девушек, но не меня. Знаешь, значение школьной влюблённости склонны преувеличивать. – Вообще-то я хотел, Юля. Сто раз приезжал к твоему дому и ждал, когда ты выйдешь, чтобы поговорить. Я хорошо знал, где ты живёшь, потому что ходил за тобой по пятам ещё в школе, а когда ты переехала, легко смог узнать новый адрес. – И? – И всегда вовремя сбегал, потому что не мог допустить тебя к матушке. – А что же вчера пошло не так? Ты включил на полную способность заманивать бедную жертву и она отлично сработала. Это твой собственный дар или твоя мама действовала через тебя? Был бы высший пилотаж, снимаю шляпу перед её хваткой. – Какой ещё дар? Ничего такого нет. Выбор был за тобой, и ты согласилась, а я поддался самообману, что на этот раз всё пойдёт по-другому. Вчера я наткнулся на тебя до обидного случайно и не смог подавить мамин приказ. Она была голодна и настойчива, так что на сопротивление шансов попросту не было. А как давно ты знаешь, что можешь охотиться на теней? Что видишь всё это? – Очень давно. Со школы, – вдруг подумала, что он вовлечён только потому, что я приковала к постели хищницу, и она выживала, как могла. Он мог бы жить полноценной жизнью и даже никогда и не узнать, что же не так с его матерью. – А хочешь узнать, когда я поняла? – Конечно. – Когда я сделала это с твоей мамой. Ты в очередной раз взбесил меня, а я захотела отомстить. Глупо, но я реально не понимала, что в итоге произойдёт. – Секунду, я не догоняю, – он отпустил мою руку и чуть отодвинулся, – что ты сделала? Ты говоришь про сегодняшнюю ночь? Ну так до меня сразу дошло, что это именно ты укротила мамочку, слетевшую с катушек. Спасибо тебе, это же свобода. Можно делать что угодно и она не станет есть моих друзей или девушку. Признаться, порядком надоел вечный риск. – Нет, Миша, я говорю про школу. Это я заставила твою мать смирно лежать в постели. Не совсем смирно, конечно, но я слабо представляла, что делаю, так что получилось вот так. – Погоди, что значит – ты? Но зачем? Я же превратился в тень монстра только из-за этого. – Говорю же, не ожидала, но так вышло. Прости меня. На самом деле мне стыдно с тех пор, но исправить это было невозможно. Мишка посмотрел сквозь меня, будто увидел привидение и потерял дар речи. Потом он очнулся, вытер лоб рукавом и тихо сказал: – Юля, тебе стоит уйти прямо сейчас. – Ты же понимаешь, что она всегда была такой? Тебе пришлось узнать, потому что ей нужны были ноги. – Конечно, понимаю, я же не слепой. Ей всегда было плевать на всех, кроме себя, а люди вокруг пропадали снова и снова. Однажды мама отвела меня в кино и обещала отлично провести время вдвоём, как раз где-то между первым и вторым мужем. Я толком не видел, что случилось, но когда мы вышли из зала, все зрители неподвижно лежали в креслах, странно задрав головы. Помню, как меня это напугало, но я предпочёл делать вид, что всё нормально. Даже не знаю, почему её мужья задерживались так надолго. Наверное, если менять их чаще, это было бы подозрительно, а она имела привычку жить вольготно. – Тогда почему ты злишься на меня? – Потому что ты заставила узнать её настоящую, как бы мне не хотелось избежать такого редкого счастья. Проблема в том, что я так и не смогла развернуться и уйти от него. В тот самый момент, когда Мишка окончательно уяснил, что должен, просто обязан возненавидеть меня, он ощутил себя полностью свободным и сделал то, чего я меньше всего ожидала от него – поцеловал меня. И как мне ни казалось правильным сбежать прежде, чем всё полетит в тартарары, я наконец позволила себе делать то, что хочется. Он был сейчас похож на того яростного мальчишку, который преследовал меня в школе, но в то же время всё изменилось. Теперь мы научились управляться со своими желаниями и это было нечто. Смешно слышать от ведьмы такое признание, но мне действительно подумалось, что мы созданы друг для друга – знаю, лютый бред, но вот она я, тихонько лежу, жмурюсь от солнечных зайчиков и глупо смотрю на спящего Мишку, улыбающегося во сне, и больше всего на свете хочу ничего не менять. Он открыл глаза и притянул меня к себе, чтобы убедиться, что я реальна и никуда не делась, и шутливо спросил: – Ты пялишься на меня, пока я сплю? Это довольно жутко, не находишь? – Не воображай слишком много, просто я размышляю, что же в тебе такого необыкновенного. – И каков вердикт? – Пока не решила. Требуется дополнительное изучение, – и положила обе руки на его плечи. Ближе к обеду мы надумали выбраться куда-нибудь из мрачноватой квартиры, чересчур смахивающей на музей, и, пока он скрылся в ванной комнате, я вышла на балкон, чтобы чуть-чуть остудить голову, но затея провалилась. Солнце шпарило не по сезону, и мне пришлось прикрыть лицо ладонью, а когда обернулась, то с ужасом увидела, как по стене здания разбегаются трещины. Даже не так – всё здание старело на моих глазах, превращаясь в заброшенную развалюху, в которую и зайти-то страшно, как бы пол не провалился в заполненный водой подвал. Квартира опустела, и солнечные лучи освещали лишь дыры в бетоне и жалкие остатки обстановки, годные теперь лишь для залётных бродяг. Кажется, мы в старой промышленной зоне, и ещё я вспомнила, что понятия не имею, какой адрес был назван таксисту и где это я. Осторожно прошла внутрь, стараясь не наступать на особо сомнительные места в перекрытиях, и позвала Мишу, но никто мне не ответил. В другой комнате нашла старую кровать с круглыми железными набалдашниками и голым матрасом поверх визгливо скрипящих пружин – рядом с ней валялась моя одежда, а ещё кругом босые следы на пыльном полу – мои и его. Я быстро оделась и накинула куртку, сбросив мужскую рубашку – единственную вещь, намекавшую, что Мишкина роскошная квартира мне не привиделась. На противоположной стене твёрдая рука любителя раскрашивать мир из баллончика вывела «Беги!», не пощадив разбитые зеркала и обрывки штор. Огромные буквы встретились и в следующей комнате, и дальше, так что я догадалась, что дурацкая надпись относится ко мне. Там, где должна быть кухня, я нашла записку – мятый клочок бумаги, замеченный мной лишь потому, что он лежал прямо в центре солнечного круга от ровной пробоины над окном. Мамин почерк, идеально ровные каллиграфические линии на выцветшей обёрточной бумаге: «Я не смогу долго сдерживать его дар притяжения, так что беги, пока можешь. И ты не забыла, что должна жить одна? Иначе силы покинут тебя». Как интересно, что моя мама объявилась именно теперь, когда впервые за долгие годы меня всерьёз потянуло к живому человеку. Ну конечно, мамуля, ты тут как тут. Спасаешь, когда я не прошу. Бросаешь, когда считаешь, что я могу справиться в одиночку. Раскрываешь мне глаза на новых людей, как это своевременно. Изо всех сил зажмурилась и тряхнула волосами. Прочь из моей головы, мамочка. Я останусь здесь. Хочешь что-то исправить – приходи сама. Обстановка вернулась – мрамор, барельефы на потолках и восхитительный запах кофе.