Часть 11 из 18 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Н-нет, – немного поколебавшись, ответила Марина.
– Тогда у меня будет домашнее задание для вас – перечитайте, пожалуйста, это произведение, а в следующую встречу вернемся к нашему разговору!
«Как же так, неужели это возможно? Ну конечно же, возможно, со мной ведь то же самое произошло», – размышляла Марина, закрыв последнюю страницу романа.
Через неделю они с доктором вернулись к этому вопросу, хотя ей уже и так было все ясно. Но врач должен был расставить все точки над i, иначе какой он специалист:
– Как вы думаете, героиня Александра, подготовленный профессионал, лучший специалист по криминальной психологии, могла разглядеть и понять сразу, ну, или не сразу, а на третьем-пятом допросе, кто перед ней? Я имею в виду подследственного Сергея.
– Думаю, что да.
– Да! И я так решил бы. Но не разглядела. Не поняла. Хотя преступник перед ней был, как на ладони. Она влюбилась в этого человека и пошла на должностные преступления ради него, чтобы уменьшить ему срок заключения. Любовь ослепляет! И только случайно, в результате психиатрической экспертизы, на которую сама и направила его, узнала диагноз Сергея: дебильность умеренной степени выраженности.
Так чего же вы хотите от себя? Перед вами был человек, облаченный законом, в некоторой степени властью, в милицейской форме, с погонами офицера, а не жалкий Сергей, преступивший закон, как в романе Куатье! Вы же, насколько я понимаю, никогда близко не сталкивались с профессиональными преступниками и с теми, кто с ними работает. А те, кто с ними постоянно общается, настолько деформированы своей профессией, что порой их самих не отличить от злоумышленников! Это особого сорта люди. Они закрыты, хитры, изворотливы и просчитаны. Именно просчитаны. Вы сказали, Марк был следователем-дознавателем? Вы представляете, какая у него подготовка? Такие, как он, сухими из воды выходят. Они смогут обмануть детектор лжи, потому что знают изнутри, как это работает.
– Да, это я знаю, однажды по телевидению шла передача: «Детектор лжи», он посмотрел ее, потом сказал: «Я любой детектор обману!» – вспомнила Марина.
– Так вот, – продолжил доктор, – а вы честная, открытая, искренняя. И в нем видели все свои качества. А их, этих качеств, у него и близко не было. Это закон – все, что мы видим в другом, – это наше. Все, что видит другой в нас, – это его.
С бессонницей и депрессией прояснилось. Оставалось выяснить самое главное, по какой причине приходят навязчивые мысли о смерти.
«Неужели Марина так хочет наказать себя за прошлое, в котором выбрала недостойного глупого партнера, и теперь стыдится? Это уж слишком», – думал психотерапевт. Он столкнулся с двумя главными парадоксами женской природы в Марине – ощущение своего безграничного потенциала и неверие в свои силы.
Шли дни. И постепенно Марина открывалась, она уже доверяла своему врачу и могла с ним говорить почти на любые темы. Почти. Но и этого было уже достаточно, было над чем работать. Уже через месяц после начала сеансов мысли о смерти ей приходили редко, а если приходили, то Марина знала, как реагировать. Вместе разобрались, откуда «росли ноги», и это было самое важное.
Ей хоть и тяжело было возвращаться в прошлое и, как она выражалась, «пилить опилки», но именно в этих опилках и обнаружили причину – бывший муж технично подталкивал ее к суициду.
Для него такой вариант завершения их отношений был бы самым желанным и счастливым. С одной стороны, он остается хозяином дома, с другой – ему больше никогда не пришлось бы придумывать жалостные истории, чтобы раскрутить очередную жертву. Что может быть печальнее вдовца обожаемой и безвременно покинувшей его жены? Всю оставшуюся жизнь его бы утешали сердобольные дамочки. Это был бы реальный повод на долгие годы заглядывать ежедневно в бутылку, роняя «скупую мужскую» слезу, стабильно получая порции эмпатии и все, что ей сопутствует от многочисленных женщин! Для нравственного урода, каким является Марк, такой вариант был бы самым большим подарком судьбы! Он вынашивал его, лелеял…
– Вы хотите сделать ему этот подарок? – задал Марине провокационный вопрос терапевт. – Вам «повезло» связать свою жизнь с инфантильным, безответственным мужчиной. Обычно такой мужчина занимает позицию «младшего», ведет себя по отношению к женщине как сын, а не как муж. При этом он требует быть главным на основании того, что он мужчина. Инфантил избегает любой ответственности. Часто жалуется на непонимание со стороны общества. Очаровывается идеальной женщиной, но скоро разочаровывается, если увидит хоть один недостаток. Он уходит от нее, возвращается к ней, то восхищается, то унижает ее. Часто он не в состоянии заработать даже на себя, не говоря уж о семье. Как правило, он зависит от кошелька любимой. И особенно его это не угнетает, потому как основная его особенность – избегать ответственности. Такие вечные мальчики склонны переходить от самоуверенности к самоуничижению. От его настроения зависит, будет ли любимая сейчас стоять на пьедестале или он унизит ни в чем не повинную жертву. Для того чтобы не вывалиться из состояния абсолютного самолюбования в состояние глубокого презрения к себе, ему необходимо одобрение окружающих. Именно по этой причине он ищет женщину-альтруистку, щедрую, готовую поддерживать постоянно колеблющегося нарцисса. Однако никакое количество любви, восхищения и понимания не способны заполнить вакуум проблем, вызванных расстройством личности. Это бочка без дна. Такие невротические личности могут резко поменять отношение на враждебное к женщине, потому что она перестала вести себя «идеально». Отнюдь не идеальные нарциссы ждут и требуют совершенства от женщины. Если же она устала играть эту роль и не пытается больше понравиться ему, нарцисс без сожаления, с легкостью расстается с ней. Глубоко чувствовать он не способен. Мало того, у здоровых людей при перечислении образов: еда, цветы, море, инцест, насилие – энцефалограмма мозга будет меняться, у психопатов остается неизменной. Это должно наводить на размышления. Если с психопатом всю жизнь сюсюкать, ублажать его, доказывать свою любовь, то можно пройти по грани. Но если встать на пути у такого человека, он способен на все ради того, чтобы обеспечить себе безбедное и беззаботное существование.
– Похож персонаж? – вернул ее доктор к действительности.
– Точь-в-точь, – согласилась Марина. – Одного понять не могу, как я это в самом начале не увидела? Ведь все так на поверхности было.
– Вы забыли, в другом мы видим свои качества, свои, а не его! И только со временем распознаем его…
Дом 1
Дмитрий и Стрекоза
Стрекоза объявилась, как и положено, в ноябре. Чрезмерно загоревшая, неухоженная, измочаленная курортным сезоном, она явно сдавала. В ее правильной, некогда красивой речи появились грубые словечки. Еще два, от силы три года, и Дмитрий сам, без помощи докторов излечится от ее «колдовского зелья».
У Стрекозы было редкое имя – Элеонора, которое она очень любила в отличие от фамилии. Стрекозой ее когда-то давно, окрестил художник, нарисовав белокурую девушку с роскошной, развевающейся на ветру гривой волос и хрупкими, прозрачными крыльями за плечами, – такой он увидел свою любимую Элеонору Лямкину в то счастливое утро, когда она вернулась к нему после первого исчезновения.
…В ненавистные школьные годы, одноклассники дразнили Элеонору «Лямка», а мать часто повторяла дочери: «Выскочишь рано замуж – будешь всю жизнь лямку тянуть, как я!» Что это означало, дочь хорошо знала – жили они с мамой и Элиным младшим братом без отца, в одиннадцатиметровой комнате в общежитии. Мать работала бухгалтером и очень любила цифры – она постоянно подсчитывала, сколько, куда и за что. К ней бесполезно было подступиться с просьбой о деньгах на неучтенные, незначительные, с ее точки зрения, безделушки, которые Эле были очень важны. Мать не могла или не хотела понять, почему ее дочь должна сбрасываться на подарок соученицам или учителю. По этой же причине Эля никогда не ездила с одноклассниками на экскурсии, не проводила вместе с ними каникулы, не ходила в кино и походы. Те, в свою очередь, ее сторонились и называли «Лямка-зубрилка». Эля была способной ученицей, особенно легко ей давались гуманитарные предметы. Но учиться хорошо для честолюбивой матери было недостаточным – она рассчитывала во что бы то ни стало на золотую медаль, и дочь старалась.
Мать редко покупала девочке обновки, а когда это случалось, то все вещи брались на вырост. Эля годами ходила в одной и той же – сначала непомерно длинной, а затем и впору – синей юбке и белой блузке с двумя заплетенными толстыми косами, за которые ее часто таскали мальчишки в младших классах, а в старших перестали замечать – последнее для Элеоноры было более мучительным.
К выпускному классу Эля слыла «белой вороной», «гадким утенком» – изгоем. В школу она шла, как на Голгофу, и держалась из последних сил лишь благодаря отлично усвоенным знаниям школьной и внешкольной программы – там, где ее одноклассники «плавали», заикались, краснели и бледнели у доски, – Эля царила.
Ее самооценка резко взмывала вверх особенно во время контрольных: стоило учителю заглядеться в окно, как Элю атаковали со всех сторон вопросами, – она только успевала поворачиваться, – делилась своими знаниями щедро, надеясь, что к ней переменят отношение, станут если не дружить, то хотя бы начнут замечать, не проходить как мимо пустого места. Игнорирование ее одноклассниками было самым тяжелым испытанием. Но заканчивался урок, звенел звонок, и все забывали о ее существовании.
Эля открывала книжку – свою верную подружку и шла на переменку в дальний угол двора, под плакучую иву, делать вид, что она полностью поглощена чтением и ни в чьей компании не нуждается. На самом деле боковым зрением подмечала все, что происходит вокруг.
О, как же ей хотелось быть если не в центре, то хотя бы рядом, в этой веселой стайке одноклассниц, оживленно обсуждающих вчерашнее событие, происшедшее на школьной дискотеке, на которую Элю никогда не пускала и не пустит мать. Или сидеть на скамейке рядом с Кириллом, смотреть ему в глаза, разговаривать, как сейчас это делает троечница Таня с подведенными стрелками и не в меру накрашенными ресницами, в обтягивающей водолазке, и видеть, как он не сводит глаз с ее тугой груди…
«А у меня грудь не хуже, а может быть, и лучше! И если мне расплести косы и подкраситься, надеть такую же водолазку вместо рубашки, которая отличается от сорочки брата только рядом пуговиц на противоположной стороне, – где была бы эта Таня…»
Но мама никогда не покупала подобные вещи своей дочери, упаси Боже, подчеркнуть ее женственность, сделать заметной ее девичью привлекательность. Она лучше поступит наоборот – вырядит девушку в бесформенный серый мешок, – впору на огороде вместо чучела стоять. «Учиться, учиться и еще раз учиться, и не отвлекаться на всякую ерунду! Посмотришь, через пять-семь лет, что будет с тобой и что с твоими Танями – финтифлюшками пустоголовыми!» – отвечала мать Элеоноре на ее робкие просьбы разрешить сменить прическу и одеваться в соответствии с ее пожеланиями – ослабить «захват ежовых рукавиц» хотя бы в выпускном классе. Но та становилась в стойку, и Эля понимала, что навредила себе, – тотальный контроль и муштра только усиливались.
Эля мечтала о скорейшем окончании школы, о поступлении в университет, о переезде в студенческое общежитие, и вот тогда у нее начнется жизнь! А пока она страдала и терпела, не жила, существовала.
Оставалось всего ничего до заветного дня – выпускного. Одноклассницы хвастались своими сногсшибательными нарядами, соревнуясь, у кого красивее и дороже, и только Эля, как обычно, не принимала участия в обсуждениях главного девичьего вопроса, но замечала, что девчонки перешептывались, поглядывая в ее сторону. Им было интересно, в чем же она явится, неужели в школьной форме?
Вернувшись с родительского собрания, мать в ярости громыхала на маленькой кухне кастрюлями и сковородками, громко возмущалась, хлопала дверьми:
– Немыслимо! Как можно закатывать школьный вечер с таким размахом? Какое шампанское? Какая икра? Какой рассвет на катере и ночь в пансионате? Откуда мне взять на это деньги? И если бы даже были, какого черта я должна оплачивать их прихоть? Я мать-одиночка! – кричала она в гневе, а ни в чем не повинная Эля съеживалась от ее слов, как от ударов.
– А зачем ты меня в эту школу отдала? – робко спросила она, и в душе ее шевельнулась незнакомая эмоция – маленькая мстительная радость: «Почувствуй хоть раз, каково мне было в этом коллективе десять лет, когда одноклассников привозили на дорогих машинах, по пятницам они демонстративно делились планами, как будут проводить выходные, а на каникулах изучали географию, путешествуя за границу!»
– Как будто ты не знаешь почему! Это лучшая школа в городе с английским уклоном! – ответила с вызовом мать.
– И в ней учатся будущие переводчики и, возможно, послы и дипломаты. И все они дети богатых родителей, если ты заметила. Для них икра и шампанское, вещи привычные и в будни, а здесь такое событие, – осмелилась возразить Эля.
– Ну, знаешь, они привыкли, а мы обойдемся! – твердо ответила мать, и Эля поняла, что это решение бесповоротно, – девочка отлично знала свою маму.
– Хорошо, я думаю, что лучший выход из этой ситуации – резко «заболеть». Все равно у меня не будет ни красивого платья, ни туфель на вечер, – надеясь, что мама ей возразит, выдержала паузу. Но та молчала, и Эля продолжила:
– Пойду потом, заберу аттестат, так что успокойся, мамочка. Это ведь не главное в жизни, правда? Без этого точно можно обойтись!
Мать повернулась к ней, и Эля увидела, как прояснилось ее лицо, как потеплел взгляд.
– Ну как же, Эля? Все-таки выпускной, – не очень уверенно, но с надеждой в голосе, что именно так все и произойдет, – возразила мама.
– Так для всех лучше. Я не жду чуда от этого вечера, и чуда не будет, и тебе не надо тратиться.
– Ладно, поговорим об этом после. Сходи сейчас к бабушке, отнеси ей таблетки от давления, и можешь остаться там переночевать, – возвращаться поздно уже, – на радостях разрешила она, не ожидая, что так легко досталась победа и она не «выбросит деньги на ветер».
Эля выскочила из подъезда, задыхаясь от сдерживаемых рыданий: «Действительно, чуда не будет! Это очевидно, – она даже не собиралась покупать платье, несмотря на мои старания, – я одна из всей школы получу золотую медаль! Эх, мама! Какая же ты жестокая…»
Эля не пошла на автобус, а прошла пять остановок пешком, и накопившиеся слезы ее лились и лились, не желая заканчиваться. Зареванная, с распухшим носом и красными глазами, подошла к подъезду – под закрытой дверью стояла пожилая женщина, явно обрадованная ее появлением:
– Наконец-то, живая душа! Код знаешь, девочка? – спросила, с трудом поднимая две увесистые сумки. – Сынок сегодня с рейса приходит, уж я ему тут наготовила на неделю, еле притащила – а код, видать, недавно поменяли. А набегут дружки-то, как водится, – водка рекой, а у него желудок слабый, того и гляди язву заработает, – оправдывала свою материнскую любовь к взрослому сыну женщина.
– А давайте я помогу, – подхватила тяжелую сумку Эля, – вы меня не узнали?
– Не Клавдии ли внучка? – приостановилась, приглядываясь к Эле в тусклом свете подъезда. – И вправду ты! Ох и выросла, совсем взрослая стала!
Они не спеша поднимались с нелегкой ношей, миновав два пролета; женщина, тяжело дыша, предложила передохнуть, когда раздался звук подъехавшей машины, стук входной двери, и они услышали позади шаги и бодрое насвистывание мелодии. Женщина просияла:
– Сынок!
Сынок, перешагивая через две ступеньки, в секунды настиг их, сгреб маму в объятия. Мама хлюпнула носом на груди у сына от переизбытка эмоций.
Сын в отличие от мамы внучку соседки сразу признал:
– Элька, ну здравствуй, выросла-то как! Настоящая невеста! А чего зареванная? Кто обидел?
Не дожидаясь ответа, подхватил свободной рукой мамину сумку, скомандовал:
– За мной, девчонки, будем чай пить с конфетами, обалденно вкусными!
Эля с чужой сумкой подчинилась, проходя мимо двери своей бабули на следующий этаж, где жил в отдельной квартире Игорь, которого она, бывало, здесь видела в перерывах между его рейсами.
Игорю исполнилось тридцать девять. С двадцати одного года он ходил в море. Получив высшее техническое образование и профессию инженера судомеханика, он не представлял себя уже ни на каком другом месте, кроме судна. Заняв ключевую должность Деда – старшего механика на корабле, он заработал себе репутацию Мастера, которого заслуженно уважали. Игорь хорошо зарабатывал, но денег не копил, лихо транжирил. Купив себе однажды трехкомнатную квартиру, решил, что деньги зря потрачены, – он находил, что она слишком велика для него, привыкшего к малогабаритной каюте, в которой проводил все свободное от работы время. Игорь был невысок, коренаст, с крутым большим лбом и высокими скулами, с голубыми, чуть навыкате, ясными глазами. Он рано начал лысеть и потому брил голову наголо.
Годами работая в машинном отделении, в адском шуме, он частично утратил слух и каждый раз, проходя медицинскую комиссию перед рейсом, приплачивал докторам, чтобы получить допуск. В остальном здоровье его было крепким, не сказывались пока и перегрузки – работа при пятидесяти градусах жары, среди грохота, в условиях постоянной смены часового пояса, по четыре-пять месяцев в закрытом пространстве. Недаром в Америке морякам запрещено свидетельствовать в суде, – профессиональная деформация психики.
У Игоря с психикой было все в порядке, но одна и та же проблема повторялась годами: ожидая сойти на берег, будучи в море, уже на пятый-седьмой день дома он начинал тосковать по пароходу, не зная чем себя занять. «Дед» настолько привык к своему образу жизни, к своей ответственности, значимости и нужности в данном месте, что, стоя на тверди земной, начинал чувствовать шаткость и зыбкость своего положения и бессмысленность существования. Возможно, будь у него жена и дети, он иначе бы себя ощущал, но разочаровавшись однажды в любимой, его предавшей, он уже не доверял всем женщинам мира и не желал пережить эту боль еще раз. Гулял холостым.
Его поджидали и боготворили друзья, когда он возвращался из рейса, и забывали проводить, когда он уходил в море. У него было около десятка должников, которые не омрачали свою жизнь мыслью скопить и отдать наконец-то долг товарищу. Его приобретенная глухота с лихвой компенсировалась чуткостью души. Игорь любил животных, и они, чувствуя его большое сердце, тянулись к нему.
Однажды в одном из портов за ним привязался маленький котенок и так долго шел следом, что Игорь в замешательстве остановился перед трапом, понимая, что обманет это существо, надеющееся на счастливый исход вечернего путешествия. Моряк колебался не больше минуты, пока малыш доверчиво терся о его ноги. Зная, в какие проблемы он сейчас влипает, Игорь все-таки не смог бросить маленького пушистика, – положил за пазуху и поднялся на борт.
Безусловно, вскоре вся команда узнала о его питомце. Перед заходом в иностранный порт «Деда» вызвал капитан и предложил:
– У тебя два варианта – сколотить плот и, когда будем подходить к порту, спустить на нем своего кота, возможно, течением его к берегу и прибьет. Или заплатить штраф в пять тысяч долларов портовой инспекции – ты знал, что животное без паспорта, прививок и ветеринарных справок здесь не может находиться.
– Есть еще вариант, кэп, – я его спрячу! – уверенно ответил Игорь.
book-ads2