Я черканула в блокнот свое наблюдение: «Бондаж — его вид порнографии». Разумеется, эти журналы были всего лишь вводным тестом. Аналогичным образом реагировали и другие преступники. Например, ВТК — Деннис Рейдер — говорил следователям, что у него «стояк», когда ему показывали его собственные рисунки и фото трупов его жертв. Что же касается Уоллеса, то нам было важно проследить его реакции, чтобы установить исходный уровень. Мы старались понять, есть ли что-то, что выделяет его на фоне ему подобных. Влияние откровенных детективных журналов на развитие сексуальных маньяков было хорошо известным фактом. Таким образом, по крайней мере пока, Уоллес выглядел вполне заурядным серийным убийцей. Нам нужно было узнать побольше о его фантазиях об изнасиловании и убийстве: когда они начались, как развивались и в связи с чем переросли в садистские. Далее мы попросили Уоллеса рассказать о его прошлом и описать каждое из совершенных им убийств. Он уже неоднократно делал это во время следствия, но нас интересовало нечто более важное — как он относится к самому себе. Но для проникновения в сокровенные глубины души Уоллеса нужно было заручиться его доверием. Журналы были одним из способов подтвердить искренность наших намерений. Мы хотели, чтобы у него создалось впечатление контроля над ситуацией. * * * Контроль — ключевой элемент любых действий серийных убийц. Это один из признаков их в высшей степени шаблонного образа мыслей. Он составляет основу их фантазий и взаимодействий с жертвами. Именно поэтому мы попросили Уоллеса рассказать о его прошлом, хотя и знали о нем очень многое. Мы хотели проверить, не будет ли он приукрашивать или искажать хорошо известные нам факты. Уличать его во лжи мы не собирались, но такая проверка была полезна для понимания его способности манипулировать менее известными подробностями его дела. Наше понимание механизмов контроля отразилось и на том, как мы построили эту беседу. На ранних этапах собеседований с осужденными серийными убийцами мы убедились в эффективности подхода, при котором большую часть вопросов относительно конкретного предмета или события задает один из интервьюеров. Таким образом, в случаях, когда преступник раздражался, другой интервьюер быстро перехватывал инициативу и менял тему, чтобы уйти от негативных ассоциаций в связи с предыдущими вопросами. Начинать выпало мне. Я понимала, что со мной Уоллес будет менее подозрительным и сдержанным. Тем не менее он будет следить за моими реакциями и стараться понять, что я собой представляю. Со мной этот процесс прощупывания рамок пойдет быстрее. В понимании преступников я всего лишь женщина, а женщина по определению не может представлять опасность. Так устроено мышление сексуальных маньяков. Это элемент их обычного высокомерия, который я научилась использовать в собственных интересах. Для начала я попросила Уоллеса рассказать про свое детство. Он заговорил скучным тоном человека, которому совершенно неинтересно в очередной раз пересказывать давно известную историю. Он поведал, что рос в доме без водопровода и электричества. Воду брали из колодца, а вместо туалета были ночные горшки, опорожнение которых входило в его домашние обязанности. Уоллес любил свою прабабушку, но та не ладила с его матерью. Они регулярно ссорились, обычно поздним вечером, когда мать возвращалась с работы на швейной фабрике. Уоллес охарактеризовал ее как очень требовательную, вспыльчивую и скорую на расправу. Она била его с того момента, как он только начал ходить, как правило, за самые обычные детские провинности. Вдобавок она часто кричала на сына и говорила ему, что лучше бы он не появлялся на свет. Такое воспитание вселило в Уоллеса глубоко укорененный страх, который оставался с ним, даже когда он вырос в двухметрового детину. — Я до смерти боялся. Боялся, что она возьмет да и убьет меня. — Но зачем ей было убивать тебя? — Она била меня просто зверски. А однажды накинулась на меня с кухонным ножом. Я увернулся, и она кусок стены оттяпала. Моя мать не была эмоциональным, любящим человеком. Фактически никакой любви не выказывала. — Расскажи про свою сестру. Его тон заметно смягчился, когда он заговорил об Ивонн. Это было совсем не похоже на подчеркнутое безразличие, с которым он рассказывал о матери. — Я всегда очень любил сестру и многое взял от нее. В детстве она присматривала за мной и старалась помогать как могла. Мне всегда было интересно, каким был мой отец, и вообще — кто он. Я как-то видел его фотографию и спросил мать про него, а она сказала, что он был учителем в ее школе. Однажды он нам позвонил и должен был приехать повидаться со мной. Ради этого я в школу не пошел. Ждал-ждал, каждую проезжающую машину высматривал, а он так и не появился. Я спросила Уоллеса, были ли в его жизни примеры для подражания. Мужчины, на которых ему хотелось бы равняться. — У матери был дружок, который мне нравился. Но я знал, что он мне не отец, и примером для подражания он не был. Он был женат, а с матерью просто развлекался. В рассказе Уоллеса о детстве не было ничего удивительного. Оно соответствовало распространенному шаблону, выявленному в ходе наших исследований: мать-одиночка, тяжелое детство, отсутствие ролевых моделей мужского пола. Уоллесу хотя бы повезло с сестрой и прабабушкой, но привязанности к ним было недостаточно. Фантазии начали доминировать в его внутреннем мире после того, как учеником начальных классов он стал очевидцем группового изнасилования. — Это был твой первый сексуальный опыт? — спросила я. — Что тебе в этом запомнилось? — Нет… — нерешительно протянул Уоллес, подался вперед и пристально посмотрел на меня. Затем он рассказал, что в их компании всегда что-то происходило: «драки, стрельба, поножовщина, все такое». Он вспомнил, что впервые занимался сексом в восемь или девять лет; правда, девочка была в подростковом возрасте. — Я думал, что влип. Видел, как ее лупит мать. А потом ее мать пошла к моей матери рассказать, что было между нами. Я боялся, что мне сейчас тоже врежут. А сестра и мать стали смеяться и подначивать, дескать, мог бы выбрать кого-нибудь и посимпатичнее. Достали меня этими подначками. Вскоре после этого Уоллес и стал очевидцем группового изнасилования. — Мы все пошли смотреть футбольный матч старшеклассников. После игры за этой Буш увязалось несколько парней, и мы с другом пошли следом за ними. Смотрим, а они ее подвесили за руки и насилуют. А она еще все время говорила: «Постойте, постойте». — Ты часто об этом вспоминал? Это приходило тебе в голову во время твоих преступлений? — Ну да, я думал, что так было бы идеально, — улыбнулся он. Я отметила, что Уоллес использовал слово «идеально» для описания унижения и господства над этой девочкой. Ему было явно приятно вспоминать об этом. И похоже, что этот эпизод стал топливом для его фантазий. — На следующий день я узнал, что двоих пацанов задержали за это изнасилование, — продолжил Уоллес. — Меня еще больше возбудило, что у них возникли проблемы с законом. Мне тоже захотелось кого-нибудь связать и изнасиловать. И все из-за этих парней. Я дополнила свои записи заметкой о том, что это изнасилование открыло Уоллесу новые возможности. Он увидел в нем инструмент воссоздания травмирующих событий своего детства. Только на сей раз главным будет он. Его влекло ощущение контроля. По ходу этой части разговора уверенность Уоллеса в себе заметно возрастала. Он вовсе не был агрессивным, но демонстрировал признаки чего-то похожего на гордость, как будто погрузился в воспоминания и вернулся к давно знакомым удовольствиям. Было похоже, что он делится с нами чем-то глубоко личным. По поведению это было почти незаметно, но для Уоллеса с его очень развитой визуальной памятью детальные описания событий прошлого становились едва ли не священнодействием. Казалось, он впускает нас в свой внутренний мир. Затем Уоллес без каких-либо подсказок с нашей стороны завладел инициативой в разговоре. Это был его самоотчет. Он понимал, что мы изучаем его преступления и они нам действительно интересны. В старших классах мать не разрешила ему вступить в футбольную команду, и тогда он стал единственным представителем мужского пола в группе чирлидинга. Он был намного выше ростом всех входивших в нее девушек, но никто его не боялся. Одноклассники считали его жизнерадостным, энергичным и изобретательным, а он гордился своим школьными друзьями. И вот что интересно: среди сверстников он был своими, а вот дома его часто заставляли чувствовать себя чужаком. В мае 1983 года Уоллес окончил среднюю школу и попытался по примеру сестры продолжить образование в колледже. Но два раза подряд эта попытки завершились неудачами: его отчисляли за недостаточное прилежание и неуспешность в учебе. Уоллес рассказывал об этом с явно удрученным видом, поэтому я спросила, были ли у него в тот период какие-либо поводы для гордости собой. Он воспрял духом: «Мне очень нравилась моя вечерняя работа». Уоллес был диджеем с псевдонимом «Полуночный всадник» на местной радиостанции WBAW. Он подражал стилю легендарного диджея Вулфмана Джека, который в своих ежедневных ночных программах ставил малоизвестных чернокожих исполнителей ритм-энд-блюза. Но долго на этой работе Уоллес не продержался. Через несколько месяцев его уволили за кражу принадлежавших радиостанции компакт-дисков. Исключенный из колледжа и потерпевший неудачу с карьерой на радио, Уоллес решил резко изменить направление и поступил добровольцем в ВМФ США. Это был самый стабильный период его жизни, который длился восемь лет. У Уоллеса была репутация хорошего моряка, и он дослужился до звания старшины третьей статьи. В этот же период он женился на своей школьной подружке Мариэтте Брэбам и стал отчимом ее дочки. Но семейная идиллия оказалась недолговечной. Назревал разлад. Уоллесу очень хотелось собственного ребенка, а Мариэтта отказывалась даже обсуждать этот вопрос. Крайне разочарованный, Уоллес начал искать утешения в наркотиках, что в конечном итоге обернулось его арестом и двухлетним сроком за кражу со взломом. Мариэтта ушла от него, и Уоллесу пришлось вернуться жить к матери с сестрой. — А ты никогда не подумывал о том, чтобы убить Мариэтту? — спросила я. Уоллес уставился взглядом в стол. — Да, было дело, — пробормотал он. — Даже как-то приехал к ее дому и долго стоял там. Но потом просто ушел. Не смог. Уоллес сразу же сменил тему и заговорил о том, что переезд к родным дал ему возможность начать жизнь заново и знакомиться с новыми девушками. Он был в восторге, когда узнал, что одна из них забеременела и он наконец-то станет отцом. Кендра родилась в сентябре 1993 года. Дочкой он дорожил больше всего на свете. — А почему ты начал убивать? — спросила я. Мне не хотелось, чтобы он слишком расчувствовался. — Ну, это точно не из-за денег. У меня не было финансовых проблем. Я работал — в Walmart, в отделе охраны труда. Мне там нравилось, но однажды меня поймали на краже. Я воровал технику, в основном камеры, и прятал их в служебном помещении. Если бы не поймали, удачно сбыл бы их. Но когда я разошелся с моей женой Мариэттой, был очень зол на нее. Она рассказывала, что в колледже ее изнасиловали, и вот откуда ее ребенок. Когда мы занимались сексом, я ее спрашивал, вспоминает ли она про это изнасилование. И она сказала, что да. Может, поэтому мне стало казаться, что я ее насилую, когда у нас секс. Тут снова появились воспоминания детства, и меня понесло. Плюс кокаин. Первое убийство Уоллес совершил через два года после увольнения из ВМС, в начале 1990 года, в своем родном городе Барнуэлл, штат Южная Каролина. Угрожая пистолетом, он заставил знакомую, Ташонду Бетеа, сесть к нему в машину. Приехав в лесной массив, он принудил ее к оральному сексу и изнасиловал. Затем он перерезал девушке горло и выбросил труп в озеро. — На следующее утро меня накрыло — стало казаться, что она не умерла, — вспоминал Уоллес. — Я вернулся на то место, стал искать в озере. Оно было неглубокое, но я никак не мог отыскать труп. Достал пистолет и стал стрелять в озеро. Потом пошел вниз по ручью, думал, может, труп туда унесло. Был уверен, что сейчас копы появятся. Пару дней был просто в панике, реальном стрессе. Еще раза три-четыре возвращался на то место, но так ее и не нашел. Тело Бетеа прибило к берегу спустя несколько недель. В поисках любых зацепок полицейские опросили многих из знакомых погибшей. В их числе был и Уоллес, но, несмотря на настораживающее наличие криминального прошлого, его не сочли подозреваемым. Второе убийство произошло в мае 1992-го во время «свидания» Уоллеса с Шэрон Нэнс, известной местной проституткой, приторговывавшей наркотиками. — Сказал ей, что хочу анальный секс, а она мне: «Ах вот, значит, какими вещами ты увлекаешься?» Это меня взбесило. А после секса она потребовала денег, а у меня их не было вообще. Мы подрались, и я забил ее до смерти. Вывез на своей машине на пустырь у железнодорожных путей и выбросил там. Тело убитой нашли через пару дней. С каждым новым преступлением Уоллес становился все увереннее в себе. Тем более что ему без особых усилий удавалось избегать серьезных подозрений со стороны полицейских. Уоллесу стало казаться, что он неуязвим и ему сойдет с рук все что угодно. — Единственной проблемой была жизнь у матери, — сказал Уоллес, немного напрягшись. — Дошло до того, что мне пришлось отдельный телефон себе поставить. Мне было двадцать пять, а она третировала меня, как пятнадцатилетнего. Ей не нравились женщины, которых я приводил. Сделала себе дубликат ключей от моей машины. Дураком меня обзывала. — А в какие моменты ты терял контроль над собой? — спросил Ресслер. — С каждой по-разному, — ответил Уоллес. — Вот с Шоной мы сидели и час просто разговаривали, потом обнимались-целовались, а потом появился этот монстр. На Джампер я набросился, как только к ней вошел. Бац, и все. Я и не думал, что с ней так будет. Буком просто дома оказалась не вовремя. В общем, напороться мог кто угодно. — Ну а что по поводу ярости, злобы, неприязни? Последнюю жертву ты ударил ножом тридцать восемь раз. — Это появилось уже позже. До убийств я много раз насиловал проституток, и у меня было много всяких разных женщин. Это тогда я понял, что мне больше нравится секс по принуждению. — Позволь спросить тебя об одной очень важной вещи. Все жертвы, кроме одной, были твоими знакомыми. Почему ты их выбирал на роль жертв? — Это у меня характер такой, люди мне верили. — Понятно. Но все же, почему именно знакомые? — настаивал Ресслер. — В них что-то было такое, что связывало меня с моим прошлым: матерью, сестрой, женой. С незнакомым человеком не получилось бы ничего, — ответил Уоллес. * * * После короткого перерыва я решила применить другой подход — взяла пачку бумаги и цветные карандаши и попросила Уоллеса нарисовать его убийства. Он согласно кивнул. Дальнейших объяснений не потребовалось. Уоллес тут же принялся рисовать человечков, изображавших его излюбленные удушающие захваты, а потом в такой же бесхитростной манере стал рисовать свои изнасилования, убийства и дома, в которые проникал. Схематизм рисунков указывал на его полную отрешенность. О том же говорила и глубокая сосредоточенность, с которой он переносил свои воспоминания на бумагу. Все свидетельствовало о том, что Уоллесу был важен не акт насилия как таковой. Истинное наслаждение он черпал в воспоминаниях о своих преступлениях, которые бесконечно крутились в его голове во всех ужасающих подробностях. Он совершал убийства ради воспоминаний о них. Для Уоллеса это было средством обретения и поддержания эмоциональных связей, создавать которые какими-либо иными способами у него не получалось. Посмотрев на один из рисунков, Ресслер сказал Уоллесу: — Это похоже на вид сверху. — Да, так я это и ощущал, — кивнул Уоллес. — Как будто наблюдаю со стороны. Кружу в воздухе и наблюдаю. Иногда такое чувство сохранялось еще несколько часов после убийства. Поэтому-то я и возвращался на места преступлений.