– И не я! – Так, девочки. – Каспар встал вместе с экраном под неодобрительные возгласы. – Простите, они часто о вас говорят. Александра маленький спор забавлял недолго: он вдруг осознал, что человеку, который вызывал в нем столько новых приятных эмоций, было тридцать восемь лет. Это расстроило принца только по одной причине: если он решится открыть свои чувства, Каспару они могут показаться нелепыми и смехотворными. – Ладно. Я пойду. Закажи девочкам пиццу. – Ой, ну прям как мама, – подала голос Катрин. Сестры шикнули на нее. – А что такого? Каспар смущенно улыбнулся в экран. – Хорошо. До встречи. – Или до следующего звонка. – Надеюсь, это все-таки будет встреча. – Если честно, я тоже. Звонок был окончен. Александр спрятал пылающее от смущения лицо в руки. Стыдно, как же стыдно за каждое слово, которое могло стать подсказкой. Он был настолько слеп из-за своих чувств, что не замечал случайно разбросанных подсказок Каспара. Как только экран исчез, Каспар еще некоторое время стоял, уткнувшись взглядом в пол. – Это так мило, – раздался тихий голос из уголка возле окна. Александр вскочил с кресла, оторопев от ужаса. Незваный гость сидел за столом, прячась в полумраке. – К-кто вы? Как вы сюда попали? Юноша встал. Медленным шагом он вышел на свет и развел руками с загадочной улыбкой. – Давай на «ты». Все равно ты старше меня только на пару лет. – Саша Клюдер? – От сердца отлегло. – Как ты… – Зашел вместе со свитой. – Медленно и изящно Клюдер стянул короткие черные перчатки с длинных костлявых пальцев и спрятал во внутреннем кармашке классической жилетки. – Но эфир… – Сняли заранее. – А как ты зашел? Саша разомкнул кулак. Серебряная масса, похожая на пластилин, сверкнула в его ладони. – Впихиваешь в замочную скважину, и она мгновенно затвердевает в форме ключа. Поворачиваешь, вытаскиваешь, и она снова становится вязкой. Сам сделал. А личико сменил с помощью специальной маски. – Он не глядя указал большим пальцем назад, в сторону стола. – Надеваешь ее на лицо, она принимает тон твоей настоящей кожи, а в меню на пульте можно выбрать нужные черты. От объяснений замешательство Александра уменьшилось. Пристальный испытывающий взгляд Саши пригвоздил его к месту. Он подходил к нему медленно, шагая свободно, по-хозяйски. – Расстегни рубашку. – Зачем? – Я объясню, когда закончу. – С чем закончишь? Александр и не заметил, когда Саша встал перед ним и властно толкнул в кресло. В следующий миг разлетелись пуговицы. Саша навис над ним, сжимая подлокотники. Ошарашенный, Александр вжался в кресло, отвернул голову и зажмурился. – Ты пережил изнасилование? Или, может, домогательства? Александр вздрогнул. – С чего ты взял? – спросил он осторожно. – Любой человек на твоем месте оттолкнул бы меня и выразил ответную агрессию. Но ты испугался. – Глупый вывод, – неуверенно произнес Александр. – И ради этого ты напал на меня? – Я сэкономил время. – Саша положил руку на один из шрамов и надавил. – Больно? – Хватит! Зачем ты это делаешь? – Больно? – Да! Александр отмахнулся, и Саше пришлось шагнуть назад. Эмоции не читались на его лице. Он монотонно заговорил: – А продолговатый шрам внизу… После операции? – Он вскинул бровь. – Так ты нимфае? По пронзительному холоду в его глазах, смешанному с омерзением, Саша понял, что британский принц не желает об этом говорить. – Ты не задумывался, почему за столько лет шрамы не перестали болеть? Держу пари, твоя мама и не старалась их залечивать после ритуалов очищения. У Александра перехватило дыхание. – Откуда ты знаешь? – спросил он шепотом. Саша вновь улыбнулся, словно упивался неведением принца, расстегнул пуговицы на жилете, затем на рубашке и распахнул ее. Продолговатые бледные шрамы были рассыпаны по груди и животу. – Наши родители ходили в один сектантский кружок. Правда, у меня не такие страшные шрамы, как у тебя, они не болят и постепенно исчезают. – Это ужасно. – Александру больше нечего было сказать, но Саша не ждал жалости: – Пустяки. – А что ты проверял? Голос Саши стал тише: – Ты не захочешь знать. Уверен, ты недоумевал, почему мама поступает так с тобой. Возможно, в минуты отчаяния ты даже думал, почему ты, а не Делинда. Александр запахнул рубашку и отвел виноватый взгляд. – А няня нанесла рану даже хуже. – Да откуда ты знаешь? – Ясно различимое раздражение, нотки обреченности и обиды звучали в его голосе. Саша встал у каминной полки. – Я знаю, что у тебя долго была няня. И вот в день, когда ее многолетняя работа была окончена, ее находят с раздробленной головой. Никто бы и не подумал на тебя, но стоило немного поинтересоваться тем, что происходило в день ее смерти и позже, как все прояснилось: тебе заказали новый матрас. Я бы решил, что ничего особенного здесь нет, если бы не прошлое няни. Гетеросексуалам-женщинам тяжело, но ей пришлось еще тяжелее, ведь она была абсолютно одинока. А здесь последний шанс. Не буду вдаваться в подробности этого извращения, но мне совершенно ясно, что в тот день она как минимум приставала к тебе. Но такое жестокое убийство, из ненависти, безусловно, наталкивает на мысль, что она сделала с тобой нечто ужаснее. И ты убил ее. Я не могу винить тебя в этом. Это было страшное предательство, самый ее унизительный и разрушающий поступок. Я только не знаю, как ты заменил матрас так, что никто ничего не заподозрил. Нельзя тихо пронести такую махину. И тело. Один ты бы не смог его убрать, поэтому тебе помог Каспар. Саша не походил на человека, который был бы сторонником правосудия. Выражение его лицо оставалось непроницаемым, но алые глаза смотрели на Александра с каплей жалости. – Сжег, – признался Александр. – Я сказал Делинде, что обронил на матрас подсвечник, и тот загорелся. Материал качественный, но легко воспламеняющийся. Я сжег только ту часть, где была кровь. – Он не мог заставить себя замолчать. Слишком долго это снедало его. Неоднократно он хотел вновь заговорить об этом с Каспаром, но боялся, что лишь отпугнет его. И годами ядовитый груз разъедал его изнутри. – Полегчало? Александр кивнул. В горле застрял ком. – Да, – он смахнул слезу, – она… Может, это прозвучит жестоко, но мне кажется, что она заслужила такую участь. Она… воспользовалась мной. Воспользовалась тем, что я из этих проклятых нимфае. Кто-то при ней обмолвился о том, что у них, помимо высокой чувствительности ко всему, еще и… – Раннее половое созревание? – Саша говорил об этом просто, но Александру слышать о таком было стыдно. Он ожидал получить насмешку, но вместо этого увидел на лице германского принца неподдельное сочувствие. – Это действительно ужасно. Ты в этом не виноват, как и в своей природе. Это все мужская болезнь. Она одарила большинство парней отклонениями. Но нимфае другие. Большая часть их особенностей исправима с помощью операции, которую тебе провели. Так что беда миновала. Он собирался сказать это иначе. Грубо и без смягчений: «Хорошо, что лишние внутренние органы удаляют юношам еще в детстве, а иначе, если бы у тебя была связь с мужчиной, вы могли бы случайно зачать ребенка. А вот это настоящая катастрофа. Нимфае, конечно, ничем не отличаются от других парней, в том числе и внешне, но внутри у них все устроено по-особенному. Мужской организм не приспособлен к деторождению, так сложилось исторически, поэтому это резкое отклонение опасно. При зачатии перед тобой открывалось бы всего два пути: тебе пришлось бы сделать аборт или на седьмом месяце извлечь ребенка с помощью операции. Дотяни ты до девяти месяцев – умер бы от разрыва внутренних органов, ведь, как я и говорил ранее, мужской организм не приспособлен к деторождению, так что ребенок попросту задохнулся бы, перед этим убив тебя. Это смертельно опасное отклонение, хотя известны случаи, когда парни и мужчины все же производили на свет с помощью принципа семи месяцев совершенно здоровых детей. И все же большая часть из них была девочками. В любом случае этот ужасный риск все равно обошел тебя стороной, так что это уже не важно». Но Саша удержался от такого ответа, предчувствуя, что и сам ужаснется не меньше Александра, если услышит такие слова от себя. – Ты расскажешь о том, что я сделал? – Александр поднял на него равнодушный взгляд. – Поэтому пришел? – Я пришел убедиться в твоем неведении, а не для того чтобы поиздеваться. – О чем ты?