Принесли наш заказ. Мой бургер был полон хрящей и соли. – Как ты думаешь, Мойре понравится Беатрис? – спросила Рейчел между глотками газировки. Беатрис Графт была назначена на место Патрика. Профессор Колумбийского университета, часто читавшая лекции в Клойстерсе, она всегда была главным претендентом на эту должность. – Я думаю, Мойра считает, что куратором должна быть она сама, – ответила я. – Патрик как-то сказал мне, что ее наняли, когда ей было за тридцать. Можешь себе представить? Она, должно быть, проработала в музее не менее тридцати лет. Я могла в это поверить. У Мойры было лицо человека, который слишком долго находился в готических залах Клойстерса, – бледное и настороженное, и, как я знала, скрывающее множество тайн. – Как ты считаешь, у тебя все будет хорошо? – участливо спросила Рейчел. В ее голосе звучало искреннее беспокойство. – Это будет как начать все сначала. Новая я, новый Лео, новый Патрик. «Это необязательно плохо», – подумала я. – Я справлюсь. – Именно так я и сказала Мишель, – произнесла Рейчел, глядя мимо меня на столик, занятый молодой парой. – Я сказала ей, что ты сможешь быть якорем для этого места со всеми неурядицами. Несмотря на то, что ты проработала там совсем недолго, я убедила ее, что ты справишься. Она не была уверена, подойдешь ли ты в долгосрочной перспективе. Но я ее успокоила. – Спасибо, – поблагодарила я. Хотя что-то в этом заявлении мне не понравилось: призрак долговых обязательств, моей собственной несостоятельности. – Не надо благодарности. Для этого и существуют друзья. К тому же мне важно знать, где ты будешь на случай, если понадобишься мне. Мы ели в тишине, пока на город опускалась ночь, звезды были хорошо видны за пределами света единственного уличного фонаря. Тогда до меня дошло, что щедрость Рейчел – то, что меня так восхитило, то, что казалось таким искренним – на самом деле была источником ее контроля. Рейчел была одновременно и благодетельницей, и менеджером в нашем крошечном кругу, умело направляя нас в нужное русло и обеспечивая нам привилегии, пока мы подчинялись. И хотя было очевидно, что я ей нравлюсь, она также считала себя умнее и способнее. Прежде чем мы покинули Нью-Йорк, я позвонила Лоре и все ей рассказала на случай, если что-то пойдет не так. Она поверила мне без вопросов; в ее голосе не было ни малейшей дрожи. Правда, она хотела узнать, все ли со мной в порядке. Я заверила ее, что со мной все хорошо. Рейчел, как я поняла, стала причиной или центром многих потерь. Я знала, как это меняет человека. И поэтому мне захотелось почувствовать себя на месте Рейчел, примерить на себя ее потери. Я вспомнила, как вырезала каждую статью о смерти моего отца и сохраняла их – иногда они занимали всего несколько строк. Его некролог был длиной едва ли с мой большой палец. Именно воспоминание о его некрологе заставило меня обратиться к статьям о смерти родителей Рейчел. А их было много: местные репортажи в «Пост-стар газетт», где целая страница отводилась описанию спасательных работ, повреждений лодки, того состояния, в котором была Рейчел, когда ее нашли. А затем, желая еще больше прочувствовать ее потери, я перешла к статьям из «Йель дейли ньюс» о самоубийстве ее соседки по комнате. С каждым прочитанным словом то, что раньше казалось невезением, предопределенностью, неизбежностью, все меньше походило на судьбу и все больше на замысел. Рейчел скомкала бумажные обертки от гамбургеров и отнесла их в мусорное ведро. На обратном пути мы высунули руки из окна, чтобы освежиться. Когда мы подъехали к дому, был уже поздний вечер. Рейчел поставила в гостиной пластинку; ее скрипучий звук эхом разносился по деревянному дому и вылетал через открытые окна на берег озера, где пытался – правда, безуспешно – заглушить хор сверчков. Она устроилась на старом стуле и открыла книгу, на столе рядом с ней стоял бокал вина. Во время нашей первой поездки в Лонг-Лейк мы много времени проводили за чтением, и для этой поездки я захватила роман, который давно собиралась прочитать, – «Имя розы» Умберто Эко, толстый потрепанный том, который я взяла в кабинете Патрика. Расположившись на диване, я открыла книгу и стала листать ее страницы, пока они вдруг не уперлись во что-то в конце. А там, на последней странице, прижатая к мягкой обложке, лежала карта. Я сразу узнала темно-синюю обратную сторону, россыпь золотых звезд, составляющих созвездия на ночном небе. Подняв глаза, я увидела, что Рейчел увлечена своей книгой. Я перевернула карту. Это была недостающая карта: «Дьявол». Карта, которая завершала колоду. Ее фальшивая лицевая сторона уже была отлеплена, открывая Януса, бога перемен и двойственности. Патрик, как с потрясением осознала я, всегда знал о скрытых под маскировкой картах. Глава 27 Я держала свое открытие при себе, даже на следующий день, когда мы лежали на мягких махровых пляжных полотенцах и зарывались пальцами ног в песок. Наклонный зонтик давал нам немного тени, пока солнце продвигалось на запад. На дальнем конце озера собирались тучи. Я вошла в озеро. Его каменистое дно кололо мне ноги при каждом шаге, пока я не оказалась достаточно далеко, чтобы окунуться в воду. Вода заполнила мои уши, когда я, широко взмахивая руками, направилась к старой плавучей платформе, пришвартованной у берега. И когда я выбралась на ее поверхность, сырую и покрытую отслаивающимися кусочками дерева, то восхитилась тому, какими смуглыми сделались мои руки, какой стройной стала моя фигура благодаря нью-йоркскому лету. Я всегда любила последние всплески лета. Бесконечный свет яркого августовского солнца и запах сухой травы в Уолла-Уолла, когда возвращение в школу было первым признаком наступления осени, за которой следовала хмурая зима. Я знала, что небо в Нью-Йорке будет не просто хмурым. Каким бы жарким ни было лето, зима будет холодной. «Кусачая», – сказал Лео однажды вечером, высунувшись на пожарную лестницу, чтобы выдохнуть дым от косяка, который он курил. Несмотря на это, я не могла дождаться, когда почувствую зимний ветер с Гудзона. Я лежала на платформе до тех пор, пока не ощутила, что моя кожа покрывается испариной и пятнами от жары, затем нырнула обратно в озеро и поплыла к берегу. Мы с Рейчел повторяли это – плавали, дремали, теснились под тенью зонтика – до позднего вечера, пока небо не начало темнеть и облака не превратились из белых в серые, возвышаясь над горизонтом. Поднялся ветер, который трепал края наших книг и дергал зонтик. Но когда солнце опустилось ниже, стало ясно, что мы медлили слишком долго. Темная полоса дождя на том конце озера двигалась в нашу сторону, а низвергающиеся струи образовывали на воде белые круги. День сменился темнотой – то сюрреалистическое ощущение, которое, похоже, случается только в самые жаркие летние дни, и хотя в небе пока не сверкала молния, внезапный холод подсказал мне, что гроза не за горами. И тут прямо над нами прогремел гром. Порыв ветра опрокинул наш зонт, отбросив его на лужайку, а вслед за ним полетели полотенца и книги. Мы побежали за ними; дождь сильно хлестал по нашим плечам и голым ногам, пока мы собирали вещи, кувыркающиеся на ветру, а затем вбежали на веранду и в надежное убежище дома. Я уже слышала оглушительное стаккато дождя, бьющего по крыше, по эллингу, по окнам. – Я не думаю, что электричество пропадет, – произнесла Рейчел, как только мы оказались внутри. Я не представляла, что может стать темнее, а когда ветер ударил в широкую стену дома, невольно сделала шаг назад. Всего за несколько минут день бесповоротно изменился, и в этот момент я с тоской подумала о единственной вещи, которая, казалось, могла удержать меня на месте, когда все вокруг кружилось и вращалось, – о картах. Я оставила Рейчел в гостиной, наблюдать за бурей, и пошла в комнату, где ночевала. И рылась в своей сумке, пока не нашла ее: перевязанную зеленой лентой кожаную коробочку, в которой лежали карты. Желая погадать на полной колоде, я сунула карту Дьявола в середину стопки и устроилась, скрестив ноги, на старом тканом ковре напротив окон, залитых дождем. Затем начала осторожно тасовать и раскладывать карты, размещая их с определенным расчетом, выстраивая их в сложную систему из десяти карт. Пять будут означать то, что было раньше, пять – то, что еще впереди. И когда я разложила их, меня захватило то, что я увидела в своем прошлом. Там была перевернутая Двойка Кубков – карта, которая говорила о недоверии, дисбалансе. Рядом с ней лежал Сатурн, карта, которую в традиционной колоде мы ассоциировали с Миром – отцовской фигурой. Но в Древнем Риме Сатурн также объединяли с греческим богом Кроносом, титаном, который сверг собственного отца и пожирал своих детей. Перевернутая Десятка Пентаклей еще больше акцентировала внимание на семье, и, кроме того, здесь присутствовала Луна. Эта самая переменчивая из карт пролила свет на ошибочность наших путей. Мне пришлось отвести взгляд от картины, которую карты пытались прояснить. – Что они тебе говорят? – спросила Рейчел. Оказывается, она последовала за мной наверх и теперь стояла, прислонившись к дверному косяку. А потом так тихо, что я едва расслышала ее за шумом дождя, добавила: – Что они говорят тебе такого, чего я не могу сказать? – Это не то. Это ощущение. – Я подняла голову. – Раскрытие себя. Но я знала, что это может быть и нечто большее. В документе, который мы перевели, говорилось, что карты имеют свойство навязывать судьбу – они не только предсказывают будущее, но и, возможно, даже создают его. Рейчел так и не вошла в комнату, а стояла на пороге, наблюдая за мной. – Брось, Энн, – проговорила она. – Ты же не веришь, что карты могут предсказывать будущее. Ничто не может. Только мы сами можем творить свое будущее. Но ее голос был ломким, и я вспомнила рассказанную ею историю о ее матери и чайных листьях, о том, как гадание наполнило душу женщины страхом, который так и не покинул ее до конца. – Мы все хотим верить во что-то большее, чем мы сами, – отозвалась я, держа оставшиеся карты в руке и изучая расклад. – Разве не так всегда говорил Патрик? – Почему ты вообще хочешь это знать? – спросила Рейчел, войдя в комнату; она устроилась напротив меня на полу, скрестив ноги. – Если то, что ты говоришь, правда, если в них есть что-то, что ожидает нас, что-то, что мы могли бы увидеть, зачем тебе это знать? И тогда я поняла, что Рейчел на самом деле боится. Там, где я полагалась на свою интуицию, она отступала. Тогда я задалась вопросом: не нашла ли она на самом деле гадалку по чайным листьям, которую посетила ее мать? И на краткий миг я позволила себе вообразить, как Рейчел заходит в лавочку, а ее оттуда выгоняют; гадалка обвиняюще смотрит на нее. Но истина была в том, что мы обе были по-своему правы. Я действительно верила, что нам суждены определенные вещи, так же как я верила, что моему отцу суждено было оказаться на обочине дороги в тот день, и ничто из того, что я могла бы сделать, не предотвратило бы его смерть. Потому что каково мне было бы жить с альтернативой этому? Постоянно задаваться вопросом, могла ли я спасти его, сделав другой выбор? Рейчел протянула руку через разделяющее нас расстояние, нарушив мою сосредоточенность, и положила ладонь мне на плечо. – Энн, верить может быть приятно. Но это только… забава. Это не работа. Работа вот. – Она указала на карты, ее палец завис над иллюстрациями. – Давай сосредоточимся на этом. Я подняла глаза на нее; она так и сидела напротив меня с умоляющим выражением лица. Я представила, что когда-то она сказала то же самое Патрику. – Тогда позволь мне погадать на тебя, – предложила я. Это был вызов, но и проверка того, как далеко Рейчел позволит мне зайти. Тогда меня поразило, насколько далеко я ушла от той себя, какой я была в первые недели, когда старалась соответствовать ее ожиданиям, старалась достичь ее уровня. Она всмотрелась в мое лицо, и впервые я почувствовала, что мы находимся на равных. Теперь Рейчел была такой же неуверенной, какой когда-то была я. Когда стук дождя по оконным стеклам усилился, она кивнула. – О чем ты хочешь их спросить? – сказала я, держа колоду в руке. – Спроси их о моем будущем. Я кивнула и принялась выкладывать карты – простой расклад из пяти карт. Но все карты, выпавшие мне, были одинаковыми – перевернутые тузы. Единственные карты в колоде, у которых не было иллюстрации, не считая одиночного символа их масти. Я продолжала, пока не достала пять карт, закрыв глаза и ощущая приятную мягкость пергамента. Когда я открыла их, то была потрясена, обнаружив, что оставшиеся две карты не изменили расклад. Там оказался четвертый туз и карта, которую я положила в колоду до того, как пришла Рейчел, до того, как я вообще подумала, что буду читать для нее, – «Дьявол». Когда я посмотрела на карты, которые должны были обрисовать будущее Рейчел, они показали мне, что его нет. По крайней мере, такого, которое я могла бы увидеть. Были только пустота и внезапные перемены. Смерть. – Энн… Рейчел сидела над картами напротив меня, и весь румянец с ее щек переместился со щек на грудь, окрасив ключицы в глубокий, неровный пунцовый цвет. Прежде чем я успела что-то сказать, она встала и вышла из комнаты. Я последовала за ней вниз по лестнице, туда, где она остановилась у окна. – Они сказали тебе, что случилось с Патриком? – спросила Рейчел, не поворачиваясь ко мне лицом. Вспоминая прошлое, я поняла, что да. Только в то время у меня не хватило ума прочитать их. – Возможно, да. – Я никогда не считала тебя человеком, который будет так глубоко во все это вникать, – проговорила она, поворачиваясь ко мне лицом. Ее голос был тонким и ломким. – Вначале ты казалась мне предельно практичной. – Ты не понимаешь, – ответила я, почти про себя. Я подумала о работе, которую проделал мой отец, переводя бумаги, о том, как он ломал над ними голову, о том, что они всегда предназначались мне, ждали меня. Но не Рейчел. Она рассмеялась, и этот звук был похож на звон разбивающегося стекла. – Тебе выпала карта, – произнесла я. – «Дьявол». Снаружи в небе сверкнула молния, сотрясая дом и наши тела. Удар был близким, настолько близким, что задел эллинг, и теперь пламя лизало край причала и разрасталось. Эллинг, подобно башне на соответствующей карте, был охвачен огнем. Пожар, возникший в результате удара молнии, не поддался дождю и перекинулся на строение, которое начало рушиться в озеро. Рейчел, не раздумывая, выбежала в грозу, навстречу огню. Я последовала за ней, но дождь хлестал меня по лицу, и я с трудом могла разглядеть что-либо сквозь завывающий ветер и дым, который низко стелился по причалу. Рейчел знала дорогу наизусть, а мне приходилось отслеживать каждый шаг, чтобы быть уверенной, что я не упаду с края. Когда я наконец добралась до конца причала, Рейчел стояла внутри эллинга. Угол здания все еще тлел под дождем, а крыша частично обвалилась. Две лодки, которые были вытащены из воды, раскачивались на ветру. – Ты знала, – прокричала я, перекрывая шум бури. – Ты знала, что у него есть это. Что он знал о настоящих картах. Я позволила намеку повиснуть между нами. Патрик знал о картах – как долго, я не могла быть уверена. Но я была уверена, что Рейчел солгала мне. Она повернулась ко мне лицом, ветер развевал ее волосы. – Каких слов ты ждешь от меня, Энн? Тебе станет легче, если ты узнаешь подробности? Будут ли они иметь для тебя значение? – Это не подробности, Рейчел. Это правда. – Хорошо. Отлично. Вы только взгляните, кто вдруг решил, будто этика имеет значение!.. Да, он знал. Но не он сделал это открытие. Его сделала ты. Это правда. – Ты знала и скрывала это от меня. Шквальный ветер и гром ушли на восток, отдаваясь гулким эхом вдалеке, но дождь продолжался, впиваясь в мою кожу множеством твердых булавочных уколов. Ее глаза сузились.