– До, но совсем чуть-чуть. Ибу сказала: «Вот и он», когда парковалась у края платформы. – У какого края? – У дальнего. Я не очень хорошо разбираюсь в направлениях, но это в дальнем конце от Букшоу. – Южный край, – сказала я. – Та сторона, откуда прибыл поезд. Ундина кивнула. – Возле тележки для багажа. Теперь я поняла, что она говорит правду. Хотя на платформе Букшоу уже много лет не было никаких багажных тележек, кто-то умудрился откуда-то выкопать одну по случаю печального возвращения Харриет. Часть моего сознания отметила, что тележка доверху загружена чемоданами незнакомцев, доставивших ее тело домой, кем бы они ни были. – Давай поиграем в игру, – предложила я. – О, – сказала Ундина, – да, давай. Обожаю игры. – Ты умеешь играть в игру Кима? – Разумеется, – фыркнула она. – В Сембаванге Ибу, бывало, читала мне «Кима» перед сном. Она говорила, это хорошая сказка, пусть даже Киплинг был чертовым тори и шовинистом до мозга костей. Он бывал в Сембаванге, знаешь ли. – Шовинистом? – Она застала меня врасплох. Наверное, даже Даффи не знает, что это значит. – Да, это как в песне. И она запела удивительно милым и невинным голоском: Мы не хотим войны, но коль придется, ей-же-ей, Есть храбрецы, есть деньги и хватает кораблей![13] – Святой Георг и Англия! – внезапно выкрикнула она. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать! – Так заканчивается песня, – объяснила она. – Это все, что я помню. Признаю, меня выбили из колеи. Я должна вернуть контроль над этим разговором. – Игра Кима, – напомнила я. – Игра Кима! – воскликнула она, радостно хлопая в ладоши. – На поднос кладут двенадцать разных предметов и накрывают их шелковым платком. Мы попросим Доггера это сделать! Потом он срывает платок, и у нас есть шестьдесят секунд, чтобы запомнить предметы. Поднос снова накрывается платком, и каждая из нас записывает все, что смогла запомнить. Кто запомнит больше, тот победил. Это буду я. Ей не надо было объяснять мне все это. В организации девочек-скаутов дождливыми вечерами нас заставляли играть в эту проклятую игру на внимание – до того самого дня, когда я ухитрилась пронести жабу и приличного размера гадюку и подсунуть их под шелк. Как я уже упоминала, эта организация не славится своим чувством юмора, и меня снова заставили сидеть в углу в самодельном, но крайне неаккуратном «терновом венце», что кому-то могло бы показаться забавным, но не мне. – Точно, – сказала я Ундине. – Но для пущего интереса давай на этот раз сыграем по-другому. Ундина снова счастливо захлопала в ладоши. – Давай представим, что железнодорожная платформа – это поднос и все люди на ней – это предметы, которые мы должны запомнить. – Это нечестно! – возразила Ундина. – Я не знаю никого из тех людей, кроме тебя и твоей семьи… И, конечно, мистера Черчилля. Ибу указала мне на тебя. – Ты же хорошо нас всех рассмотрела, верно? Мой мозг, словно «даймлер», работал на всех двенадцати цилиндрах. – Прекрасно! – сказала она. – Как в пантомиме. Что-то в глубине меня шелохнулось. Казалось неправильным, что прибытие тела моей матери в Букшоу кто-то – особенно эта маленькая зануда – рассматривал как дешевый спектакль в мюзик-холле. – Что ж, хорошо, – сказала я, держа себя в руках. – Я начну. Там была тетушка Фелисити. Один. – И мужчины в форме, которые вынесли твою мать из поезда. Шесть – я выигрываю! Безумие, подумала я, но игра должна продолжаться. – Отец, Фели, Даффи и я, – продолжила я. – И, конечно, Доггер. – Шесть. – Нечестно! Я уже всех вас сосчитала! Одиннадцать в мою пользу! – Миссис Мюллет, – добавила я. – И ее муж Альф. – Викарий! – завопила Ундина. – Я узнала его по воротничку. Двенадцать! Я сосчитала на пальцах: – Женщина с тетушкой Фелисити… офицер, который отдал честь отцу… Машинист паровоза на площадке, – добавила я, охваченная внезапным вдохновением, – проводник и двое караульных в вагоне. Это девять, плюс Шейла и Флосси Фостер и Кларенс Мунди, таксист. Хотя мне казалось, что я заметила Шейлу и Флосси на краю платформы, я назвала Кларенса наугад. Ундина все равно не разберется. – Итого двенадцать, – сообщила я. – Я закончила. Последний шанс. Ундина начала грызть костяшки пальцев и нахмурила брови. – Тот мужчина в длинном пальто! – сказала она, и ее лицо засияло. Мое сердце замерло. – Какой мужчина в длинном пальто? – выдавила я, и мой голос дрогнул. – Ты его выдумала. – Тот самый, кто разговаривал с Ибу! – закричала она. – Я победила! Ее круглое сияющее личико покраснело от возбуждения и успеха. Я даже слегка улыбнулась. Я наблюдала, как радостная улыбка Ундины внезапно застыла – и исчезла. Она смотрела за мое плечо с таким видом, – как незнакомец на вокзале, – словно увидела привидение. Когда я повернулась, у меня волоски на шее поднялись и странно наэлектризовались. В дверях стояла Лена, и я клянусь, ее глаза сверкали, словно раскаленные угли, в темноте коридора. Сколько она там простояла и что слышала, я не могла догадаться. – Иди в свою комнату, Ундина, – сказала она, и ее голос прозвучал так, будто ледяной ветер терся о замерзшую траву. Без слов Ундина проскользнула мимо меня и скрылась. – Тебе не следует ее поощрять, – произнесла Лена, когда девочка ушла. Она говорила тем же странным голосом, как будто кукла чревовещателя, управляемая коброй. – Она слишком возбудима. Слишком доверять своему воображению пагубно для здоровья. Она улыбнулась мне и закурила сигарету. Выпустила дым к потолку, выдвинув нижнюю губу. – Понимаешь? – Пагубно для здоровья, – повторила я. – Именн-н-но! – сказала Лена и выпустила очередную порцию дыма. Я быстренько прикинула риск и выпалила: – Кто он? Тот мужчина в длинном пальто, имею в виду. Лена живописно поднесла сигарету к губам. – Не понимаю, о чем ты говоришь. – О мужчине на вокзале. Ундина сказала, вы с ним говорили.