– Хорошо, – уступает хиппи. Она свистит, подзывая собак, и под прицелом пистолета в руке у Зары загоняет их в маленький кабинет рядом с гостиной. – Запри их! – приказывает Зара. – Запри немедленно! – Мы не хотим приносить сюда плохую карму, – говорит Рико. Добрый бандит. – Мы ищем наших друзей. – Вы их видели? – стремительно разворачивается Билли. – Я так беспокоюсь. Моя сестра, моя маленькая племянница. Я так беспокоюсь! У нее кончились лекарства. Понимаете, она лгунья, обманщица. Вечно что-то сочиняет. Это очень плохо для бизнеса. – Слова вырываются из нее, продираясь сквозь паутину, между толстыми нитями. – Она меня ударила. – Ее здесь нет. – По лестнице спускается девица, южно-азиатской внешности, с пурпурной прядью в неряшливых волосах, в некрасивых очках, какие сознательно носят заумные зануды. – Вы из полиции? – Нет, милочка, – вмешивается Рико. – Мы ее родственницы. И родственницы родственниц. Черед Билли. – Она моя сестра. Вы должны видеть сходство. – У них одинаковые глаза, доставшийся от отца курносый нос. – У Коул морщин больше. И она спятила. Только взгляните, что она сделала. «Не официальный диагноз, – мысленно добавляет Билли, – но действия звучат громко, как горн. Трубить тревогу!» – Проводить тест ДНК мы не будем, – спокойным тоном говорит пожилая женщина, словно главная здесь она. Это не так. Тут ты сильно ошибаешься, дама. В запертом кабинете громко лают и завывают собаки. Шум жуткий. Билли не может его выносить. Ни одного мгновения дольше. – Но Бхавана права. Ее здесь нет. Они уехали. – Я вам не верю, – говорит Рико. – Мне хотелось бы вам верить. Но я полагаю, что вы ее прячете. – Мне плохо, – говорит Билли. Однако никто ее не слушает. Здесь провалы. Призраки. Окружающий мир накатывается волнами и отступает назад. Застывшие кадры насилия. Зара берет седовласую хиппи удушающим захватом и тащит ее из комнаты в комнату, вверх по лестнице. Собаки царапаются в дверь. Воют, лают. Зануда забилась в угол, у нее на щеке наливается темная полоса. Билли ее стережет. Да, именно этим она и занимается, сидя на диване. – Моя сестра очень больна. – Билли постукивает себя по голове. Она слышит, как наверху Зара громко топает, швыряет вещи на пол. Рико на улице. – Вот подождите, вернутся остальные, – говорит Зануда, и в ее голосе звучит яд. – Нет, – заплетающимся языком произносит Билли. – Это кончится плохо. Эти люди… эти люди очень-очень плохие. – Вам нужна помощь. – Но она не знает, что я тоже очень плохая, – говорит Билли. – Моя сестра. – Я говорю правду. Медицинская помощь. Наверху крик. Топ-топ-топ – пожилая женщина быстро сбегает вниз по лестнице и останавливается, ухватившись за перила. Смерть в своем рваном одеянии, висящая под потолком, поворачивает к ней свою волчью морду. – Теперь твоя очередь, сучка, – говорит Билли. – Патти! – взвизгивает Зануда и с трудом поднимается на ноги. – Не-е-ет, никто не разрешал тебе двигаться, – говорит Билли. Она надеется, что ей не придется вставать с дивана, чтобы остановить Зануду. Вряд ли ноги удержат ее. Плотная волна тошноты дергается у нее внутри, выгибая спину вперед. – Никого. – Зара проходит мимо старухи, равнодушно пиная ее ногой. – Снаружи тоже никого, – говорит Рико, перехватывая Зануду, попытавшуюся проскочить мимо нее, и с силой толкая ее на книжный шкаф. Она зажимает ей горло рукой. – Куда они уехали? Женщина и девочка? – Я не знаю! – пронзительно верещит Зануда. – Ну же, крошка, я не хочу тебя убивать. А вот она может. – Рико кивает на Зару, по-прежнему сжимающую в руке пистолет. – Но патроны стоят дорого, и мне бы не хотелось испачкать обувь кровью. Куда они уехали? – К родственникам! – всхлипывает девчонка. – Она сказала, что у нее есть родственники. Где, я не знаю. Еще один пробел, еще один прыжок во времени. Они на стоянке. Не перед Каспроингом. Где-то в другом месте. Билли не может сказать где. Они смотрят на нее. Сигареты с гвоздикой и опавшие цветки палисандрового дерева. Билли сидит на бордюрном камне. Они все еще в Солт-Лейк-Сити? По крайней мере смерти с собачьей головой здесь больше нет. – Свояченица, – говорит Рико. – Похоже, мы направляемся в Чикаго. – Я пас, – говорит Билли. Ее голос заключен в картонную коробку с закрытой крышкой и маленькими дырочками для выхода воздуха. Перед глазами мелькают огоньки. Цветы гниют. 22. Коул: Еноты С веранды домика Коул наблюдает за тем, как горы меняют цвет с темно-персикового на грифельно-синий вместе с угасанием света, привлекающим мошкару исполнять нестройный самоубийственный балет вокруг стеклянного колпака керосиновой лампы. Нужно занести лампу в дом, зашторить окна, полная светомаскировка, как во время Второй мировой войны, и она это сделает. Через минуту. Золотистый «Мерседес» Энджел стоит в конце дорожки, так, чтобы его не было видно со стороны дороги. Не угнанный, а подаренный. Энджел полностью соответствует своему имени[37]. – Отплатишь тем же, – сказала экскурсовод-анархистка, вкладывая Коул в ладонь две сотенных бумажки. – Ну, если сможешь. Снова в пути. Все населенные пункты, через которые они проезжают, в той или иной степени напоминают города призраков. Но самый жуткий вид у тех, в которых еще остаются жители. Страна женщин. Единственные следы мужчин – мемориалы, встречающиеся повсюду. Цветы, привязанные к основаниям флагштоков, всевозможные настенные рисунки, от героев боевиков до моря мужчин и мальчиков, идущих к просвету в облаках, золотые лучи света зовут их домой, а на одном поле изваяния голых гипсовых мужчин с поднятыми вверх руками, тысячи, словно армия древнегреческих скульптур или превратившихся в пепел жителей Помпей, застывших на месте. Они научились находить хорошее жилье, и этот домик в лесу на склоне холма как раз такой: двери закрыты, но не заперты, обстановка внутри более или менее нетронутая. Здесь даже есть душ с водой из бака, нагреваемого солнцем, так что они смогли вымыться под едва теплыми струями. Все это настолько соответствовало тому, что требовалось им в настоящий момент, что Коул полчаса ходила на цыпочках с преувеличенной осторожностью, опасаясь ловушки. Сумасшедшие мысли. Но трудно не драматизировать ситуацию, когда вокруг сплошная катастрофа. Мила склонилась, нахмурившись, над альбомом, болтая ногами на краю полупустого бассейна, покрытого сплошным покрывалом опавших листьев. – Эй! – окликает ее Коул из шезлонга, в котором она свернулась, накрывшись пледом, с подборкой старых журналов, обнаруженных в ванной. – По-моему, мы ясно договорились: я не буду нырять за твоими шлепанцами, если они свалятся в бассейн. – Шлепанцы в воде не тонут, – не оборачиваясь, отвечает Мила. – Это же очевидно. К тому же, я их уже снял. – Она до сих пор злится на мать за то, что та забрала ее из Каспроинга. – Что ты рисуешь? Не хочешь показать мне? – Я занят. – Ну покажи! Подойди сюда! – Коул радушно приподнимает плед. Мила неохотно встает и шлепает своими огромными босыми ногами, за прошедшую неделю они еще больше выросли, Коул готова в этом поклясться, и забирается ей под руку. – Уф! – жалуется Мила, втыкаясь своим костлявым плечом матери в грудь. Но та рада чувствовать тяжесть ее тела, теплый мальчишеский (это правда) запах его кожи (ее кожи) и масла в ее волосах. – Это сценарий. – Фильма? – Да, когда у меня снова будет телефон, я постараюсь его доснять. Этот фильм про курицу-демона. Но на самом деле она вовсе не чудовище, ее просто никто не понимает, а люди крадут у нее яйца, и это взбесило бы кого угодно. – Так. А вот здесь она извергает огненное дыхание? – Точно. Это то место, когда Кукокака узнаёт, что ее заклятые враги, дьявольские дети, собираются захватить курятник, и она пожирает одного из них и забирает себе его способность извергать пламя. – А как именно ты собираешься обеспечить то, чтобы у курицы из клюва выходил огонь? Это сложные комбинированные съемки. Твой проект получится жутко дорогим. – Ма-ам, я сниму вживую только фон, а остальное будет анимация. Двумерная. Курицу и дьявольских детей я нарисую сам. – Талантище. Это у тебя от меня. Я так, к слову. – Это у меня от себя самого, – радостно острит он. – Ты не смотришь! – Извини, я смотрела на твое очаровательное лицо. Ты такой красивый, тигренок. – Но, как ты можешь видеть, вот этот дьявольский ребенок стреляет из глаз скобками и прикрепляет Кукокаку к стене, она не может пошевелиться, а затем один из них вызывает вот эту гигантскую ногу, чтобы ее раздавить. Я хотел использовать в качестве фона парк Гилгал. Я снял его на видео. – Но ты ведь вернул телефон Энджел? – Да, но видео я сохранил в «Инстаграме». – Что? – Понимаешь, мам, в интернете есть такая штука под названием «облако» и… – Это в открытом доступе? Твой аккаунт в «Инстаграме» открыт для всех, Майлс? Это очень важно. Что ты туда выложил? – Мам, он открыт только для друзей и родственников. Успокойся! Неприкосновенность личных данных – это главное. К тому же, это было лишь видео курицы. – Майлс, так делать нельзя. Нельзя так нас выдавать, – чувствуя нарастающую панику, прилив гнева. – Ну хорошо, хорошо! Это лишь видео курицы. А она отреагировала чересчур бурно.