Должно быть, мои глаза расширились. – Возвращение к жизни? – Именно, – подтвердил Доггер. – Ты водишь меня за нос! – Вовсе нет, – ответил Доггер, осторожно встряхивая растение, чтобы избавиться от остатков старой почвы. – Методы преподавателя Кано в те времена, насколько я помню, в некоторых случаях использовались службой скорой помощи – при утоплении. – Утонувших людей оживляли? Мертвых? – Полагаю, да, – сказал Доггер. – Конечно, я сам никогда с этим не сталкивался, но меня научили резкому удару, который возвращает человека к жизни. – Покажи мне! – попросила я. Доггер встал и повернулся ко мне спиной. – Ткните меня пальцем в позвоночник. Я одарила его неуверенным тычком. – Выше, – сказал он. – Еще чуть-чуть выше. Вот здесь. Второй поясничный позвонок. – Можно я попробую? – с жадностью попросила я. – Готовься! – Нет, – возразил Доггер, поворачиваясь ко мне лицом. – Во-первых, я не мертвый, а во-вторых, смертельные удары наносят только в случаях чрезвычайной необходимости. На практике достаточно заявить о них. – Бум! – сказала я, нанося сильный удар костяшками пальцев, но в самый последний-распоследний момент останавливаясь. – Считай, что он нанесен. – Благодарю, – произнес Доггер. – Очень мило с вашей стороны. – Фью! – воскликнула я. – Только представь: воскрешение мертвых ударом в спину. В Библии об этом ни слова, но, возможно, Иисус был не в курсе. – Возможно, – улыбнулся Доггер. – Это кажется безумием, не так ли? Совершеннейшим безумием, когда начинаешь об этом думать. – Возможно, – повторил Доггер, – а может, и нет. Довольно широко известно, что в примитивных обществах, а может, в не меньшей степени и в нашем, целители часто являются невротиками или больными психозом. – То есть? – Они страдают от различных нервных расстройств и могут даже сойти с ума. – Ты в это веришь? В оранжерее было так тихо, что мне казалось, я слышу, как растут растения. – Иногда мне приходится, мисс Флавия, – наконец произнес Доггер. – У меня нет выбора. Эти два случая вдохновили меня на мысль попытаться оживить Харриет. Хотя сама эта мысль для кого-то может показаться отталкивающей, меня она все равно волновала. Даже приводила в приподнятое настроение! Во-первых, я не боюсь трупов – вообще никаких. За прошлый год мне довелось увидеть с полдюжины мертвых людей, и надо признать, что все они показались мне, так или иначе, куда более занятными, чем их живые двойники. Потом отец. Он будет безумно счастлив, если его любимая вернется к нему! За всю свою жизнь я не могу припомнить, чтобы отец улыбался – имею в виду, по-настоящему улыбался, демонстрируя зубы. Если Харриет вернется домой живая, мы все будем счастливы, отец станет совершенно другим человеком. Он будет смеяться, шутить, обнимать нас, ерошить наши волосы, играть с нами и да, может, даже целовать нас. Это будет все равно что земной рай: Шлараффенланд, как его изображает на своих картинах любимый Фели Питер Брейгель; страна молока и меда, где нет ограничений, унылых холодных комнат и упадка. Букшоу опять будет как новенький, и все мы будем жить счастливо до конца дней своих. Все, что мне нужно, – это проработать кое-какие химические детали. 10 Повернув ключ и войдя в лабораторию, я обнаружила, что Эсмеральда с презрительным видом восседает на ближайшей стойке для мензурок, а Ундина варит яйцо на бунзеновской горелке. – Что ты здесь делаешь? – требовательно спросила я. – Как ты посмела? Как ты сюда попала? Эта комната становится такой же людной, как вокзал Паддингтон. – По крышам, – жизнерадостно ответила она, – а потом внизу по маленькой лестнице. – Она показала, что имела в виду. – Гадство! – Боюсь, я сказала это вслух. И взяла на заметку установить засов. – Мне нужно с тобой поговорить, – заявила она, не успела я сказать что-нибудь похуже. – Поговорить со мной? С чего бы вдруг? – Ибу сказала, что я не должна ложиться спать, если я на кого-то зла. – И что, какая разница? К тому же еще рано ложиться спать. – Рано, – согласилась Ундина. – Но Ибу отправила меня вздремнуть, и это все равно что лечь спать, не так ли? – Вероятно, – пробурчала я. – Но какое отношение это имеет ко мне? – Ты меня раздражаешь. – Она надула губы и подбоченилась. – Мне надо кое-что выяснить, и, наверное, я не смогу уснуть, пока мы не поговорим по душам. – Поговорим по душам? – Проведем совет. Военный совет. – И что, – поинтересовалась я, сочась сарказмом, – я сделала, дабы заслужить твое неудовольствие? – Ты обращаешься со мной как с ребенком. – Ты и есть ребенок. – Разумеется, но вряд ли это может быть поводом, чтобы вести себя со мной таким образом, понимаешь, что я имею в виду? – Думаю, да, – допустила я. Даффи так понравится говорить с этим любопытным придирчивым созданием! – Что же именно я сделала? – я почти боялась спрашивать. – Ты меня недооцениваешь, – объяснила она. Я чуть не поперхнулась. – Недооцениваю тебя? – Да, ты ни во что меня не ставишь. – Прошу прощения? – Я рассмеялась. – Ты хоть знаешь, что это означает? – Ни во что меня не ставишь. Это значит, ты мне не веришь. Ты не поверила насчет морского крокодила и опять не поверила, когда я сказала тебе, что мы с Ибу были этим утром на вокзале. – Нет! – Прекрати, Флавия, просто признай это. – Ладно, – сказала я, – может быть, чуть-чуть… – Видишь? – позлорадствовала Ундина. – Я тебе говорила! Я так и знала! Внезапно мне в голову пришла умная мысль. Даффи не раз обвиняла меня в кое-каких низких хитростях, и она была права. – Когда ты приехала на вокзал? До или после прихода поезда?