Разумеется, мы вовсе не были противниками технического прогресса. Время от времени мы на собственном опыте убеждались в пользе новых технологий для ОПА. Например, как-то раз мы всемером отправились на конференцию в Балтимор, чтобы презентовать примеры из практики профайлинга. Мы ехали двумя машинами и по дороге потеряли друг друга из виду. Мы заранее договорились встретиться в отеле Holiday Inn, но в городе их было несколько, и в каком именно встречаться, оставалось неясным. Только поздним вечером, призвав на помощь сотрудников Академии, обе группы сумели договориться о встрече под одним из балтиморских мостов. При этом координация осуществлялась путем звонков из городских телефонных будок. Впоследствии сотрудничавший с Академией психолог Ник Грот шутил: «Вот вам и агенты ФБР. Как же они преступления раскрывают, если даже друг друга найти не в состоянии?» После этого случая ОПА незамедлительно принял на вооружение пейджеры. * * * В течение нескольких следующих месяцев я перерывала шесть архивных шкафов ОПА в поисках старых дел, в которых фигурировали записки или другие виды сообщений, интересные в плане психолингвистики. Их нашлось не слишком много, и это было неудивительно — в большинстве своем серийные убийцы достаточно разумны, чтобы не заниматься вещами, способными повлечь за собой изобличение и арест. Разумеется, в наших архивах были классические примеры записок и писем, в том числе Джека Потрошителя («…я не перестану потрошить их до тех пор, пока меня все-таки не арестуют. Последняя работа была просто шикарна. Я не дал той девушке возможности даже пикнуть»), Дэвида Берковица[28] («Привет из городской канализации Нью-Йорка, полной собачьего дерьма, блевотины, прокисшего вина, мочи и крови») и до сих пор не пойманного знаменитого убийцы из Уичиты[29] («Когда этот монстр входит в мой мозг, я никогда не знаю. Но он навсегда»). Но я вновь и вновь возвращалась к делу о шантаже в небольшом городке в штате Огайо. Оно привлекло мое внимание изощренностью посланий преступника. Контакты начались на следующий день после пропажи девочки-подростка. Ее родителям позвонили и сказали: «Ваша дочь у нас. Нам нужно 80 000 долларов, или вы ее больше не увидите». Полиция поспешила на адрес, с которого был совершен звонок. Это был небольшой домик на окраине, в котором нашлись только несколько предметов одежды пропавшей девочки и карта. Эта карта отправила сыщиков к следующему месту — лугу у реки, на котором они нашли остальную одежду девочки и вторую карту, исчерченную непонятными рисунками. Тщательное обследование местности показало, что какой-то предмет, возможно тело, вытащили из машины и бросили в реку. Однако в последующие дни родителям еще несколько раз звонили и объясняли, что, если они хотят увидеть дочь, нужно заплатить выкуп. История с картами заинтриговала меня, и я заглянула к Дугласу спросить, помнит ли он что-нибудь об этом деле. — Ну да, помню такое, — сказал он. — Выкуп в 80 000 долларов показался мне уж очень небольшим. Сперва я решил, что этот преступник отнюдь не блещет умом, но его записки с инструкциями об уплате выкупа оказались довольно изобретательными. — В каком смысле? — спросила я. — Во-первых, он писал их по трафарету, а содержание было вроде «отправляйтесь в телефонную будку по такому-то адресу и найдете следующее послание, примотанное скотчем под телефонным аппаратом». А во-вторых, гонял сыщиков туда-сюда понапрасну, стараясь отвлечь от того, что совершил убийство. Но в итоге засыпался, потому что стал повторяться. Мы поставили все местные телефонные будки под наблюдение и сфотографировали, как он прикрепляет записку под телефонный аппарат. — Понятно. Значит, он облегчил полицейским их работу, типа хлебные крошки на дорогу бросал, как в сказке «Гензель и Гретель», — сказала я. — Дай угадаю: он не намеревался ее убивать. Это было изнасилование, а потом все пошло не так. Что-то его взбесило. Потом он покумекал и инсценировал шантаж, чтобы прикрыть им убийство. Попытался было бросить свою затею, но, будучи социопатом, увлекся ее рискованностью и уже просто не мог соскочить. Я права? — В точку, — кивнул Дуглас. — А почему ты заинтересовалась этой историей? — Просматривала старые дела вроде этого, чтобы понять, помогла бы в них психолингвистика. Решила, что для новичков отдела это будет полезный ресурс. Хотя, наверное, этот пример не слишком показателен. — Не скажи. Просто преступнику не стоило бы доводить это до поимки в телефонной будке. Он заигрался. Точно так же было и с Берковицем, и с Зодиаком. Они приходят в восторг, прямо-таки кайфуют, когда таким образом коммуницируют с полицией. Банди, Уильямс — кого ни назови. Они просто купаются в риске. Рисковые персонажи. — Постой-ка, — перебила я. — Тогда вот что мы имеем в сухом остатке. Типы, которым хочется с нами пообщаться и которые достают полицию, прессу и всех остальных, по сути, жаждут внимания. И если им хочется острых ощущений, мы им это обеспечим. Потешим их самолюбие — будем подбирать их хлебные крошки и расхваливать их невероятный ум. Чем больше мы будем с ними общаться, тем сильнее им будет хотеться произвести на нас впечатление. Классический случай навязчивой потребности в одобрении. Их жажда внимания будет наживкой для наших крючков. Глава 14 Вяжи, пытай, убивай Полученное нами в 1987 году задание разобраться, почему серийные убийцы ищут внимания СМИ, было явно связано с одним конкретным преступником. Убийца из Уичито, штата Канзас, назвавший себя ВТК (по первым буквам английских слов «вяжи», «пытай», «убивай»), снова активизировался. В период между январем 1974 и декабрем 1977 года он лишил жизни семерых человек, после чего притаился почти на десятилетие. А затем начиная с весны 1985 года убил еще двоих. Он также возобновил свой обычай направлять сообщения в местные СМИ и полицию. Все это выглядело очень нетипично. Достаточно странным для серийного убийцы стал сам факт долгого перерыва. Правда, были известны случаи, когда преступники садились в тюрьму за другие преступления, а впоследствии сознавались еще и в убийствах. Но фундаментальной составляющей преступлений ВТК была жажда признания и славы, и поэтому столь длительный период бездействия казался нам совершенно необъяснимым. — Такие люди делают паузу на годы не просто так, — как-то сказал Ресслер. Ситуацию еще больше осложняло то, что за несколько лет ОПА несколько раз вовлекался в расследование этого дела, но без всякого успеха. Убийца полностью контролировал ситуацию. Он то дразнил следствие изощренными словесными головоломками и коллажами, намекавшими на его одержимость фантазиями. То буквально умолял, чтобы его поймали. В одном из посланий в местную газету он во всех подробностях описал, как среди бела дня вломился в дом и убил семью из четырех человек. За этим следовали бессвязные покаянные рассуждения с кучей грамматических и орфографических ошибок: «Извиняюсь перед обществом, что так происходит… Я не могу остановить это. Поэтому монстр продолжит и будет вредить мне и обществу… Может быть, вы можете остановить его. Я нет… Счастливо охотиться». ВТК стал у нас в отделе своего рода призраком. Он был постоянным источником беспокойства, налагающим на нас тяжкое бремя обязательств перед коллегами со Среднего Запада. Мы не представляли, когда он вновь напомнит о себе, но точно знали, что это произойдет. Несмотря на все усилия ОПА, он уже дважды ускользал от нас — сначала в 1979 году, а потом в 1984-м, когда мы попытались выманить его. Сейчас в наших силах было исправить ситуацию и отправить этого особо опасного преступника за решетку. * * * Впервые мы начали заниматься делом ВТК, когда к нам обратился один из детективов убойного отдела полицейского управления Уичито. Городская полиция никогда прежде не сталкивалась ни с чем подобным, и подозреваемых по этому делу не было. У полицейских были только фото с места преступления и два письма с угрозами следующих убийств. Детектив сказал, что знаком с нашим исследованием серийных убийц и знает о наших успехах в расследовании подобных дел. Даже по сообщениям в новостях мне было понятно, что этот убийца жаждет признания. Он был настолько сильно разочарован жизнью, что видел в преступлении возможность привлечь внимание, которого, как он считал, заслуживал. Как оказалось, это была лишь верхушка айсберга. ВТК был намного сложнее, чем его упрощенный образ в прессе. Первое представление о том, насколько хитроумным и одержимым был этот убийца, я получила в процессе ознакомления с его письмами и изучения фото с мест преступлений. Было совершенно очевидно, что ВТК продолжит убивать, если только мы не проникнем в его сознание и не поймем, как опередить его хотя бы на шаг. Задача была не из легких. В отличие от подавляющего большинства серийных убийц, которые избегали любых действий, чреватых разоблачением, ВТК демонстрировал горячее, прямо-таки безрассудное желание привлечь к себе внимание общества. Это свидетельствовало о новом типе убийцы, который требовал иных подходов как в плане осмысления его психологических особенностей, так и в плане оперативно-разыскной работы. Несмотря на всю беспрецедентность этого случая, ВТК все же включил в конструкцию своего имиджа ряд элементов, позаимствованных у других серийных убийц. Страстное желание ВТК быть в центре внимания прессы лишний раз свидетельствовало о его отчужденности, тщеславии и чувстве собственной неполноценности. Он был из тех, кому нужно сравнивать себя с другими убийцами, оценивать себя со стороны и контролировать освещение событий любыми доступными способами. В этом он был похож на Дэвида (Сына Сэма) Берковица. Летом 1976 года тот убивал на улицах Нью-Йорка ни в чем не повинных людей и оставлял на местах преступлений записки. Оба убийцы называли свою кровожадную сущность «монстром», оба придумали свои прозвища и предложили их прессе, оба бросали вызов полиции в виде намеков на личность следующей жертвы. Вся эта информация легла в основу первого анализа дела ВТК, подготовленного в ОПА в 1979 году. Он стал составной частью стратегии, которую мы предложили полиции Уичито. Наш главный совет: «Продолжайте общаться с ним, не выказывая ни малейшей враждебности». В нашем отчете говорилось, что этот убийца считает себя вправе претендовать на общественное признание значимости его преступлений. Он подпитывается раздутым самомнением и, следовательно, жаждет общения. Мы предложили применить проактивную медиастратегию, в рамках которой правоохранители будут сотрудничать с прессой с целью подтолкнуть убийцу к саморазоблачению. Он должен был подставиться благодаря своей гордыне. На этом первоначальное участие ОПА в расследовании этого дела завершилось. Тем не менее мы продолжали следить за развитием событий, особенно на первом этапе диалога между ВТК и местными полицейскими. Они за помощью к нам не обращались, а большой объем работы по другим делам не позволял и нам отвлекаться на непрошеные советы. * * * Через пять лет после первого обращения полицейских из Уичито к нам поступил их второй запрос о помощи. Они только приступали к формированию опергруппы по розыску ВТК, впоследствии получившей название «Охотники за привидениями», и хотели получить экспертное мнение о поведенческих аспектах дела. К тому моменту у них накопилась масса материалов по делу, включавших полицейские рапорты, свидетельские показания, рисунки художника-криминалиста, заключения патологоанатомов и с десяток новых писем и коллажей, написанных и сделанных убийцей. Но сами они не очень понимали, что со всем этим делать. И в октябре 1984 года к нам в Куонтико прибыли двое детективов из опергруппы, чтобы рассказать нам, чего они достигли с момента нашей последней встречи. Дуглас, которого назначили ведущим по этому делу, привел детективов в наш подвальный конференц-зал и представил их присутствующим. Подождав, пока все рассядутся, он сказал: — Прежде чем вы приступите, у меня есть вопрос. Зачем охотиться на ВТК именно сейчас? Насколько известно, он бездействует уже несколько лет. А из вашей справки следует, что и с полицией Уичиты он тоже перестал общаться. Так все же, почему именно сейчас? — Законный вопрос, — признал детектив, который был повыше ростом. — На самом деле шеф полиции Уичиты собирается в отставку. А это дело долгие годы не давало ему покоя. Перед уходом он хочет избавиться от этого привидения. — То есть идея в том, чтобы выманить ВТК из его логова? — спросил Дуглас. — Так точно. Мы тщательно проанализировали поступившую от опергруппы новую информацию, сопоставили ее с другими делами в нашем ведении и ближе к концу недели приступили к уточнению психологического портрета ВТК. Откровенно говоря, дело шло медленно. У нас не было ни реальных прецедентов такого рода преступника, ни подходящих дел, на которые можно было бы опереться. ВТК действительно пользовался примерами известных преступников и совершал действия, которые мы могли психологически интерпретировать и классифицировать. Но сам характер преступлений ставил его особняком. Они были более многоплановыми и хаотичными. Агрессивность по отношению к телам жертв, ритуальные элементы связывания, сексуальная подоплека и уровень планирования каждого нападения свидетельствовали о постоянном стремлении к более высокой степени насилия. Зашкаливало и количество психиатрических диагнозов. ВТК демонстрировал признаки семи парафилий[30] и многочисленных расстройств личности. «Списку конца и края нет. У этого типа раздутое самомнение, отсутствие эмпатии к окружающим, нет чувства вины, раскаяния и страха. И так далее, и тому подобное», — сказал Хэйзелвуд. Другая трудная задача состояла в объяснении необычно долгих периодов бездействия между преступлениями, крайне нехарактерных для серийных убийц. Обычно они увеличивали частоту нападений по мере погружения в свои фантазии и при этом стремились к идеальному воплощению неистовой ярости, бушевавшей в их головах. Мы знали, что ВТК забирает личные вещи своих жертв, и я подумала, что это может помогать выдерживать настолько длительные перерывы. С одной стороны, я знала, что убийцы используют такого рода сувениры в качестве реквизита для воспоминаний о своих преступлениях. С другой — это было скорее эрзацем, временной компенсацией недоступных наслаждений. У необычно долгих периодов пассивности могло быть и другое объяснение. По фотографиям с мест преступлений было понятно, что, несмотря на очевидный риск, убийца не жалеет времени на то, чтобы тщательно располагать тела жертв в откровенно сексуальных позах. Мы предположили, что он их фотографирует. А потом с помощью фотографий и сувениров продлевает фантазии и мысленно воспроизводит акты насилия. Кроме того, учитывая привычку ВТК имитировать других серийных убийц, в данном случае имела место отсылка к Харви Глэтмену. Тот связывал своих жертв, насиловал их и фотографировал их искаженные ужасом лица, чтобы потом в течение долгого времени наслаждаться этим опытом. В конце концов мы составили психологический портрет ВТК и предложили способы контакта с преступником, не провоцирующие его к дальнейшим актам кровопролития. Наша рекомендация заключалась в том, чтобы сыграть на самомнении убийцы — отнестись к нему как к равному и создать атмосферу взаимного уважения и доверия. В начале 1980-х годов такая тактика оказалась полезной для расследования дела в Калифорнии, в котором участвовал Дуглас. Он использовал образ так называемого суперкопа, который на пресс-конференциях обращался непосредственно к убийце. Дуглас особо отметил, что ни в коем случае не следует говорить о психических отклонениях убийцы. В его глазах суперкоп должен скорее ассоциироваться с ним самим, чем с представителями прессы или психиатрами. Если ВТК нужно почувствовать свою значимость, сыщики должны обеспечить ему такое чувство. В конце концов он настолько увязнет в этом внимании, что выдаст себя. Психологический портрет описывал ВТК как сексуального садиста с яркими фантазиями. Всю имеющуюся фактуру (которой на тот момент было не очень много) мы распределили по разделам. Исходя из тщательности, с которой ВТК располагал тела своих жертв в нарочито кукольных позах, мы предположили, что его убийства были результатами воплощения кровавых фантазий в действительность. Совершая убийства, он впервые в жизни почувствовал себя значимым и властвующим. Все это указывало на устоявшуюся фиксацию на насилии, по всей вероятности начавшуюся с фантазий в раннем детстве. Исходя из его поведения и местности, в которой он орудовал, мы сочли, что преступник воспитывался в чрезмерно строгой и религиозной манере, скорее всего властной матерью. Как и во многих других схожих случаях, отец, вероятно, ушел из семьи, когда преступник был еще юн. Особое значение для психологического портрета убийцы имели зверские надругательства, которым он подвергал тела своих жертв. — Это показывает, что он изучал преступления такого рода и что насилие его не пугает, — сделал вывод Хэйзелвуд. — Мысли о насилии посещают его с тех пор, как он себя помнит. Скорее всего, в детском возрасте он мучил животных, впоследствии стал заядлым охотником и рыболовом, а позже начал интересоваться психологией и криминологией, чтобы получше понять себя и себе подобных. Держу пари, что его знает владелец ближайшей лавочки порнолитературы. Важное значение имела и виктимология. На ранней стадии преступник убивал без разбору — мужчин и женщин, помладше и постарше. Лишь позже он сфокусировался на незамужних женщинах среднего возраста. Это говорило о том, что преступник стареет и выбирает жертв, которых однозначно сможет контролировать. Он находил женщин в знакомом районе, где можно было остаться незаметным. Он наблюдал за жертвой, чтобы выяснить распорядок дня и привычки, и намечал маршрут побега на случай непредвиденных обстоятельств. Исходя из педантизма его писем и словесных штампов («Когда этот монстр входит в мой мозг, я никогда не знаю. Но он навсегда. Как исцелиться? Если попросишь о помощи, что ты убил четырех людей, они посмеются или нажмут на тревожную кнопку и вызовут копов»), мы предположили, что ВТК некоторое время служил в армии и/или увлекается детективами. Возможно, в прошлом он совершал кражи со взломом, но не с целью наживы, а, скорее, ради острых ощущений. В нашем психологическом портрете также указывалось, что таким, как ВТК, бывает свойственно отождествлять себя с сыщиками, вплоть до регулярного посещения популярных у полицейских баров (как поступал, например, Эд Кемпер). В данном случае, исходя из самонадеянности преступника, мы были уверены, что он возвращается на место преступления вскоре после его обнаружения и старается смешаться с толпой зевак. Это позволяет ему и потешить самолюбие, и обрести чувство превосходства. Но в то же время это дает и преимущество сыщикам, поскольку преступник не сможет изменить своей природе и рано или поздно совершит ошибку. Но прежде чем это произойдет, он, с высокой долей вероятности, продолжит убивать. * * * По завершении работы над психологическим портретом я отвела Дугласа в сторонку, чтобы поинтересоваться его мнением о склонности ВТК подражать другим серийным убийцам. Мне представлялось существенным, что ВТК заимствовал повадки некоторых наиболее одиозных серийных убийц и приспосабливал их к собственным методам. Это, безусловно, соответствовало его типу личности и свидетельствовало о желании приобрести такую же дурную славу. Но если ВТК и в самом деле так прилежно исследовал этот тип преступности, то должен был знать, как были пойманы те, кого он копировал. Важно было учитывать это при построении стратегии работы по этому делу. И в первую очередь нам следовало помнить о деле Дэвида (Сына Сэма) Берковица, с которым ВТК явно подробно ознакомился. — Что ты думаешь о символе, который он использует в своих посланиях? — спросила я Дугласа. — Мне кажется, что очень похоже на то, что делал Сын Сэма. Но в данном случае это эротика, а не сатанизм. — Этот тип настолько углублен в себя, что считает это искусством, — задумчиво сказал Дуглас. — Он думает, это добавляет ему значительности. А почему ты спрашиваешь? Полагаешь, за этим стоит нечто большее? — Не знаю. Думаю, отчасти он хочет произвести эффект. Но изобразить свои инициалы в виде сексуализированного женского торса — это очень однозначно. Можно сказать, отчаянно. Такое впечатление, что у него навязчивая потребность постоянно развивать и поддерживать собственный миф. — Когда мы с Ресслером интервьюировали Берковица, задали ему вопрос про ВТК, — сказал Дуглас. — Сделали такую подводку — мол, есть в Канзасе один новый убийца, который тебя боготворит и копирует кое-какие твои дела. — А про этот символ ему говорили? — Не получилось. Стоило нам упомянуть о ВТК, как Сын Сэма пять часов кряду распространялся о его преступлениях во всех подробностях. И заткнуть его мы не могли. Он злился, что ВТК ему подражает и крадет его славу. И на прессу злился, что все врет о нем. — Как же, помню, — кивнула я. — Его вполне устраивало, что его называют чудовищем, но «женоненавистник» его «глубоко оскорблял». — О да, избави бог задеть чувства серийного убийцы! — делано закатил глаза Дуглас. — Так все-таки по поводу этого символа. Что ты думаешь? — Это очередное свидетельство того, что своими убийствами ВТК страстно желает прославиться. Точно так же, как Берковиц, — сказала я. — Но только это должна быть, скажем так, правильная слава. Этим людям нужно, чтобы в СМИ они выглядели в точности такими, какими себя представляют. Что касается ВТК, то он хочет выглядеть воплощением секса и контроля.