* * * На всех этапах нашей исследовательской работы мы полностью отдавали себе отчет в том, насколько многослойной бывает природа преступников. Какого-то единственного главенствующего фактора их развития не было. Насилие не было их «судьбой» или просто привычкой. Все было гораздо сложнее. Несмотря на наличие в биографиях сексуальных маньяков общих сюжетов вроде эпизодов физического или психологического абьюза в раннем возрасте, их насильственные преступления были обусловлены не этим опытом, а свойственным только им образом мыслей. Исследованные нами преступники были склонны ментально повторять и воспроизводить свои детские травмы, но не ради их преодоления, а в качестве своего рода самопотакания. Регулярное возвращение к травмирующим эпизодам детства делало их ярче и закрепляло в памяти. Это были своего рода репетиции. Такой необычный образ мыслей накладывал глубокий отпечаток на сознание и перестраивал традиционные средства восприятия, что впоследствии находило подтверждение в тщательности, с которой эти преступники планировали свои акты насилия. Наш главный практический вывод состоял в значении этого для эволюции преступника. Его стереотипы мыслей и интенций были навязчивыми, то есть требовали постоянной шлифовки и доработки для достижения максимального соответствия акта убийства идеальному представлению о нем. Таким образом, фантазии преступника становились изощреннее с каждым новым убийством. Он еще больше фокусировался на контроле и обладании и переходил к ритуалоподобным формам изнасилований и пыток. Большую часть преступников задерживали до того, как их фантазии достигали такого уровня, но некоторые были достаточно расчетливы и осторожны, чтобы избегать разоблачения и продолжать эволюционировать в этом направлении. Наиболее глубокие представления об уникальной природе криминального сознания мы почерпнули именно у тех преступников, которым удалось максимально полно воплотить свои фантазии. Соответственно, именно эти преступники и совершили самые гнусные деяния из всех, с которыми нам пришлось столкнуться. За время работы в ОПА я изучила немало дел с расчлененкой, каждое из которых подвергала тщательному анализу, невзирая на обескураживающие детали. Разумеется, из этого вовсе не следует, что я свыклась с ужасами этих отвратительных преступлений. Я просто понимала, что не могу отводить глаза в сторону. Информация есть информация. В каждом деле обнаруживалось нечто ценное. И каждое давало возможность взглянуть на вещи немного иначе, углубляло мое представление о серийных убийцах в целом. Именно это и составляет суть работы исследователя — все получается только в том случае, если ты рассматриваешь явление во всей его полноте, не игнорируя то, что доставляет неприятные ощущения. Я усвоила это еще в период работы над темой изнасилования и понимала, насколько важно сохранить тот же подход в исследовании криминальной личности. Для максимально полного понимания преступлений я должна была досконально изучить и понимать тех, кто их совершает. Это относилось, в том числе, и к самым душераздирающим преступлениям. Например, Джерард Шэфер рассказывал, что начал фантазировать о связывании и садомазохизме примерно в двенадцатилетнем возрасте. «Я привязывал себя к дереву, мастурбировал и представлял, как наношу себе увечья. Я находил женские трусики и надевал их. Делал я это потому, что моя сестра была любимицей отца, он ее баловал, возил с собой повсюду, чего не сказать обо мне. Поэтому мне хотелось стать девочкой». Серийный убийца Шэфер похищал девочек-подростков. Он привозил жертву в отдаленный район природного заповедника во Флориде, связывал, вставлял в рот кляп, накидывал петлю на шею и заставлял стоять неподвижно у подножия дерева. Насладившись этим зрелищем, он зверски убивал жертву. Чтобы скрыть улики, Шэфер изувечивал тела. Идентифицировав его как главного подозреваемого, полицейские обыскали дом, где Шэфер жил вместе с матерью, и обнаружили тайник с сувенирами: бижутерией, откровенными фото, объявлениями о пропавших без вести, зубами и костями. Там же они нашли более ста страниц рукописей и рисунков с детальными описаниями фантазий об изнасилованиях молодых женщин и расчленении их тел. Но самой наглядной демонстрацией фантазий Шэфера были своего рода иконы, развешанный по стенам его комнаты. Он собственноручно создал серию коллажей из плакатов в жанре софт-порно, иллюстрирующую его зверские идеи. На одном из них опиравшейся на дерево женщине были пририсованы пулевые отверстия, путы на ногах и руках и следы испражнений на белье. На другом перед тремя обнаженными женщинами стоял мужчина, над которым Шэфер приписал: «Эти женщины ублажат меня. А если нет, никуда от меня не денутся и отправятся развлекать деревенских прямо на базарной площади». Еще одна группа плакатов изображала повешенных на деревьях молодых женщин. В своих отвратительных фантазиях Шэфер был отнюдь не одинок. Так, у нас еще было дело Кармайна Калабро. Тело 26-летней учительницы-дефектолога Франсин Элверсон обнаружили на крыше многоквартирного дома в Бронксе, в котором она проживала. Девушка была избита до неузнаваемости, связана ее же чулками и поясом, а труп был распластан в позе, напоминающей кулон с буквой «хей» на иврите, который она носила на шее. Лицо было полностью раздроблено и прикрыто ее трусиками. На внутренней стороне бедер и вокруг колен были следы укусов, а на теле — порезы, нанесенные перочинным ножиком. Но самым примечательным была степень сексуальной фрустрации, продемонстрированная постпреступным поведением нападавшего. Он отрезал жертве соски, изуродовал ее гениталии, исписал живот непристойностями, воткнул во влагалище зонтик. А потом мастурбировал над телом и испражнился рядом с ним, после чего прикрыл фекалии одеждой убитой. В виде прямого вызова полицейским на ноге жертвы ручкой было написано: «Да пошли вы. Меня не остановить». Психологический портрет, подготовленный в ОПА, давал следующее описание неизвестного преступника: внешне неухоженный молодой человек, безработный, живет неподалеку вместе с родителями (возможно даже в том же доме, где произошло нападение). У него неоконченное среднее или высшее образование, он собрал большую коллекцию БДСМ-порнографии и относительно недавно проходил лечение в психиатрическом стационаре, где ему прописали курс антидепрессантов. С помощью этой информации следствие вышло на некоего Кармайна Калабро, проживавшего вместе с отцом в том же доме, что и Элверсон, и страдавшего психическими отклонениями. Прорыв в расследовании произошел после того, как экспертиза признала оттиск зубов Калабро совпадающим со следами укусов на теле жертвы. Он был арестован, а следы укусов стали главной уликой в обвинительном приговоре. «Укусы часто бывают элементом сексуализированного насилия. Это все та же тема контроля и превосходства, — объяснил Дуглас. — Так преступник проявляет ярость, агрессию и власть. Ему нужно абсолютное господство. И чтобы достичь его, преступник пускает в ход все, что у него есть. Зубы — тоже инструмент». Калабро был осужден, но виновным себя так и не признал. Более того, в 1986 году он даже направил в ОПА письмо, в котором поставил под сомнение созданный нами психологический портрет: «Если предполагается, что это мой портрет, то налицо две ошибочки. 1. Я окончил среднюю школу. 2. Я никогда не коллекционировал порнографию». И далее: «По вашему профессиональному мнению, сколько времени потребовалось убийце, чтобы осуществить это преступление? И сколько времени он провел на месте преступления, как вы думаете? Ответить вам ничего не стоит, а для меня это очень важно. Если ваш ответ будет действительно таким, как я рассчитываю, то я напишу вам второе письмо и выложу вам факты. И тогда вам решать, то ли кто-то просто ошибся, то ли это была намеренная халатность». Вскоре после этого Дуглас и Ресслер навестили Калабро в тюрьме. Они сразу же увидели, что парень лишился всех зубов. На их вопрос о том, что случилось, Калабро ответил, что вырвал их собственноручно, потому что не позволит вновь использовать следы укусов в качестве улики против себя на предстоящем рассмотрении его апелляции. Но даже Калабро мог показаться безобидным по сравнению с некоторыми другими известными нам случаями, в частности, одного дела, которое расследовалось в Огайо несколько лет назад. На протяжении нескольких месяцев местные полицейские пребывали в полном замешательстве, но затем специально созданная опергруппа успешно закончила следствие арестом преступника. Я же сомневалась, что полицейские взяли именно того парня. И я решила включить свои предположения в лекцию, чтобы проверить их справедливость на слушателях. * * * Я подготовила материалы дела для включения в лекцию несколько иначе, чем делала прежде. На сей раз я ограничилась только фактурой, собранной местной полицией, без каких-либо упоминаний о соображениях и выводах, впоследствии сделанных в ФБР. Мне хотелось представить аудитории ситуацию точно такой, какой ее видели местные следователи непосредственно после совершения преступления. Я хотела, чтобы молодые агенты пришли к самостоятельному решению. — Всем доброго утра! — сказала я, положила свои папки на стол и без предисловий перешла прямо к сути. — Сегодня мы рассматриваем дело с двумя жертвами. Это мужчина по имени Тодд Шульц и женщина — Аннетт Купер. У нас есть кое-что интересное о взаимоотношениях людей, связанных с этим делом, так что для начала я остановлюсь на них. Потом мы пройдем по последовательности событий, начиная со дня пропажи жертв. Затем у вас будет возможность задать вопросы. А теперь давайте приступим. Я построила свою лекцию как настоящее совещание профайлеров: начала с виктимологии, затем подробно остановилась на личностях участников дела. Это было не просто упражнение на отработку стратегий следственных действий. По крайней мере, для меня это было не так. Погибли реальные люди. И мне было нужно, чтобы эта трагическая ситуация ощущалась аудиторией предельно реалистично, чтобы агентов задело за живое. * * * Восемнадцатилетняя Аннетт Купер познакомилась с девятнадцатилетним Тоддом Шульцем в средней школе городка Логан, расположенного в юго-восточной части штата Огайо. Купер жила вместе со своим отчимом Дэйлом Джонстоном, матерью Сарой Джонстон и сводными сестрой и братом подросткового возраста. Однако за два месяца до события преступления Купер переехала в семью Тодда. Своим знакомым она объяснила это агрессивным и недоброжелательным отношением к себе со стороны отчима. Но, возможно, все обстояло несколько сложнее. Известная своей амбициозностью Купер держалась немного особняком и в школе, и в городке в целом. У нее было много знакомых, но очень мало близких друзей. При этом девушка была исключительно умна, училась на отлично, и вообще ей прочили большое будущее. У Купер не было ни приводов в полицию, ни проблем с наркотиками или алкоголем. Но вот что интересно: девушке была свойственна некоторая двойственность — в разных компаниях она выглядела и вела себя по-разному. С Шульцем в социальном плане все было проще. Это был приличный юноша, член добровольной пожарной дружины. В свободное время ходил на охоту, посещал концерты и увлеченно занимался реставрацией старых автомобилей. По некоторым сведениям, иногда он употреблял марихуану, но приводов в полицию за ним не числилось. Во второй половине дня 4 октября 1982 года Купер и Шульц встретились с юристом, чтобы обсудить процесс вступления в брак. Около шестнадцати часов они вернулись в дом Шульцев. По словам матери парня, пара начала ссориться, и вскоре заметно расстроенная Купер выбежала из дому. Спустя пару минут Шульц догнал невесту на улице, успокоил и помахал стоявшей на крыльце матери, давая той понять, что все в порядке. Уладив ссору, пара пошла дальше. Это был последний раз, когда мать видела сына и его девушку. В восемь утра следующего дня молодые люди так и не вернулись с прогулки, и отец позвонил в полицию Логана, чтобы заявить об их пропаже. Поиски начались сразу, но только через десять дней поисковая группа обнаружила их туловища у реки Хокинг в западной части городка. Еще через два дня головы, руки и ноги жертв были найдены в неглубоких захоронениях в кукурузном поле на противоположном берегу. Погибшие были застрелены несколькими выстрелами. Во время работы экспертов на месте преступления полицейские заметили мужчину, из зарослей кукурузы наблюдавшего за работой следственной группы. Им оказался местный житель Кенни Линскотт, часто рыбачивший и охотившийся в окрестностях реки. Линскотт пояснил, что просто удивился присутствию полицейских в этих местах, и сыщики отпустили его и продолжили свою работу. Однако расследование застопорилось. И на фоне отсутствия у следствия каких-либо зацепок и версий по городу поползли слухи. В церковных проповедях заговорили о том, что в Логан явился дьявол и что эти убийства были сатанинским обрядом и следующей жертвой может стать кто угодно. Из заключения судмедэксперта следовало, что жертвы были убиты пулями 22-го калибра. В Шульца выстрелили шесть раз, в Купер — дважды. Обоим стреляли в голову. В заключении также указывалось, что Шульца посмертно кастрировали. В одном из захоронений был обнаружен завернутый в носок фрагмент человеческой плоти, который изначально посчитали мошонкой Шульца, а затем идентифицировали как вырезанный кусок из вагинальной области Купер. В заключении указывалось, что огнестрельные раны жертв кишели личинками и червями, а резаные раны выглядели более свежими. Это позволило предположить, что тела сначала захоронили, а через некоторое время выкопали и расчленили. Судмедэксперт указал, что разрезы были сделаны практически с хирургической точностью. Последовательность событий вечера четвертого октября помогали восстанавливать свидетели. Один из соседей подтвердил, что Шульц и Купер вышли из дому около шестнадцати часов. Другой сосед видел, как они шли по улице и ненадолго остановились, чтобы поцеловаться. Третий свидетель видел, как около 16:15 они подошли к железнодорожным путям и миновали старое здание депо. В 16:30 их заметил на путепроводе один из служащих железной дороги. А несколько свидетелей подтвердили, что видели пару гуляющей вдоль путей в период между 16:40 и 18:30. Еще один житель городка сообщил, что между 18:30 и 19:00 видел, как они шли в восточном направлении, а затем остановились поговорить с водителями красного пикапа и золотистого джипа. Наконец, еще один свидетель видел, как из подъехавшей машины вышел какой-то мужчина, а Купер и Шульц подсели к двум другим находившимся в ней пассажирам. Одного из свидетелей подвергли регрессивному гипнозу — процедуре, в ходе которой гипнотизер помогает вспомнить определенные события. Во время сеанса этот свидетель показал, что видел пару незадолго до их отъезда, и утверждал, что не на шутку рассерженный отчим Купер принудил ее сесть в машину, угрожая избиением Шульца. * * * — Это носок, в который обернут фрагмент тела, — сказала я, поясняя несколько завершающих слайдов. — А это то самое кукурузное поле, на земле видна кровь. Это убитый юноша. В длинном надрезе в середине брюшной полости можно увидеть, что осталось от его внутренностей после попадания туда насекомых. Ну хорошо, давайте не забывать, что наша задача — определить мотив. Поэтапно пройдем весь процесс. Вопросы есть? — Что известно об отношениях между девушкой и отчимом? — Они были не самыми гладкими. Люди говорили, что он пил и время от времени поколачивал своих детей. Кроме того, Джонстон был категорически против помолвки приемной дочери с Шульцем. — А он охотник? Если судмедэксперт пишет о «хирургической точности», то, может быть, это взять за главный отличительный признак? — продолжил тот же агент. — Я бы вообще не стала с этим заморачиваться. Судмедэксперты на местах вообще очень любят это выражение, а в данном случае оно просто сбивает с толку. Вы же видели фото. Ничего хирургического там нет. Все делалось беспорядочно, впопыхах и, похоже, каким-то затупившимся режущим инструментом, — сказала я. — Ну, а винтовка 22-го калибра у него была? — Да, когда-то была. Но на момент расследования ее в доме не нашли. — Похоже на дело рук отчима, — предположил другой агент. — Но меня смущает то, что убитых захоронили, а потом выкопали, чтобы зверски искромсать. Зачем бы это отчиму? Прежде, чем я смогла ответить, вмешался первый агент: — Возможно, чтобы избавиться от баллистических улик. Может быть, он наткнулся на падчерицу с женихом, повздорил с ними и убил в припадке ярости. Возможно, в тот момент он был пьян. Потом он понимает, что натворил, вспоминает про улики и начинает паниковать. Он возвращается на место, зачищает тела и выбрасывает туловища в реку. По-моему, такой сценарий не будет большой натяжкой. Несколько агентов согласно закивали. Поднялась еще одна рука. — А что насчет того мужчины на кукурузном поле, Линскотта? Его как-то разрабатывали дополнительно? Я очень надеялась, что кто-нибудь вспомнит о Линскотте. Но я умышленно не стала направлять разговор в это русло. — Да. Примерно через месяц после начала расследования два информатора сообщили сыщикам, что в день исчезновения пары Линскотт получил глубокий порез правой руки. Сыщики получили подтверждение этого в документации местной больницы. Но Линскотт объяснил, что порезал руку об оконное стекло, и работать по нему перестали. — Я хочу вернуться к предположению об отчиме, — сказал агент, выступавший вторым. — Мне кажется, здесь присутствует элемент инсценировки. Я считаю, что если бы это было преступлением на сексуальной почве, то преступник сделал бы все сразу и не стал бы возвращаться к телам еще раз. Думаю, он сделал это, просто чтобы сбить следствие с толку. Попытался изобразить, будто орудовал какой-то маньяк. А на самом деле мотив тут может быть только один: гнев отчима на этих ребятишек. Некоторое время я помолчала, ожидая, что выскажется еще кто-нибудь. Но этого не произошло. Похоже, моя аудитория пришла к консенсусу. — Отлично, — сказала я, постаравшись не показать своего разочарования. — О том, что происходило в этом деле дальше, я расскажу вам на следующей лекции. Увидимся через неделю. * * * Курсанты Академии ФБР последовали той же логике, что и сыщики, изначально занимавшиеся этим делом. Они посчитали наиболее вероятным подозреваемым отчима, предположительно взбешенного предстоящим браком падчерицы. Но при этом никак не учитывались ни возможный сексуальный мотив преступления, ни постпреступный ритуал. Последнее, как я начинала понимать, было наиболее ярким выражением образа мыслей преступника. В данном случае удалением мужских и женских гениталий убийца продемонстрировал не только свои сексуальные отношения с убитой, реальные или воображаемые, но также и неприятие половой связи, существовавшей между жертвами. Отчим уже давно прибегал к насилию, но оно никогда не было сексуализированным. Поэтому выглядело крайне маловероятным, чтобы в возрасте сорока девяти лет он внезапно изменил свой стиль поведения. Вдобавок мне не давало покоя место захоронения. А ведь оно имело значение для убийцы, было частью ритуала. Подобно Кемперу, который захоронил голову жертвы в собственном дворе, чтобы разговаривать с ней по ночам, этому убийце было нужно поддерживать связь с убитыми еще некоторое время. В данном случае я видела два возможных основания для выбора места погребения. С одной стороны, оно должно было быть легкодоступным, чтобы в любой момент удовлетворить желание вновь предаться фантазиям на месте преступления. С другой — оно должно было обеспечить убийце возможность следить за ходом расследования. Так или иначе эти соображения отводили подозрения от Джонстона, поскольку он был плохо знаком с местностью, где обнаружили захоронение. Немалое значение имел уровень контроля, который потребовался, чтобы подчинить себе двоих молодых и энергичных людей. Особенно если учесть все физические составляющие: транспортировку тел на поле, их захоронение, отрезание конечностей и половых органов, перенос туловищ к реке. Все это требовало времени и усилий и говорило о том, что это преступление совершила группа лиц в возрасте не старше тридцати. Наконец, все указывало на спонтанный характер преступления, и это тоже имело значение. Отчим жил бок о бок с Купер несколько лет и не нападал на нее. Исходя из природы их отношений, у него была масса возможностей спланировать и осуществить нападение, если бы он действительно хотел этого. Кроме того, непосредственно после обнаружения тел его допрашивали более восьми часов, на всем протяжении которых Джонстон неизменно отрицал какую-либо свою причастность. Спонтанные убийцы обычно бывают очень нервными и неуверенными в себе, чем можно воспользоваться в ходе допроса. Но сыщики ухватились за него, как за простое решение. Я же чувствовала, что пазл не сложился. Не хватало чего-то, что могло бы четко и однозначно указать на реального преступника. * * * Я следила за этим делом с тех пор, как 31 января 1984 года Джонстону предъявили обвинения в убийстве и спустя несколько месяцев приговорили к смертной казни. На мой взгляд, его осудили без достаточных оснований. Обвинительное заключение строилось на показаниях загипнотизированного свидетеля и на экспертном мнении антрополога о сходстве следов в кукурузном поле с оттисками каблуков сапог Джонстона. Но только в августе 1986 года, через несколько месяцев после моих лекций об этом деле, я услышала от Ресслера новости, подтвердившие обоснованность моих сомнений. — Привет, Энн, ты вот это видела? — В руках у Ресслера была газета Chicago Tribune. — Приговор Джонстону отменили. По всей видимости, решили, что показаниям загипнотизированного нельзя доверять и их вообще нельзя было учитывать. — Дай взглянуть. — Я быстро пробежала глазами по заметке. — А как тебе вот это? Оказывается, обвинение еще и скрыло данные о другом подозреваемом — мяснике, который пылал страстью к этой девочке.