– Извини, это… – Коул вздрагивает. Шорох в кустах. Она вскакивает на ноги в порыве чистого ужаса. – Лампа! – Коул бросается к лампе, чтобы ее погасить, но в спешке сбрасывает ее со стола. Лампа разбивается на полу, а Мила босиком. – Не двигайся! Но Мила подается вперед, ее глаза находят в зарослях другую пару глаз. Не принадлежащих человеку. – Успокойся, мам, это енот. Такой прикольный! Есть что-то пугающе человеческое в том, как существо поднимается на задние лапы, трет друг о друга передними, после чего снова исчезает в зарослях. – Осторожнее, это новый доминирующий вид, ты не забыл? – шутит Коул, однако на самом деле она думает о столбняке, бешенстве, наложении швов на рану от укуса. – Им суждено править миром. – Если только это не чудовище из другого измерения, сменившее обличье! – Нужно пригласить его на ужин и все выяснить. – Мам, диких животных кормить нельзя. Возвращение к нормальному. Увлекательная поездка матери и ребенка, в которой почти нет ничего апокалиптического. И это хорошо – быть вместе, вести глупые разговоры. Еноты. Если забыть о том, что на ужин будут томатная паста и пудинг из риса с кукурузой, все продукты из консервных банок, найденных в пропахшем картошкой подвале под домиком. Если забыть о том, что они едут на одолженном «Мерседесе», буквально пожирающем бензин, который становится все дороже с каждой заправкой, еще открытой и работающей. Проклятые проселочные дороги и горящие нефтяные месторождения. Если забыть о том, что она убила свою родную сестру. Каин и Авель. Ты правда хочешь туда, крошка? Поздно вечером, устроившись вдвоем на старомодной кровати с балдахином, под таким же старомодным одеялом, пахнущим сосновой хвоей, Коул чувствует тепло тела прильнувшей к ней Милы, этот мягкий путеводный маяк. Когда в последний раз рядом с ней спало живое, дышащее человеческое существо? Мила беспокойно ворочается. Раскидывает руки в сторону, занимая почти всю кровать, тычет ей в лицо локтем, переворачиваясь на бок и закутываясь в одеяло, оставляя Коул мерзнуть раскрытой. Это доставляет необъяснимый уют. «Молодой растущий тигренок, захвативший чужую долю», – думает она, прежде чем провалиться в сон, такой глубокий, что от него совсем чуть-чуть до полной потери чувств. Когда Коул просыпается, солнце, заглядывающее в окно, уже высоко. Мила все еще спит, дышит глубоко и ровно. Коул не трогает ее. Ей необходимо отдохнуть: им обоим это необходимо. Да, они должны успеть на самолет – точнее, найти корабль, – но пока что она наслаждается мгновением спокойствия, возможностью изучить лицо своего спящего ребенка, веснушки, похожие на корицу, темные кудри. Красивый мальчик. Нет, красивая девочка. Девочка. Неделю назад 23. Майлс: #ЖизньвБункере – Вражеский агент слева впереди! – шепчет Майлс Элле, распластавшейся на земле рядом с ним в винограднике. Они ползут подобно леопардам в траве между лозами. Вражеский агент – это любой взрослый, кроме мамы, тети Билли и дяди Эллы Энди. Мама Эллы покончила с собой после смерти мужа. Элла также должна была умереть, но она выплюнула таблетки, которые ей дала мать, ее обнаружила соседка, а правительство привезло сюда в «Атараксию», потому что ее дядя был еще жив. Элла застывает неподвижно, поворачивает к Майлсу голову, на подбородке пятнышко грязи, оранжевая божья коровка ползет по просторам ее золотистых волос. На таком близком расстоянии Майлс может разглядеть желтые искорки в ее оливковых глазах, подобные созвездиям, про которые можно сочинить целую мифологию. «Вот что такое вселенная, – думает он. – Истории, соединяющие линии между звездами». – Это не тот самый тип? – шепотом спрашивает Элла. Майлс задирает голову, чтобы лучше видеть. Он не хочет выдавать их местонахождение. Пробивающееся сквозь листву солнце греет ему лицо, цикады трещат словно электричество. – Да, – отвечает Майлс. – Это он. – Как ты думаешь, сколько жертв у него на счету? От этих слов он испытывает возбуждение. – Человек сорок? Может быть, пятьдесят? Он сидел в тюрьме особого режима. Значит, их было много. – Они слышат его шаги, особенный глухой чавкающий скрип резины, нажимающей на землю и траву. «Неудачники». Майлс слышал, как его тетка Билли называла так обитателей «Атараксии», и, может быть, так оно и есть. Нельзя выбирать тех, кто останется жить. Но, в отличие от военной базы, здесь, по крайней мере, выпускают на улицу, и с Эллой гораздо интереснее, чем было с Джонасом. Нет, пожалуй, это неправда. Она спокойнее. Меньше похожа на неразорвавшуюся гранату, которую можно случайно задеть. – Он нас засек! – Бежим! Они вскакивают с земли и бегут к кукурузному полю. – «Дети кукурузы»[38]! – кричит Майлс, но Элла его не понимает, ей не разрешали смотреть ужастики. Впрочем, как и ему, но можно понять, что к чему, по краткой выжимке из сценария в «Википедии» – его тайный порок в предыдущей жизни, когда он засиживался допоздна, читая и пугая себя до смерти. Майлс начал демонстрировать Элле собственные гибридные версии своих любимых фильмов с помощью фигурок «Лего», снимая на старенькую цифровую видеокамеру, которую мама запросила в библиотеке (не путать с настоящей библиотекой, расположенной на четвертом подземном уровне, где в основном одна классика и книги по бизнесу, в которых написано, что нужно работать усерднее, изобретательнее, развиваться, учиться, профессионально расти, и прочие слова, которые на самом деле ничего не значат). Но есть еще библиотека запросов, где можно что-то попросить, и это попробуют достать, если только речь идет о чем-то старом: видеокамерах или игровых приставках. Но ни телефона, ни интернета. Потому что интернет – это ОПАСНОСТЬ (все буквы прописные). Из-за него дети могут ПОГИБНУТЬ. Террористы их ОБЯЗАТЕЛЬНО найдут. Кто-то запросил судоку, и охранницы принесли также книжки с загадками и головоломками, в том числе учебник по шифрам и кодам, в который Майлс влюбился без памяти. Мама повадилась оставлять по всей «Атараксии» для них с Эллой спрятанные зашифрованные послания. Они общались посредством иероглифов, точек и тире, бумажной ленты с буквами, прочитать которые в правильном порядке можно, только если намотать ее на рукоятку отвертки. «Тайные агенты! Командованию нужно, чтобы вы добыли на кухне три апельсина. Но вас не должны поймать! Дальнейшие инструкции последуют завтра». Однако настоящие шифры, те, которые ему нужны, на лицах взрослых, но разговоры умолкают или переключаются на другой канал, когда он заходит в комнату. Многие недовольны тем, что Билли здесь, чванливо ведет себя, словно важная особа, хотя в Законе об оставшихся в живых мужчинах четко говорится, что всем прямым близким родственникам разрешается присоединяться к тем, кто находится в защищенном комплексе. По этому поводу даже было собрание, в обеденном зале наверху, врачи рассказывали про ДНК, но никто их не слушал, все кричали друг на друга, и в конце концов Майлсу пришлось уйти, чтобы поиграть на видеоприставке у себя в комнате. Потом тетя Билли попыталась его успокоить. – Не беспокойся. Долго мы здесь не пробудем. – И мама выразительно округлила глаза, показывая ей: «только не при ребенке». А вчера он застал маму в гараже, после того как закончились занятия по автомобильной механике второго уровня, где она тихо и возбужденно говорила о чем-то с тетей Билли, обе склонились над двигателем русской «Лады», на которой отрабатывала свои навыки мама. Майлс ни за что бы не нашел их там, но его предупредил запах от самокрутки Билли. – Дополнительные занятия, – сказала мама, когда он спросил, чем они здесь занимаются в темноте. – Курю, – одновременно с ней ответила тетка, – в качестве наблюдателя. И опять они обменялись этим взглядом. Заговорщицким. Как ведут себя взрослые. Майлсу от всего этого тошно. Как будто он не замечал, как они перешептываются, не обратил внимания на то, как изменилась мама с приездом своей сестры. Стала радостнее и веселее, больше шутит, но в то же время наполнилась ворчащим возбуждением, словно машина для уничтожения планет, разводящая пары. Элла впереди в кукурузе, ломится сквозь плотную стену зеленых стеблей, смещаясь вправо и влево. Над головами качаются толстые жирные головки, готовые лопнуть подобно чужеродным семенным коробочкам. Майлсу внезапно кажется, будто он потерялся, будто поле уходит во все стороны до бесконечности, даже несмотря на то, что он прекрасно знает, что на западе оно упирается в сад, за которым ограда, еще выше чем на Льюис-Маккорд, оснащенная еще более безумными средствами охранной сигнализации. Но здесь, в самой середине, в окружении толстых стеблей, у него такое ощущение, будто поле поглотит их целиком. – Эй, мелюзга! – доносится сзади голос Ирвина. – Вы срезали! Так нечестно! – Как и быть хладнокровным убийцей. – Элла оглядывается на Майлса, и у нее на лице неприкрытая злость. Отпущенный стебель распрямляется, ударяя его по лицу, и он останавливается, оглушенный, и отводит его в сторону. – Смотри, что делаешь! – Догоняй, черепаха! Сюда! Майлс понятия не имеет, как ей удается определять, где они, однако всего через несколько шагов они вдруг вырываются из густой голодной зелени в рощу оливковых деревьев с серебристыми листьями. Элла усаживается на корточки, увлекая его за собой, задыхаясь, тихо смеясь. – Кажется, мы от него оторвались, – говорит она. – Но на всякий случай нам лучше пройти через лес. – Нам нужно проявлять крайнюю осторожность, – добавляет Майлс. – Потому что за нами охотятся ситхи-охранники[39]! – Это еще кто такие? – насмешливо спрашивает Элла. – Я таких не знаю. Ну вот, как он и ожидал. Ему придется держать это в своих руках. – Ситхи-охранники страшнее всех. Они вооружены магическими жезлами и световыми мечами. Страшнее всех их предводитель, Дарт Драко. Злобный тип. – Майлс понимает, что они уже слишком взрослые для подобных игр, но некому сделать им замечание. Ну и пошло все к такой-то матери! Ему доставляет удовольствие острый укол, причиненный этим словом. – Нам нужно шевелиться, пока они нас не нашли. У тебя остались какие-нибудь резервные заклинания? – Можешь не сомневаться. – Он поднимает импровизированную волшебную палочку и прищуривается вдаль. – Сила крепка в Гриффиндоре[40]! – Ага! – кричит Ирвин, вырываясь из кукурузного поля в точности как маньяк из фильма ужасов. Майлс успевает увернуться, но Ирвин хватает Эллу. – Вы полагаете, что можете шпионить за людьми? – Он трясет ее за плечо, его лицо раскраснелось так, что лопнувшие вены на щеках выступают подобно жилкам на мраморе. – Ах вы, маленькие мерзавцы! Мы обязательно поговорим с вашими родственниками, это уж точно, блин! Посмотрим, что скажет директор. Уверен, она что-нибудь скажет! Вышвырнет вас отсюда, маленьких мерзавцев! – Отпустите ее! – Майлс старается запрыгнуть Ирвину на спину, но с таким же успехом он мог бы пытаться забраться на толстое мясистое дерево, а с физической ловкостью у него всегда было плохо. Всего одно короткое мгновение триумфа, когда Ирвин вздрагивает под тяжестью его тела, но затем Майлс соскальзывает вниз. Он падает на копчик с такой силой, что у него перехватывает дыхание, а перед глазами темнеет (тень пролетевшего над головой Стервятника смерти). – Твою мать… – вырывается у него, но это лишь выдох, скорее писк. Во рту тошнотворный вкус унижения. Элла высвободилась. Она стоит, потирая плечо, потрясенная, а может быть, стыдясь за него. Майлс не может взглянуть ей в глаза. – Поосторожнее, мальчик, если не хочешь ушибиться, – насмешливо говорит Ирвин, наклоняясь, чтобы предложить ему руку. – Разве ты не знаешь, что нападение на мужчину считается государственной изменой? – Он фыркает. Не обращая внимания на протянутую руку, Майлс самостоятельно поднимается с земли. – Детей обижать нельзя, – выпаливает он. У него в голове эта фраза звучит более красноречивой, более дерзкой. Дерзкоречивой. – Дети, блин! – презрительно фыркает Ирвин. – Я в вашем возрасте уже работал. И мой папаша за подобные штучки надрал бы мне задницу. – Это насилие над детьми, – говорит Майлс. – Детей бить нельзя. Ирвин заливается краской до самой шеи, тем самым розоватым цветом свежей печени, который обнажается, когда тело вскрывают для операции. Отец Майлса смотрел вместе с ним видео с операций на «Ютубе», потому что «нужно знать, из чего ты состоишь». – Заткни свою лживую пасть! Я тебя пальцем не тронул! И если ты станешь уверять в обратном… Только тут до Майлса доходит, что его неверно поняли. – Я имел в виду, это ваш отец не имел права вас бить. Это насилие над детьми. Он не должен был так делать. Это неправильно. – Майлс! – предупреждает Элла, как будто он сам не понимает, что этот паровоз уже прыгнул через акулу, через горящие обручи[41].