– Там происходит что-нибудь интересное? – спросила Рейчел, жестом указывая на то место, где я стояла. – Нет, – отозвалась я. – Просто провожаю день. – Когда я вернусь, пойдем ужинать в «Альтро Парадизо». – Она придерживала дверь одной рукой. – У меня настроение для итальянской кухни. – Звучит здорово. – Хорошо, – проговорила Рейчел, – я скоро вернусь. Я подождала, пока не увидела, как ее длинный, раскачивающийся хвост во второй раз скрылся в парке, после чего достала свой телефон и написала Лео сообщение: «Нам нужно поговорить, позвони мне, когда выйдешь». Затем быстро удалила сообщение с телефона и компьютера, стерев все записи, которые могла найти Рейчел. В квартире было тихо, обыденно. Она была заполнена книгами и кухонной утварью, дорогими кашемировыми пледами, аккуратно сложенными на спинках диванов. Я начала открывать ящики на кухне – скатерти и салфетки, ножи и штопоры для вина, – методично продвигаясь вперед, пока не нашла то, что искала: ящик с мелочами, скотчем и ножницами, маленькими отвертками и по большей части использованными блокнотами. Я ощупывала все вокруг, пока не уловила этот звук: звон металла о металл, золотистое кольцо с множеством ключей на нем. Их должно было быть не менее пятнадцати. Я взяла кольцо и пошла в холл, чтобы вызвать лифт. Наблюдая за тем, как он поднимается снизу, этаж за этажом, я тревожилась, что Рейчел может быть в нем. Когда лифт наконец прибыл, он был пуст. Я придержала дверь ногой, чтобы никто другой в здании не смог вызвать его, и начала наугад вставлять ключи в прорезь для подъема в пентхаус. На пятой попытке кнопка шестнадцатого этажа засветилась. После остановки лифт вывел меня прямо в квартиру родителей Рейчел, открывшись в длинный коридор довоенной поры, увешанный картинами и рисунками в золоченых рамах. Несколько картин я узнала сразу. Здесь были рисунки Матисса времен первой половины его карьеры, пастель Квентина де ла Тура восемнадцатого века, картины Каналетто с видами Венеции. В конце коридора располагалась двухуровневая гостиная с окнами от пола до потолка, занавешенными плотными льняными шторами, которые вот уже много лет были перманентно задернуты от солнца. Я включила сине-белую лампу в стиле шинуазри[34]. По всей комнате на столах стояли фотографии в серебряных рамках, на снимках были запечатлены Рейчел и ее родители: они плывут по Средиземному морю, она в теннисной форме в команде Спенса. Здесь были фото ее матери и отца с главами государств и на ужинах попечителей музеев, фотографии из Аспена и Хэмптона, а также более старые семейные фотографии из Лонг-Лейка с ее бабушкой и дедушкой на веранде. А еще были книги, ряды и ряды книг в кожаных переплетах с золотым тиснением – первые издания, иронические памфлеты, редкие рукописи, – а также изысканно обитые диваны, заваленные подушками с кисточками. Я прошла по другому коридору, проверяя каждую комнату, пока не нашла спальню Рейчел. Она была со вкусом обставлена и не слишком велика, выкрашена в фисташково-зеленый цвет, с большой кроватью, резное деревянное изголовье и изножье которой выгибались вверх дугой. У Рейчел были свои фотографии в рамках, и я с любопытством разглядывала снимки, на которых она была изображена в старших классах: одна на носу парусника, с книгой в шезлонге где-то на побережье Адриатического моря. Но в основном там были гравюры. В спальне Рейчел было полно медных гравюр XVI века в рамках, а также несколько страниц средневековых рукописей. Я засмотрелась на некоторые из них, а затем направилась к ее письменному столу и открыла ящики. В основном они были опустошены дочиста, осталось только несколько старых шариковых ручек и чистый блокнот. В верхнем ящике лежала горстка четвертаков и частички мусора, который обычно скапливается в детских спальнях: фантики от конфет и брошенная сережка. Я подумала, что она не ночевала здесь уже много лет. Но нижний ящик ее стола был заперт, и пока я проверяла другие ящики в поисках ключа, мне пришло в голову, что кольцо с ключами, которое я так и держала в руке, может оказаться решением проблемы. После нескольких неудачных попыток один ключ подошел к замку, и я открыла ящик. Внутри лежали две вещи: фотография маленького парусника, название которого гласило «Фортуна», и резной диск-брошь, искусно инкрустированный зелеными камнями и жемчугом, с камеей в центре. Я сразу же узнала эту брошь по документу, который разослала Мишель де Форте, – в нем содержались изображения и описания каждой пропавшей вещи, украденной Лео. Когда я коснулась пальцами знакомых золотых филигранных краев, мне вспомнилась римская пословица, ставшая известной благодаря «Энеиде» Вергилия: audentes fortuna juvat – «удача благоволит смелым». Рейчел, как и Лео, похоже, была очень смелой. Глава 25 Три дня спустя от Мишель по электронной почте пришло предложение, в котором содержался вопрос: согласна ли я остаться в Клойстерсе на неопределенный срок? Оклад должен был быть гораздо выше, чем я зарабатывала раньше, и мне сразу же предлагали повышение до помощника куратора – что было иронично, учитывая, что в главном офисе все еще не было никого, кому я должна была помогать. Я не стала никому сообщать об этом, читая и перечитывая письмо Мишель, пока не запомнила каждую запятую, каждый вопросительный знак. Тем временем наплыв посетителей и поздняя летняя жара достигли крещендо. Август ознаменовался прибытием множества туристов, которые задерживались в галереях и обмахивались музейными схемами, обессиленно оседали на каменные скамейки, обмякшие и покрытые каплями пота. Сотрудники чувствовали то же самое. Преподаватели устали от постоянно прибывающих автобусов с неугомонными детьми из лагеря и от частных экскурсоводов, узурпировавших их место. Мы устали продираться сквозь толпы посетителей, чтобы добраться до наших офисов и туалетов, устали от нагрузки, которую огромное количество людей создавало для маломощной системы кондиционирования. С каждым прошедшим днем – липким, тягучим и медленным – сентябрь становился все ближе, даже если казалось, что до него еще целая вечность. От Лео пока не было никаких вестей, а Рейчел отправилась в Кембридж, чтобы подготовить свое тамошнее жилье к осеннему семестру, который начинался в первую неделю сентября. Она пыталась поднять вопрос о том, чтобы я осталась в ее квартире, но я избегала этих разговоров с тех пор, как нашла брошь. Вместо этого спокойно назначала просмотры тех немногих квартир, которые могла себе позволить. Ни за одну из них не просили больше, чем за мою субаренду, но все они сдавались на год. И хотя новый куратор еще не приступил к работе, Мишель сообщила, что они находятся на стадии окончательного отбора. В том же письме, в котором пришло предложение, она спросила меня, не буду ли я против того, чтобы прибраться в кабинете Патрика. Так как в библиотеке дел почти не осталось, а сады окутывала сильная жара, я внесла мусорный пакет в двери, на которых красовались сцепившиеся рогами металлические олени, и медленно принялась за работу. Кабинет Патрика всегда был тихим уголком, а поскольку у окон не было поворотных механизмов, я открыла их, подперев книгами, чтобы впустить свежий воздух. Пусть он и был жарким, но это было лучше, чем липкий кондиционированный воздух, который вырабатывала центральная система. Большинство книг Патрика были упакованы и переданы в Йельскую библиотеку несколько недель назад, но в ящиках стола все еще оставалась кучка бумаг, личных вещей и всякой всячины. Выбрасывать эти мелочи – то, из чего складывается жизнь, карьера, – было отчего-то страшнее всего. И я с ужасом представляла, что когда-нибудь найдут в моем собственном столе: поздравительные открытки от родителей, брошенные клочки бумаги для заметок, пустые ручки. Я сохранила несколько вещей для библиотеки и одну вещь для себя – потрепанный экземпляр «Имени розы», – а остальные предметы отправила в мусор. Я собиралась просмотреть ряд картотечных шкафов за столом Патрика, когда вошла Мойра. – Ты знаешь, кого собираются нанять на место Патрика? – Она прислонилась к двери, закрывшейся за нею; ее голос был едва громче шепота. – Не знаю, – сказала я, бросая в мешок последние несколько оставшихся предметов. – У тебя есть какие-нибудь догадки? Они у меня были, но не хватало сил и терпения обсуждать их с Мойрой. – На самом деле нет, – ответила я. Мойра подошла к столу Патрика и выдвинула ящик. – Нашла что-нибудь? – Ничего, – сказала я. Мойра была из тех женщин, которые не только задерживаются на месте трагедии, чтобы проникнуться ею, но и проводят целые недели, изучая ее, узнавая о жертвах и впитывая их горе как свое собственное. – Представляешь, они выпустили Лео под залог! Он на свободе. Он может появиться здесь в любой момент. – Я не думаю, что ему это позволено. – Разве это имеет значение? Кто его остановит? Представляешь, а вдруг он просто ворвется сюда? То, как она это сказала – с опаской, как будто неоднократно проигрывала этот сценарий в голове, – заставило меня понять: я не уверена, что Мойра действительно осознаёт весь масштаб ситуации. Ей очень нравилось играть в происходящей трагедии свою роль, пусть и небольшую. Я знала, что Лео не из тех рассерженных на работодателя работников, которые возвращаются на свое рабочее место. Он будет работать где-нибудь еще – барменом за наличные и чаевые где-нибудь в Бронксе, в таком месте, как «Кристалз мунлайт лаундж», где не оформляют документы. – Я не думаю, что Лео вернется. – И то верно… Между вами что-то было, правда? Я помню, кто-то упоминал об этом – возможно, один из охранников, – заметила Мойра, наблюдая за мной краем глаза. Я пожала плечами, надеясь, что, если я ничего не скажу, Мойра уйдет, но она устроилась поудобнее, облокотившись на край стола и выбивая тихий ритм своей длинной ногой. – Знаешь, – сказала она, – для тебя так будет лучше. – Да? – Лучше без Лео. Я полагаю, вы с ним расстались, так? Я не была уверена, что мы когда-либо были вместе достаточно официально, чтобы расстаться, но кивнула, складывая в стопку несколько оставшихся книг. Мойра с минуту ничего не говорила, изучая дугообразный свод окна, пока наконец не сказала рассеянно: – Я не пойму, что вы, девушки, в нем находите. – Она использовала множественное число: «девушки». – Что вы имеете в виду? – спросила я, внимательно наблюдая за ней. – То, что вы с Рейчел такие милые… Вы хорошие девушки. У вас есть будущее. Мне не понять, зачем вы обе связались с Лео. Конечно. Я всегда знала это, на каком-то уровне. Это присутствовало на границах карточных раскладов. Это было понятно по тому, как Рейчел смотрела на нас в тот день, когда застала в садовом сарае: пристально, расчетливо. Я видела это, но предпочла проигнорировать. Я не хотела этого видеть. – Что Патрик думал об их отношениях? – спросила я безразлично. – О, – произнесла она, – я не думаю, что он заметил. По крайней мере, не сразу. Я даже не знаю, были ли они еще вместе к тому моменту. Это случилось, когда она только приехала. Какое-то время казалось, что между ней и Лео действительно что-то есть. Но потом все развалилось, как обычно бывает с Лео. – Неужели вышла какая-то неловкая ситуация? – Хотя это был не тот вопрос, на который я хотела получить ответ. Я хотела знать другое: как долго это продолжалось, было ли это серьезно, было ли Лео обидно, кто разорвал отношения, как много знал Патрик… – Между ними? Я кивнула. – Или между ними и Патриком. – Было время, когда Лео и Патрик часто ссорились. Маленькие ничтожные споры. То, что нам удавалось случайно услышать тут и там. Но в основном Патрик был джентльменом в этом вопросе. Я не могу сказать того же о Лео. – Когда это закончилось? Мойра, как мне показалось, наслаждалась этим. По своей сути она была сплетницей, проводником, посредством которого информация перемещалась по Клойстерсу. Обычно ее считали практически бесполезной сотрудницей, но сейчас ей явно нравилось, что я ловлю каждое слово. – Не знаю, – произнесла она, снимая воображаемую пушинку с юбки. – Это было до того, как ты появилась. Но я не знаю, насколько давно. Рейчел нравилось видеть, как Патрик ревнует. Я думаю, причиной было скорее это, чем реальный интерес к Лео, если честно. Я представила себе Рейчел и Лео вместе и не удержалась от того, чтобы не вообразить их вдвоем во всех аспектах, какие только могут быть между людьми. Меня смущало, что эти образы пробудили семя желания в моем животе, влечение, которое заставляло меня хотеть узнать больше, узнать все, влечение, которое заставляло меня жалеть, что я не видела этого, что это произошло не у меня на глазах. – Ты же знаешь Рейчел, – произнесла Мойра, наблюдая за мной с любопытством, как кошка следит за мухой, запутавшейся в паутине. – Она никогда не берет на себя долгосрочных обязательств. Рейчел согласилась остаться на это лето только потому, что Майкл уехал. Она должна была быть в Берлине. Она вообще не должна была оказаться здесь, это был просто… – Мойра махнула рукой, – подвернувшийся ей шанс. Мне всегда было интересно, осталась ли Рейчел из-за Лео. С этими словами она соскользнула со стола и вышла за дверь, оставив меня со стопкой книг, которую я прижимала к груди одной рукой, а в другой держала тяжелый пластиковый пакет для мусора. Тишина библиотеки, с ее длинными дубовыми столами и зелеными кожаными стульями, со сводчатым потолком и маленькими, угловатыми готическими окнами, в один миг показалась мне удушливой. Мне захотелось окунуться в толпу людей, чтобы заглушить мысли, которые теснились в моей голове. «Давай поговорим», – пришло сообщение от Лео. Больше он ничего не написал, но этого было достаточно, чтобы я забыла обо всем, что было в Клойстерсе в тот день. Я сбежала вниз по ступенькам метро, глядя на часы в ожидании поезда. Выйдя из поезда на нужной станции, пошла так быстро, как только могла, и к тому времени, когда добралась до его квартиры, я уже почти бежала. Но я не была готова увидеть его в таком виде: на лодыжке над ногой – щиток, на скуле – глубокий порез. Он придерживал за пояс пару застиранных треников, волосы были стянуты на затылке, кожа бледная. Когда я пришла, Лео ничего не сказал – не поздоровался, не объяснил, – просто открыл дверь. Потом вернулся в квартиру, где на кухонном столе лежал недоеденный сэндвич. – Что тебе нужно, Энн? – Ты спал с Рейчел, – выпалила я, все еще задыхаясь. Лео прислонился к стойке, где стояли пустые кофейные чашки и валялись крошки от наспех приготовленного завтрака. Мне было интересно, что он рассказал своему соседу по квартире об этой ситуации. – И что? – Ты мне не сказал, – заявила я, немного выведенная из равновесия небрежностью и холодностью его тона. Села за стол, чтобы успокоиться.