– Тебе меня жалко, вот как? Ты думаешь, мне нужна твоя жалость. И твоя подружка тоже? Вы думаете, что можете сочувствовать мне своими кровоточащими сердцами? – Ирвин делает шаг к нему. Майлс усилием воли напрягает мышцы ног, превращая их в стальные балки, вмурованные в камень, покрытые адамантом, чтобы не двинуться с места. Но он отступает назад. Совсем немного. Всего на один шаг, может быть, на два. Но все-таки это слишком много. Силы воли не хватило. – Это не… – начинает было он. Ирвин хватает его за щеку, с силой, так, что останется след, так, чтобы привлечь его к себе. – Мне жалко твоих родителей. За то, что у них такой глупый слабый хлюпик. – Каждое слово подобно удару под дых. Как будто ему есть какое-то дело до того, что думает о нем Ирвин. – Ах ты, неженка! Вероятно, твой старик умер от стыда раньше, чем его доконал ЧВК. Он резко отпускает Майлса, и тот второй раз за две минуты падает на задницу. – Долбаный маленький хлюпик, – бросает Ирвин и не спеша уходит, уверенный в том, что Майлс не ответит, не схватит камень и не треснет его по затылку, не станет колотить по голове до тех пор, пока он не сможет уже больше встать, и тогда им придется где-то доставать лопаты, чтобы закопать труп. И Майлс этого не делает. Он даже не кричит вслед его отступающей спине: «Да пошел ты!..», потому что никакое это не отступление, это презрение, и это невыносимо. – Как ты? – спрашивает Элла. – Замечательно. – Он отряхивает с шорт траву. – Все в порядке. А ты? – Тоже. Но мы должны кому-то сказать. О том, что он сделал. Это было плохо. Ирвин нам угрожал, а мы дети. – Да пошел он! – Майлс! – окликает его Элла. – Ну же, Майлс! – Забудь обо всем. Подумаешь, мелочи. – Он изображает улыбку, такую же фальшивую и натянутую, как и пожатие плечами, пятится назад, определенно уходя прочь. – Все хорошо. Увидимся позже, Элла-«Нутелла»-каравелла. – Пока, бычок-сморчок, – отвечает Элла, но Майлс чувствует, что его слова ее не убедили. 24. Коул: Салли с ружьем[42] Они старались украсть час-другой тут и там, в вымерших городках, где не осталось машин, чтобы научить Милу водить. Коул подумала о том, чтобы прибегнуть к родительским технологиям ниндзя (придуманная Девоном фраза, означающая разворот психологии и создание почвы для того, чтобы ребенок воспринимал что-то как свою собственную мысль), поскольку не хотела пугать Милу. Пугать еще больше. Если ты счастлива и знаешь об этом, подумай еще! Можно было бы представить все как развлечение или как запретный плод – у тебя не получится, дети не могут управлять машиной. Однако конкретно этот ребенок слишком умен для того, чтобы купиться на такое. Поэтому Коул выложила напрямую: – Мы с тобой партнеры. Это преступление. Ты сделала своего ребенка соучастником в убийстве. – И мне нужно, чтобы ты умела делать всё. Если мне понадобится отдохнуть. Или со мной что-нибудь случится, например нападет очаровательный енот, или монстр из другого измерения, из твоих фантазий… Или тебя схватят. Увезут прочь в полицейском фургоне. – …тебе нужно быть самодостаточным злодеем. Поэтому мы будем учиться водить машину, оказывать первую помощь, разводить костер. Считай это навыками выживания в Мужчиноапокалипсисе. Однако мотивация не делает процесс обучения вождению своего еще такого маленького ребенка (с побелевшими от напряжения костяшками пальцев) более спокойным. Не обращая внимания на знак, требующий обязательной остановки, Мила на полной скорости выскакивает на перекресток, и Коул в ужасе стискивает ей колено. – Это еще что за чертовщина? – кричит она. – Все в порядке, я посмотрел. – Нельзя проезжать этот знак без остановки, Мила, даже в абсолютной глуши! – Прекрати на меня кричать! Я посмотрел! Там никого не было. Я просто не хотел снова трогаться. – Извини, но мне было страшно! – А мне каково, как ты думаешь? Почему мы не можем взять машину с автоматом? Это же полная туфта! – Эй, придержи язык! – Значит, вот что тебя беспокоит? – Нет, больше всего меня тревожит запах горелого от сцепления. – Вот почему нам нужен автомат! – Ладно, сверни к обочине и остановись. Дальше поведу я. В любом случае нам нужно найти где заночевать. – Теперь мой черед выбирать. – После вот этого фокуса? Радуйся тому, что я тебя не высадила! – Ха-ха. Очень смешно, мам. – Мила сворачивает к обочине и отпускает педаль газа, забыв выключить передачу. Машина судорожно дергается вперед, и Мила раздраженно хлопает ладонью по клаксону. Машина жалобно пищит. – Что с тобой сегодня? – Не знаю, – резко отвечает Мила. – Гормоны? – Знаю, ты злишься на меня за то, что нам пришлось покинуть Каспроинг. – Дело не в этом. Просто мы понятия не имеем, куда едем. – Я не могу тебе сказать. – Не можешь или не хочешь. Потому что, мам, должен тебе сказать, в последний раз получилось не очень. – При-и-ве-ет! – вмешивается чей-то чужой голос. – Эй, подождите! К ним по теперь уже не пустынной улице ковыляет на одном костыле дородная женщина. Если бы за рулем сидела Коул, она бы втопила акселератор в пол и рванула бы отсюда, однако Мила цепенеет. Меняться слишком поздно, к тому же как можно оставить хромую пожилую даму нюхать твои выхлопы? Мила колеблется, затем вращает допотопную ручку, опуская стекло в двери. – Ой, надеюсь, я вас не напугала. Это всего лишь я, Лиз. – У женщины жизнерадостное круглое лицо, светлые волосы вздыблены вверх – подобный стиль Девон называл «женщиной-риелтором». – Я увидела, как вы остановились. И я подумала, может быть, это наконец-таки приехали из Бостона Томесы – у них там молодая кузина примерно ваших лет, и я решила пригласить Бев на ужин, но теперь я вижу, что это вы. – Лиз тараторит, словно пулемет. – А вы не хотите поужинать со мной? Я держу кур, и я пожарю филе. Обычно по вторникам ко мне приходят Дженсены, это лесбийская пара, со своими детьми, но они на пару дней уехали в Денвер. Кажется, Рамона собирается перебраться сюда, и если это случится, у меня разорвется сердце. – Мам? – дрогнувшим голосом говорит Мила. – Вы очень любезны… – начинает Коул. – О, ради всего святого! – топает своей здоровой ногой Лиз. – Кругом такое творится, а люди до сих пор боятся воспользоваться гостеприимством! Позвольте заверить вас в том, что я буду рада обществу в такой же степени, в какой вы будете рады хорошему сытному ужину. К тому же у меня есть свет и вода, это если вы захотите принять горячую ванну или сходить в настоящий сортир. Вы производите впечатление людей порядочных. Не то что некоторые! – Да нам нужно спешить, мы направляемся в кемпинг к моей двоюродной сестре. Путь туда неблизкий и… – Ну, если передумаете, это на той стороне, в одном квартале отсюда. Шестнадцатый номер по Эшфилд-стрит. Если хотите домашнюю еду или вам еще что-либо понадобится, милости прошу. Буду счастлива видеть вас у себя. – Она быстро кивает, словно дело сделано, и разворачивается, собираясь уйти. – Мам, можно? – говорит Мила, не глядя на Коул, – вот как отчаянно ей этого хочется. – Ну, возможно, это ведьма, которая рубит своих гостей топором. Нам нужно будет принять меры предосторожности. Проверить весь дом на предмет наличия топоров. – А также поменять тарелки, проследить, чтобы первой отведала блюдо она и не смогла нас отравить. – Посмотреть, нет ли в ванне лука и чеснока. Сам понимаешь, на тот случай, если на самом деле это кастрюля. – И из крана не течет уксус! Коул расслабляется. Она соскучилась по человеческому обществу. – Ну хорошо, нужно только посмотреть, нет ли здесь машин, из которых можно будет слить бензин, после чего ехать к Лиз. Но теперь за рулем буду я. Входная дверь дома номер 16 приветливо распахнута настежь, полоска света проникает сквозь сплошные заросли плюща. От неземного аромата жарящейся курицы у Коул сводит желудок. В последний раз их еда состояла из овсяных хлопьев всухомятку и твердой как камень пастилы, с листами сушеной морской капусты, которые она нашла в заброшенном продовольственном магазине, попавшемся им по дороге. Коул по-прежнему держит руку на спрятанном в кармане куртки ноже, прикрывая Милу собой. Машина стоит передом к улице, готовая при необходимости рвануть с места. Лиз подпевает проигрывателю компакт-дисков, опираясь рукой о стол, и раскладывает рождественские хлопушки рядом с десертными ложками. В ярком электрическом свете Коул видит, что левая сторона ее лица неестественно опущена. Увидев гостей, Лиз улыбается, криво. – А вот и вы! Я берегла это для особого случая. Странно, не правда ли, что мы, возможно, больше никогда не увидим эти мелкие радости жизни? – Зонтики для коктейлей, – говорит Коул. – Боа из перьев и ковбойские шляпы. Вам помочь? – Вы не отнесете курицу на стол? Она тяжелая. Я знаю, какой аппетит у растущего ребенка.