— А мог бы остановиться, если бы захотел? — спросила я. — Нет, — покачал головой Уоллес. — Как только прикоснулся, все, попал. Мог что-нибудь такое подумать, но это было не в моей власти. — А как ты понимаешь то, что творил? — спросила я. Пока мы не вполне улавливали, что он пытается нам объяснить. Уоллес помедлил. — Ну, как будто внутри меня два человека. Один злой, и он способен на все. А другой хороший, надежный. Он как будто покрывает того, другого, старается смягчить его злобную, агрессивную, вспыльчивую сущность. Такое объяснение показалось мне очень интересным. Оно выбивалось из общей тенденции, характерной для серийных убийц, и позволяло сделать два серьезных вывода. Во-первых, это наглядно показывало, что дуализация может быть реакцией на трудное детство. А во-вторых, эти две параллельно существующие идентичности свидетельствовали о разобщенности Уоллеса с окружающим миром. Мы и прежде встречались с примерами дуализации — например, Кемпер говорил о своих плохих и хороших сторонах. Но в случае Уоллеса важное различие состояло в том, что он полностью осознавал такое расщепление. Подобная наблюдательность редко встречается у серийных убийц. — О чем ты думал, выходя из дому вечером? У тебя был план? — Это же был не я, — решительно сказал Уоллес. — На баб охотился тот, другой. Он тайно их преследовал. Вот к Ванессе Мэк я подкрадывался несколько месяцев. Фантазировал, как буду заниматься с ней грубым сексом. Она была очень привлекательной. У нас было несколько свиданий. Но потом она резко меня отшила. Ей, видите ли, не понравилось ужинать со мной. А она ведь заставила меня поверить, что мы больше чем друзья. А сама забеременела от другого. Я знал, что в ночь, когда я отправился к ее дому, она будет там, хотя мы давно не общались. Не видел ее с тех пор, как она родила. Думал, что она будет злиться на меня за то, что я ушел с ее горизонта. Перед выходом обдолбался кокаином. Она открыла дверь, пустила меня внутрь. Я попытался ее обнять, но Ванесса меня оттолкнула. Попросил налить мне выпить. Она ни в какую. Тогда подумал, что надо сзади подойти и придушить. И подошел, и схватил. Она замерла от страха. Я велел ей не сопротивляться и подтолкнул ее в спальню. Заставил раздеться ее, сам штаны спустил одной рукой. Сначала был оральный секс, потом изнасиловал ее. А когда после всего она стала одеваться, накинул ей на шею наволочку и задушил. Ее ребенок спал в соседней комнате. — А с ребенком ты что сделал? — Ничего. Я беспокоился из-за ребенка. У меня у самого дочь, и мать, и сестра. Сейчас думаю, я тогда был в оцепенении. Слава богу, ее старшей дочки тогда дома не было, а то бы я и ее тоже… — Почему? — Просто пришлось бы. Чтобы не возвращаться больше к тому, как меня в детстве растлевали. * * * В завершение интервью мы с Ресслером попросили Уоллеса вспомнить каждое из его убийств. Он приступил к перечислению, кратко описывая ход своих мыслей и вспоминая последние слова своих жертв. С пугающей дотошностью он описывал ужас в их глазах и то, как именно он применял свой излюбленный удушающий захват перед изнасилованием. Он рассказал, что в течение нескольких недель предавался фантазиям об изнасиловании Кэролайн Лав, знакомой его подружки Сэди Макнайт. Просто не мог избавиться от мыслей об этом. Он понял, что сможет вернуть контроль над собой, только реализовав свою мечту. Тогда он проник в ее квартиру, подкрался к ней сзади, когда она смотрела телевизор, сдавил ей горло и перетащил в спальню. Там он раздел ее, связал и несколько раз изнасиловал, пока она была в полубессознательном состоянии. Покончив с этим, Уоллес удавил ее и выбросил тело в неглубокий овраг на окраине города. — Дня через два я туда вернулся. Труп распух, прямо как мяч какой-то. Тела было не узнать. Еще через недельку туда приехал, остались уж только кости. Видимо, звери постарались. По словам Уоллеса, убийство Шоны Хок, с которой он работал в Taco Bell, было, скорее, неожиданным. Они дружили и иногда общались после работы. Как-то вечером после смены Уоллес зашел к Шоне домой и впал в бешенство от того, что она пошутила по поводу его недавней размолвки с подружкой. Конечно, она не могла знать, что любые подобные подначки приводили Уоллеса в бешенство. Они вызывали поток детских воспоминаний о том, как его постоянно дразнили и каким беспомощным он себя чувствовал при этом. Он затащил девушку в спальню, заставил раздеться и приказал заняться с ним оральным сексом. Она была страшно испугана и все время плакала. Это понравилось Уоллесу, который злился еще больше, если женщина сопротивлялась. Затем он велел ей одеться, отвел в ванную и задушил своим излюбленным приемом. Перед уходом он положил тело в наполненную ванну и, прихватив пятьдесят долларов из сумочки жертвы, покинул дом Шоны. Еще одной коллегой по работе, которой дружба с Уоллесом стоила жизни, была Одри Спэйн. Они курили марихуану в ее квартире и мирно болтали. Но вдруг Уоллес подошел к девушке сзади, придушил ее, перетащил в спальню, а после того, как изнасиловал, удавил. Он украл ее кредитку, чтобы расплатиться на автозаправке, и позднее тем же вечером еще раз вернулся в ее квартиру, чтобы воспользоваться телефоном. Таким образом он надеялся запутать полицейских относительно времени смерти своей жертвы. В отличие от других женщин, с которыми Уоллес был знаком лишь недолгое время, по его собственному признанию, Валенсия Джампер была ему как младшая сестра. Он не собирался убивать ее, просто так вышло. Вечером 10 августа 1993 года он заходил к ней дважды. Первый раз просто поговорить, а второй с намерением убить. Уоллес провел девушке свой обычный удушающий прием, но ослабил хватку после того, как она взмолилась о пощаде и пообещала секс взамен на свободу. Уоллес согласился, но после секса все равно задушил ее. Он понимал, что она не будет молчать и покушение на убийство не сойдет ему с рук. Он вынул батарейки из датчика дыма, инсценировал возгорание кухонной плиты, облил тело Джампер ромом и поджег спичкой. Перед уходом он украл бижутерию и продал ее в местный ломбард. — Тесное знакомство у меня было только с Джампер. Остальных я если и знал, то какие-нибудь недели или месяцы. Рассказы следовали один за другим. Уоллес невозмутимо вспоминал, как набрасывался на знакомых женщин: удушающий прием, принуждение к оральному сексу, изнасилование, убийство. Хотя общая картина его преступлений оставалась неизменной, они становились все более и более жестокими. Для удовлетворения своих потребностей ему требовалось все больше насилия и рисков поимки. У него уже не получалось утолить свои мечтания. Он утратил контроль над собой. Это было особенно очевидным в случае его предпоследней жертвы — Брэнди Джун Хендерсон. Она была подружкой старого приятеля Уоллеса, некоего Бернесса Вудза. По словам Уоллеса, он запланировал убийство на 9 марта 1994 года, зная, что Вудз будет на работе, а Хендерсон дома с их десятимесячным сыном. Около пяти часов вечера Уоллес приехал к ним домой, сказав, что ему нужно кое-что передать приятелю. Хендерсон предложила ему зайти. Когда она отвернулась, чтобы налить Уоллесу выпить, он сдавил руками ее шею и велел идти в спальню. Уоллес сказал, что это ограбление, и потребовал денег. Хендерсон отдала ему банку из-под чипсов, в которой было примерно на двадцать долларов мелочи, и сказала, что это единственные деньги в доме. Приказав Хендерсон раздеться и лечь, Уоллес схватил ее сына и положил ей на грудь. Во время изнасилования младенец находился между Уоллесом и его жертвой. Я сочла эту деталь особенно омерзительной, отметив для себя, что это могло быть символическим умерщвлением внутреннего ребенка Уоллеса или же олицетворять ребенка, которого он так отчаянно хотел от Мариэтты. Закончив, Уоллес велел Хендерсон одеться, после чего задушил ее полотенцем и уложил безжизненное тело рядом с кроваткой младенца. Тот начал плакать, и Уоллес дал ему соску. Потом поискал в холодильнике питье для младенца, но ничего не нашел. Окончательно расстроился и плотно обмотал голову малыша полотенцем, чтобы тот затих. Уходя, он прихватил с собой телевизор, стереосистему и банку с мелочью. На вырученные от продажи электроники 175 долларов он закупился крэком. * * * Уоллес был редким случаем даже по нашим меркам. Этот отъявленный серийный насильник и убийца не соответствовал типичным чертам преступников, которые мы выявили ранее. Правда, возможно, именно поэтому ему удавалось так долго избегать изобличения. «У него просто полный набор. Я так и не услышал от него внятного объяснения, зачем он это делал», — заметил Ресслер. Ресслер был прав — Уоллес оказался труден для понимания. Отчасти это объяснялось виктимологией и отношениями Уоллеса с его жертвами. И отчасти тем, что Уоллес был одним из первых встреченных нами темнокожих серийных убийц. Кроме того, он придерживался взглядов и общей жизненной позиции, которые совершенно не соответствовали установленным нами закономерностям, хотя имел некоторые общие черты с себе подобными. Мы ожидали увидеть хищного волка-одиночку, тогда как Уоллес, напротив, гордился тем, что он хороший друг, даже несмотря на всю нелепость такого утверждения в свете содеянного с жертвами из числа знакомых. Он не испытывал трудностей с обретением места в жизни, но считал окружающий мир несправедливым. Порой он выказывал признаки паранойи, но это могло быть вызвано пристрастием к наркотикам. Он с самого начала понимал и даже был убежден, что однажды череде его преступлений положат конец. А вот стремление доминировать было присуще ему в большей степени, чем другим изученным нами серийным убийцам. Именно по этой причине он выбирал жертв среди знакомых. В отличие от других, применявших насилие и контроль для исправления мнимых недостатков окружающей действительности, Уоллес не хотел привести в порядок этот мир. Ему хотелось создавать и сохранять собственную полноценную действительность. Он видел себя богоподобным, парящим над отвратительными преступлениями, которые совершает «плохой Генри» — этот его внутренний монстр. Его кропотливо изготовленный фантастический мир способствовал сокращению расстояния между его отношением к себе и к своим преступлениям. Но в своей одержимости контролем Уоллес шел еще дальше. Акт насилия удовлетворял его потребность считаться доминантным, но этого было недостаточно для удовлетворения его базового желания чувствовать себя доминантным. Этого можно было достичь лишь абсолютным пренебрежением к чужим жизням. Переход от изнасилований к убийствам стал для Уоллеса окончательным свидетельством полновластия. Это позволило ему становиться созидателем и разрушителем одновременно. Тотальное доминирование не только преображало окружающий мир, но еще и переиначивало его прошлое, настоящее и будущее. Уоллес использовал своих жертв для переписывания собственной биографии, заглушения своего прошлого в звуках насилия и ужаса вплоть до полного исчезновения отголосков травмирующих событий детства. Глава 17 Внутренний монстр Череда убийств молодых чернокожих женщин, которые на протяжении двух лет совершал Генри Луис Уоллес, не привлекла должного внимания ни со стороны полиции, ни со стороны прессы, ни со стороны общественности. Это было странно, учитывая и количество жертв, и отвратительный характер преступлений. Я не могла не задаться вопросом о причинах столь слабого интереса. В городском полицейском управлении Шарлотты мне сказали, что в начале 1994-го предприняли попытку обратиться за помощью в ФБР, но в Бюро решили, что эти убийства не соответствуют параметрам серийных. Возможно, определенную роль сыграло то, что каждое из убийств расследовалось отдельно, а некоторые из жертв вообще считались пропавшими без вести. В свою очередь местные судмедэксперты не смогли распознать единообразие причин смерти. Еще в самом начале моей карьеры, изучая жертв изнасилования, я убедилась, что расовые проблемы становятся серьезным врагом правосудия. Если в жертве есть что-то нешаблонное, что кажется сыщикам опасным или неудобным, существует масса способов спустить дело на тормозах. Это и было одной из главных причин того, что череда убийств Уоллеса продлилась так долго. Как сказала мать его четвертой жертвы Шоны Хок: «Жертвы не были заметными людьми с положением в обществе. В них не было ничего особенного. Да к тому же они были чернокожими». Тем не менее стоило следователям установить виновность Уоллеса, как в СМИ начался ажиотаж. Его внушительные размеры и способ убийства соответствовали представлениям общественности о законченном монстре. Цвет его кожи делал эту историю еще более увлекательной, поскольку добавлял новизны образу типичного серийного убийцы. В газете Charlotte Observer Уоллеса назвали «расчетливым хладнокровным душегубом». The New York Times привела слова заместителя начальника следственной группы: «Теперь женщины из этого района могут чувствовать себя в безопасности». К сюжету о монстре немедленно подключился и журнал Time, опубликовав статью о расследовании под лишенным даже намека на деликатность заголовком «Танцы с оборотнями». В то же время в прессе отмечалось, что после ареста Уоллес разрыдался и стал молить о прощении. Приводились слова его знакомых, которые называли Уоллеса умным, добрым и привлекательным человеком. Даже в упомянутой выше залихватской статье в Time говорилось, что «женщины доверялись ему, убаюканные милой улыбкой, заботливым отношением и приятной внешностью». В такой реакции СМИ не было ничего нового. Образ Уоллеса, балансировавший на грани ужаса и развлечения, был написан теми же широкими мазками, которые использовались для всех серийных убийц. Его показывали измученным человеком, чьи акты насилия вступали в ожесточенное противоречие с остатками человечности, существовавшими в глубинах его души. Сводить Уоллеса к такой плоской карикатуре было упрощением, но зато он становился проще и понятнее. Это делало его историю не более чем очередной версией известного сюжета о борьбе добра со злом. Такое мифологизированное представление о серийном убийце уже отпечаталось в сознании миллионов американцев. Не имело значения, увидят ли присяжные что-то новое в этом деле. Не имело значения и то, что Уоллес принципиально отличался от всех других убийц. Стереотип сложился и закрепился. Именно этому я и собиралась противостоять. * * * Процесс над Уоллесом начался в сентябре 1996 года. Обстановка в зале окружного суда была привычной: потертые половицы перед местом судьи, столик судебного стенографа и скамья присяжных, на которой двенадцать человек будут молча слушать показания, чтобы вынести вердикт. И все же я нервничала. Я видела в деле Уоллеса кульминацию всего, чем занималась на протяжении многих лет, изучая изнасилования, серийных убийц и психологию преступности. Кроме того, за судебным процессом пристально следили и юристы, и общественность. Имело значение все: образ Уоллеса, созданный в СМИ, характер его преступлений и совокупность воспоминаний о его жертвах. У меня был шанс и развеять мифы, окутывающие серийных убийц, и продемонстрировать, что на самом деле представляет собой серийный убийца. И нужно было выверить каждую деталь. План защиты был прост. Поскольку дело было чревато смертным приговором, а признательные показания Уоллеса приобщены к материалам суда, единственным вариантом было убедить присяжных в неполной вменяемости обвиняемого. Таким образом, поле судебного решения сужалось до выбора между смертной казнью и пожизненным заключением. А бремя доказывания однозначно ложилось на Ресслера и меня. Как профильные специалисты по серийным убийцам, классификации преступлений, психосоциальному развитию и психическим заболеваниям, мы должны были сформировать мнение присяжных об отягчающих или смягчающих обстоятельствах[36]. Отягчающих обстоятельств в деле Уоллеса хватало, и они были серьезными — убийство в ходе изнасилования, убийство на глазах у ребенка и, конечно, то, что убийств было много. Но присяжным нужно было учесть и многочисленные смягчающие обстоятельства. Мы с Ресслером могли предоставить им редкую возможность заглянуть в психологию Уоллеса, а также показать его убийства в контексте поведенческой антецедентности[37]. После многих лет работы в этой области мы могли объяснить действия серийного убийцы с научной точки зрения. Разумеется, задача была не из легких. Практически непреодолимым препятствием выглядела изначальная предубежденность присяжных относительно Уоллеса. Как-никак, он был серийным убийцей и дал признательные показания. В ходе процесса прокуроры делали акцент на эмоциях, то и дело подходя к скамье присяжных с просьбами «посмотреть на родственников жертв и представить себя на их месте». Тем не менее мы с Ресслером не собирались уступать. Мы узнали Уоллеса. Мы проинтервьюировали его самого, его родных и даже ставшую его невестой тюремную медсестру. Мы тоже могли воззвать к чувствам, но не собирались этого делать. Наш подход был в том, чтобы строго придерживаться фактов. Мы сделаем все, что можем: выступим в суде и с позиций бихевиористики[38] и психологии опишем душевное состоянии Уоллеса во время его убийств, а также предоставим некоторые сведения о его детстве. Это будет беспристрастная правда. А что с ней делать дальше, решать присяжным. Первым выступал Ресслер. Он сказал, что Уоллес выказывал признаки психологической нестабильности: — Он всегда производил впечатление человека, делающего шаг вперед и два назад. Уоллес мог положить что-то в духовку, чтобы запечь, и забыть включить эту духовку. Далее Ресслер пояснил, что преступления Уоллеса имели признаки и организованных, и дезорганизованных. Он привел конкретные примеры поступков подсудимого, свидетельствовавших о его пониженных умственных способностях или психическом заболевании. В частности, он обратил внимание на объяснение убийства Шэрон Нэнс, которое в беседе с нами дал сам Уоллес. — По его словам, она задала ему какой-то вопрос, который его взбесил. Поэтому, когда после секса она попросила денег, он забил ее до смерти. — Ресслер сделал паузу, затем продолжил: — Уоллес так и не сумел внятно объяснить мне, зачем это сделал… Если он сознательно решил сделаться серийным убийцей, то пошел не тем путем. Вывод был прост: такого рода внезапные убийства можно объяснить только наличием психического или эмоционального отклонения. У Уоллеса такие отклонения были, и под их воздействием он терял контроль над собой. Следующей была я. Усевшись на свидетельскую скамью, я собралась с мыслями и высказала свое мнение о личности Уоллеса и устройстве его сознания: — Наличие у обвиняемого достаточного количества элементов психического нездоровья позволяет мне уверенно говорить, что он не способен сформировать конкретное намерение или действовать предумышленно. Он создает вычурные фантазии, воплощает их и не может провести различие между своим внутренним миром и окружающей действительностью. Это проявилось в том, что жертвами обвиняемого были его знакомые. По моему профессиональному мнению, Уоллес психически нездоров, что лишает его способности формировать конкретные намерения. Далее я объяснила свою точку зрения, начав с того, что по множеству параметров Уоллес был неподходящим кандидатом на роль серийного убийцы. Его любили в школе, он был обаятельным и привлекательным и успешно прошел службу на флоте. Но точно так же, как любое преступное поведение стимулируется культурой в широком смысле слова, природа серийных убийц постоянно эволюционирует, испытывая на прочность наши устоявшиеся представления о возможном и невозможном. Для некоторых переход к насилию не представляет особого труда. Это реакция на окружающую среду, которая проявляется очень индивидуально. В случае Уоллеса первоисточником были его проблемы с эмоциональной жизнью. Они послужили катализатором. Это началось с близких, в первую очередь матери и жены — они были его обидчиками и в то же время его единственными положительными эмоциональными привязанностями. Выбирая жертв из числа знакомых, Уоллес пытался восстановить нарушенные эмоциональные связи своего прошлого. Такое искаженное представление о привязанности усугублялось дуализмом натуры Уоллеса. Но, несмотря на внутренний хаос, во внешнем мире он чинил насилие спокойно и собранно. Для реализации своих идеалов власти и господства он использовал ненависть, секс и убийство. Не менее своеобразным был и образ действий Уоллеса. Он был в основном организованным убийцей. При этом преследовал знакомых, эксплуатировал друзей и употреблял наркотики для интенсификации чувства собственного величия и подавления комплексов. Очень немногие преступники обладали такой же социальной компетентностью, как Уоллес. То, что он сам чувствовал разобщенность с людьми, значения не имело. Важно было то, что он умел располагать к себе людей. В арсенале Уоллеса это было важным оружием, позволявшим безнаказанно совершать многочисленные убийства. Я также сочла необходимым подчеркнуть значение фантазий для развития Уоллеса в детском и подростковом возрасте. Постоянное рукоприкладство матери и отсутствие отца обернулись чувством оторванности от окружающей действительности, которое в дальнейшем привело к одержимости созданием собственного мира и управлением им. Отсутствие значимых отношений с окружающими стало основой для его фантазий, а также контекстом выбора жертв. Способ самовыражения Уоллеса был уникален своей парадоксальностью и жестокостью. Он был неспособен проявить свои чувства ненависти, агрессии, мести и страха в отношениях с посторонними людьми. Поэтому и обрушивался на знакомых, обманывая их доверие. Это была его реакция на годы жизни в мире фантазий, выстроенном вокруг пустоты тяжелого детства. Он хотел самоутверждаться и нашел выход в ритуальных убийствах тех, кто выказывал симпатию к нему. Для Уоллеса это был способ увидеть себя единым целым. Именно так он чувствовал себя наиболее значимым. В конце своего выступления я вернулась к неспособности Уоллеса разделять фантазии и реальный мир. Я объяснила, что при дуализме личности у него не получается одновременно контролировать одно и другое. Этот и другие факторы указывали на неустойчивость психики Уоллеса. — По моему мнению, при всей тяжести совершенных им преступлений Уоллеса нельзя признать полностью ответственным за его деяния. Эти преступления были неизбежны. Они — часть его психологического склада, этого сочетания унаследованных черт и внешних воздействий. Но это совершенно не значит, что внутри Уоллеса живет какой-то монстр, в существовании которого он убежден и сам. Это значит, что перед нами сложный и глубоко ущербный человек, неспособный жить в обществе, не представляя для него серьезной угрозы.