– А ты рассказала мне о каждом человеке, с которым спала? Мне нужно было это знать? – Нет, но… – Перестань, Энн. Нет ничего приятного в том, что ты ведешь себя, как обиженный ребенок. Ты уже достаточно много времени общалась с Рейчел и знаешь, какая она. Ты не настолько невинна. Я хотела, чтобы он рассказал мне все об их отношениях. Я хотела знать, считает ли он, что ее грудь лучше моей, как она пахнет, нравится ли ей оральный секс, проводила ли она ночи в той же кровати, в которой спали мы с ним, под кайфом от хорошей «травы» и дешевого пива. Он был прав: я не была такой уж невинной. Я не знаю, была ли я когда-нибудь таковой. – Я просто хотела бы, чтобы ты мне сказал. – Мой голос прозвучал почти как шепот. – Зачем? Это имело бы значение? – Возможно, имело бы. – Правда, Энн? Ты бы стала избегать меня? Или, может быть, ты стала бы избегать ее? Нет. Я так не думаю. Тебе нравилось участвовать в делах Клойстерса. Я наблюдал за этим. За нашей маленькой драмой. Ты вписалась в нее, как недостающий кусочек. – Лео сделал паузу, чтобы достать из шкафа стакан, повернувшись ко мне спиной. – Даже я чувствовал, что ты – недостающая часть. Я не знала, что сказать, не считая того, что слова обо мне как о чем-то необходимом и взаимосвязанном с ним, с Рейчел, заставили меня чувствовать себя одновременно ужасно и взволнованно. – До твоего прихода, – продолжил Лео, – у нас всегда было ощущение какой-то внутренней изоляции. Рейчел и я. Рейчел и Патрик. Мойра, записывающая каждое наше движение. Каждый день один и тот же состав персонажей, одна и та же монотонная работа. Подрезать кусты, сгребать листья, выращивать рассаду. А потом пришла ты. В тебе было что-то особенное. Я заметил, что Рейчел сразу это почувствовала. Ты разрушила старую игру и превратила ее в нечто новое. Ты заставила всех нас поверить, что новое возможно. – Вы говорили об этом… обо мне? Вы с Рейчел? Лео кивнул. – Знаешь, у нас с ней есть кое-что общее. Мы считаем, что если делать все по правилам, то иногда это приводит к удорожанию бизнеса. Ты больше не можешь быть успешным с помощью старых способов. Слишком большая конкуренция, слишком много денег, слишком много деток с трастовыми фондами, которым не нужно сочинять пьесы по ночам между барменскими сменами и дневной работой. Я не ожидал, что Рейчел поймет это, но она поняла. Она знала, как высока конкуренция, даже для человека в ее положении. Мы оба были готовы сделать всё, что потребуется. – Патрик, – подсказала я. – Да, Патрик для нее – это то, что было нужно. – Ты не убивал его, – сказала я. Лео засмеялся. – Не убивал. – Белладонна. – Я не убивал его, Энн. Зачем? Я продавал вещи на стороне и зарабатывал на этом неплохие деньги. Это означало, что я могу бросить вторую работу и писа́ть по вечерам. Рейчел помогла мне найти человека, который занимался их скупкой. Она все знала; это она предложила. Я никогда не забуду, как она это сформулировала. «Выпустить их на волю в естественную среду обитания», – сказала она. Мы возвращали их туда, где они должны быть. Мы их продавали. Она не взяла ни цента, хотя я предлагал ей двадцать процентов. Но дело было не в деньгах. Я думаю, ей нравился азарт. Ей нравилось переигрывать Патрика, как в личном, так и в профессиональном плане. Мы делали это не только в Клойстерсе. Конечно, поймали нас в Клойстерсе, но я брал вещи и из Бейнеке, и из Моргана. Письма, страницы рукописей, несколько первых изданий. С доступом Рейчел это было легко. Но я хотел бы и дальше получать деньги от этих продаж, поэтому решил не разглашать участие Рейчел в моем побочном бизнесе. Как, по-твоему, я внес залог? Я даже не был уверен, что скажу тебе, но… Лео сделал паузу, подошел к холодильнику и достал пиво, откупорив его. – С этого момента у меня, возможно, не будет таких больших доходов, – сказал он, делая торжественный жест в мою сторону. – Я впечатлен тем, как хорошо она открестилась от всего этого, на самом деле. – Почему ты мне не сказал? – Это был глупый вопрос, я понимала. В конце концов, что это знание дало бы мне? Что бы я сделала с этой информацией? – Ты должна была остаться в Клойстерсе лишь на время. – Его слова прозвучали не недоброжелательно или пренебрежительно, а ласково, как будто я была иностранной студенткой по обмену или помощницей по хозяйству, которую они приняли и полюбили, но которая неизбежно, обязательно должна была уехать. – Однако Рейчел привязалась к тебе. Я привязался к тебе. А потом эти карты, карты Таро, всё испортили… Я никогда не говорила ему о картах Таро, несмотря на то, что эта тема не раз вертелась у меня на языке. Это был секрет, который я хранила ради Рейчел, но который она явно не хранила ради меня. – Ты знаешь и об этом? – Рейчел рассказала мне о них. Знаешь, они с Патриком познакомились в Йельском университете. Он читал лекцию, она была в зале. Их познакомили, и он предложил ей работу на полставки в музее на выпускном курсе. Я не знаю, как быстро они начали спать вместе. Честно говоря, мне было все равно. Меня никогда не беспокоили подобные вещи. В конце концов, все мы животные, пытающиеся скоротать время. Но Патрик… Патрик был увлечен Рейчел. Когда он узнал о нас с ней, то ударил меня по лицу. Потребовалось две недели, чтобы синяк сошел, и мне пришлось врать всем на работе, будто гитарист случайно ударил меня во время выступления. Я полагаю, Патрик подумал, что между ним и Рейчел все решено. Что она получит докторскую степень, вернется в город и переедет к нему в Тарритаун. Но потом Патрик купил карты. Он был настоящим коллекционером, ну, ты знаешь, всегда покупал вещи и просто хранил их у себя дома. Она призналась, что постоянно просила его подарить их ей. Потом предложила купить их у него, но он не согласился. Она была в бешенстве, понимаешь? Никто не любит слышать слово «нет» менее, чем Рейчел Мондрей. – Она… Лео кивнул. – Я вор, – сказал он, – и моральный релятивист. Чувствую ли я вину за кражи из Клойстерса? Нет. Это неодушевленные предметы, и я не чувствую вины. Но убил ли я Патрика? Абсолютно нет. Мой моральный релятивизм не простирается так далеко. А вот у Рейчел, я подозреваю, да. – И ты рассказал об этом детективу? – Нет, – ответил он, потягивая пиво. – Зачем мне это делать? Кому они скорее поверят – мне, преступнику, или Рейчел Мондрей? Она, конечно, хорошо меня подставила. Я знал, что не могу ее сдать, потому что у нее все еще хранится кое-что из того, что мы украли, но даже если б я это сделал, это ничего не изменило бы. – Он покачал головой. – Я не ожидал, что она подведет меня под убийство Патрика. Но после того как полиция поняла, что это было отравление, я думаю, у нее не было выбора. – Разве она не беспокоилась, что все может пойти не так? – Рейчел дотошная и умеет планировать. Но даже когда что-то шло не так, она всегда умела выходить сухой из воды. Почему сейчас должно быть по-другому? – Мы должны привлечь ее к ответственности, – сказала я, глядя на Лео; в моем голосе звучало отчаяние, настойчивость, хотя я в глубине души я знала – и карты говорили мне, – что Лео прав. Тот, пожав плечами, напомнил: – У них недостаточно улик, чтобы осудить меня. По крайней мере, так говорит мой адвокат. Слишком косвенные доказательства. Я отсижу несколько месяцев в колонии строгого режима за кражи, прежде чем выйду по УДО. Я буду работать, чтобы погасить свой штраф. Знаешь, я даже с нетерпением жду этого. Несколько месяцев, чтобы без перерыва работать над своими произведениями… Для меня все равно, где это делать – здесь или на севере штата под охраной. На Рейчел ничего нет. Она будет все отрицать. Я уже видел, как она проделывала подобное. В тот день, когда Патрик узнал, что мы спали вместе, он спросил ее об этом. Думаю, ему рассказала Мойра. Она всегда надеялась, что Патрик переборет свою привязанность к двадцатилеткам и начнет встречаться с кем-то более подходящим по возрасту. Но он устроил скандал с Рейчел в саду. Я слышал, как они спорили. Она категорически отрицала вину, хотя ранее в тот день мы занимались сексом в сарае. Думаю, часть моей спермы все еще была в ней. – Лео натянуто рассмеялся. – Она превосходно владеет искусством отрицания. Невероятный покерфейс. Увидев выражение моего лица, он подошел к столу и сел напротив меня. – О, Энн… – Коснулся моей щеки. – Я не хочу, чтобы ты считала, будто я так поступал со всеми девушками. Как я уже сказал, мы оба с самого начала считали тебя особенной. Я встала из-за стола, а он остался сидеть, слегка наклонившись вперед, его рука все еще оставалась протянутой после того, как он касался моего лица. Часть моего «я» хотела кричать и бороться. Выжечь все это дотла. Но другая часть не могла не радоваться тому, что я все это время была в центре событий, буфером между ними, человеком, который им обоим нравился. – Ты не сможешь ее подловить, ты же знаешь, – окликнул он меня, когда я направилась к двери. – Тебе придется сразиться с ней на ее собственном уровне. Это единственное, что Рейчел уважает. Глава 26 Слова Лео не выходили у меня из головы, звенели, как лед в стакане, свободно плавая из стороны в сторону, пока не превратились в нечто похожее на план. Именно потому я и согласилась поехать на Лонг-Лейк, когда в конце последней недели Рейчел по дороге на работу сказала: – Нужно в последний раз съездить туда, прежде чем я уеду. Скоро у нее начинались занятия в аспирантуре, и хотя она предложила мне остаться жить в ее квартире в Нью-Йорке, я еще не сообщила ей, что уже подписала договор аренды в Инвуде, который начинался первого сентября. Так было проще. Рейчел начала каждый день задавать жалобные вопросы вроде «Ты ведь приедешь ко мне в гости, правда?» и «Мы ведь будем разговаривать по телефону в течение недели?» Сегодня утром за чашкой кофе она вдруг проронила: – Не забывай меня, ладно? Если б я только могла забыть! Собирая вещи на выходные, я поняла, что у меня еще есть время, чтобы уйти. Срок аренды моей студии истекал только через четыре дня; я всегда могла отказаться от поездки в Лонг-Лейк. Но когда самолет в сумерках резко снизился, прежде чем опуститься на темную воду озера, я поняла, что это не было выбором. Это была моя судьба. Audentes fortuna juvat: удача благоволит смелым. И город, и Клойстерс сделали из меня человека, который способен быть смелым. Никто не встретил нас, в отличие от прошлого раза, и в доме было темно. Только линия фонарей вдоль причала указывала путь. Когда мы поднялись по лужайке и добрались до входной двери, я уже услышала звук двигателя самолета, который удалялся от озера, оставляя нас одних, вдвоем, в сгущающейся темноте. – Маргарет нет? – спросила я у Рейчел. – А, у них выходной в честь Дня труда, – отозвалась она. – Обычно здесь есть кто-то, так что меньше хлопот по хозяйству. Затем щелкнула выключателем, осветив гостиную – медового цвета дерево, теплое и блестящее. Я приехала в Лонг-Лейк, чтобы Рейчел некуда было деться от правды, чтобы она не могла спрятаться за Аруной, Мишель де Форте или своими адвокатами. Чтобы она не могла затеряться в городской толпе. Но я не ожидала, что Маргарет и ее мужа не будет. Они должны были стать опорой, защитой, на случай если отношения с Рейчел пойдут вразнос, – но, возможно, так было лучше. Она все равно хотела, чтобы мы остались вдвоем. Несколько дней я мысленно проигрывала необходимый разговор, вкладывая в уста Рейчел одни слова, а другие проговаривая сама. Но остаток выходных я предоставила интуиции. Я знала, что все будет происходить так, как до́лжно, и не хотела, чтобы карты подсказывали мне, чего ожидать. Пока не хотела. Я наблюдала, как Рейчел открывает холодильник и осматривает его содержимое. Морозильная камера тоже была почти пуста. – Мы можем поехать в город на ужин, – предложила Рейчел, открыв и закрыв несколько шкафов. Мы отнесли свои сумки в комнаты, в которых останавливались во время нашей прошлой поездки. Я подошла к окну и прижала пальцы к подоконнику. Я поняла, что Клойстерс не изменил меня, а лишь отточил до бритвенной остроты суть того человека, которым я всегда была. Нью-Йорк не показал мне, на что я способна, он не оставил мне иного выбора, кроме как стать способной на все это – завершение трудного процесса, начавшегося после смерти моего отца. И дело было не только в городе. Рейчел и Лео показали мне другой образ жизни, и за это я полюбила их обоих. Стоя у окна и глядя на озеро, я разрывалась между желанием разрушить все это и удержать навсегда. Эти порывы, как мне казалось, были одним и тем же. Когда Рейчел постучала в дверь, я не удержалась и подскочила. – Я не хотела тебя напугать, – произнесла она, входя в комнату, держа в одной руке свитер, а в другой – связку ключей. – Ты не напугала. Мы погрузились в пикап, который Рейчел вывела из открытого гаража, и поехали по длинной грунтовой дороге с нависавшими над ней густыми кронами вязов и дубов. Примерно через милю езды среди лесов и болот мы миновали неприметные металлические ворота и свернули налево, на двухполосное шоссе. Прошло всего десять или пятнадцать минут, прежде чем в поле моего зрения появилась главная улица простого сельского городка: прилавки с солнцезащитными очками и маленькие аттракционы для детей, вывески, рекламирующие прохладительные напитки и мороженое. Несмотря на то, как много времени я провела в большом городе тем летом, некоторые из моих наиболее острых воспоминаний связаны с главной улицей этого городка. Он напомнил мне Уолла-Уолла и тесноту пешеходных тротуаров, переполненных приехавшими на лето туристами, которые пробирались между припаркованными машинами; магазины, чьи витрины были до отказа забиты игрушками и сувенирами – экспозиции, не меняющиеся годами и призванные завлекать прохожих. – Мы поедим, потом купим припасов, – сказала Рейчел, идя по улице в направлении кафе с красно-белыми зонтиками, раскрытыми над деревянными столами для пикника. – Надеюсь, ты любишь гамбургеры, потому что это все, что здесь есть. Пиццерия закрылась год назад. Возможно, оно и к лучшему. Пицца там была ужасная, довольно сомнительная даже для Нью-Йорка. Здесь было всего несколько свободных столиков, и Рейчел бросила свой свитер на один из них, прежде чем мы присоединились к очереди, состоящей из пенсионеров и молодых семей, а также нескольких подростков, сбежавших на вечер из-под надзора родителей. Мы сделали заказ у пары девушек, стоявших по ту сторону окошек, открывавшихся только, чтобы можно было расслышать слова посетителей. Девушкам постоянно приходилось наклоняться, практически касаясь ушами прилавка, чтобы понять, что мы заказываем. Рейчел некоторое время раздумывала над своим заказом, но никто, казалось, не возражал. После ареста Лео ее поведение неуловимо изменилось – она стала более легкой, игривой, как будто избавилась от беспокойства. Мне было интересно, как она оправдывает содеянное перед собой – потому что я была уверена, что она оправдывает. Что можно сказать подруге, совершившей убийство? Как можно скоротать время до того момента, когда ты просто не сможешь больше избегать правды?