– Прекрасно! – Маму словно подключили к солнечной батарее. – А Машенька у нас тоже хорошо поет. Правда, Маша? – Нет. – Выдавила я. – Не стесняйся, дочь! – Повернулась к Калинину. – Слышал бы ты ее утром, когда она поет в ванной! Или в туалете! – Ма-а-ам!!! Почему родители вечно делают это?! Застолье без обсуждения детей и всяких непристойностей с ними связанных, кажется, уже даже не застолье. Традиция что ли такая? – А что? – Ее было не остановить. – В детстве я водила ребят в кружок народного пения. Даже фотография есть, хочешь, покажу? Там Марья в красном платье, с бантами, а Павлик в кафтане. – Нет, это уже слишком. – Она так хорошо пела! Звонко! Пашку я ведь за компанию отправила, лишь бы дом не разнес, направила его неуемную энергию, так сказать, в нужное русло. А вообще, он мечтал на гитаре играть, но в музыкальной школе доучился только до балалаечника. – Мама… – Я закрыла лицо руками. – Вот такая она у меня! Всего стесняется, вечно переживает больше, чем надо. – Если она сейчас не прекратит так размахивать руками, то опрокинет кофе на скатерть. – А как расстроилась, что заболела! Вся извелась! Я ей говорю: не переживай. Станислав Вячеславович придет к нам на дополнительные занятия, и сдашь ты ему свой зачет, я договорюсь. – Ух ты, он к вам домой, что ли, ходит? – Улыбнулся Дима. – Да. Подтягивает Машеньку по грамматике перевода. – Я тоже хочу! – Калинин состряпал чрезвычайно заинтересованное выражение лица. – А то ведь, как покинул United States, так чувствую, что стал подзабывать. То одно, то другое. Нет-нет, да и забуду! Я закатила глаза. Вот актер! Погорелого театра. Нужно скорее прекращать это выступление. – Так, все! – Встала, указывая на выход. – Вам, кажется, пора. Обоим. Опоздаете еще. – Да-да! – Мама взглянула на часы. – Ой, Димочка, давай поспешим! – Без проблем. – Идите, ребята, я уберу посуду. – Оставь, мам. – Мне хотелось быстрее отправить их подальше отсюда. – Я помою. – Хорошо, иди, сейчас я просто сложу все в раковину. Догнала Калинина в коридоре. Он напевал себе что-то под нос, не спеша надевая кроссовки. – Ты что себе позволяешь? – Прошипела, стараясь вложить все негодование в эту маленькую речь. – Ты о чем? – Улыбнулся он. – С луны, что ли, свалился? Всюду лезешь, куда не просят. Теперь и заниматься со мной собрался! – И не только английским… – Фу! – Щеки зарделись алым. – Какой пошляк! – Поцелуешь на прощание? – Дима наклонился, сложив губы трубочкой. – С чего это вдруг?! – Скрестила руки на груди. – Ничего себе! – Усмехнулся он. – Лупят меня, значит, всей семьей. И почем зря! И даже не хотят поцеловать в качестве компенсации. – Нет, – упрямо покачала головой. А плечи сами придвинулись вперед, следуя невидимому магниту и утягивая за собой все тело. Предательское тело, остановись! – Может и губа заживет быстрее… – Дима выглядел таким расстроенным. А взгляд… Нет, только не глаза кота из Шрека, я не выдержу… – Только в щечку! – Согласилась я и потянулась губами. Калинин повернул голову, намеренно состроив забавную моську. Стараясь не рассмеяться, прикоснулась к его щеке, ставшей немного колкой от щетины, и… наткнулась вдруг на губы! Вот гад! В последнюю секунду повернулся, подставив их под мой поцелуй, и притянул к себе за талию. Такие мягкие, горячие, слегка обветренные губы… Замерев на долю секунды, оторвалась от них, понимая, что чуть не прикрыла глаза и не превратилась в теплое талое мороженое. Охнула, хватая ртом воздух, и треснула ему по плечу. Не сильно, но ощутимо. Дима же выглядел так, будто только что и не прикасался обманом к моим губам, а пил горячий шоколад, лежа в теплой постельке рано утром. Довольный мартовский кот! Пришлось даже топнуть, чтобы вернуть его к реальности и стереть с лица глупую улыбку. Открыв глаза, он все еще продолжал улыбаться, как умалишенный. – Что происходит? – Донеслось вдруг из-за спины. Подошедшая мама искала на подставке свои туфли. – Ничего, – отозвалась я. – Ничего себе ничего! – Рассмеялся Дима. – Бойкая у вас дочь. Лезет и лезет целоваться! – Что?! – Не узнавая свой голос, взвизгнула я. – Да! – Калинин положил руку на грудь. – Я ей: «Маша, ты же болеешь, гляди, еще имама смотрит. Давай не будем при ней целоваться?- А она все равно лезет. – Целуй, говорит, а то никуда не отпущу!» – Дима-а-а! – Краснея от ушей до пяток, взмолилась я. – Такие шутки не уместны при моей маме. – Машенька, – взволнованно произнесла родительница, оглядывая меня, – я думала, ты у нас скромная, а ты вон… – Да он шутит! – Я не шучу. – Уперся Дима, напуская на себя самый серьезный вид. Просканировав взглядом нас обоих, мама решила расслабиться. Улыбнулась и покачала головой. – А! Чуть не забыл. – Калинин передал мне пакет. – Чтобы ты не скучала. Буду после обеда. Я прижала хрустящий пакет к груди. – А как же… – Указала на комнату брата. – Не боишься его? – Ты про вашего домашнего Федю Емельяненко? – Отмахнулся, пропуская маму вперед. – Вы бы его хоть отдали, я не знаю, в смешанные единоборства, что ли. Деньги бы приносил. – Ну, приходи, коли не боишься… – Смущенно закусила губу. – Жди меня, и я приду! Только очень жди! – Дима вышел в подъезд вслед за мамой. – И… еще… спасибо за все… – Сказала и опустила взгляд. – Должна будешь! – Усмехнулся он, закрывая дверь. Я подбежала к окну. Как ни странно, долгого представления с захлопыванием дверей на это раз не вышло. Калинин галантно открыл маме дверцу своего тазика, усадил на пассажирское сидение и сел сам. Бах! Закрылась, надо же. С первого раза. И с таким же грохотом и треском чудо отечественного автопрома поползло прочь по дороге. Бросившись на кровать, поспешно вытряхнула из пакета все содержимое. Вау… На простыню посыпались, запаянные в упаковки чернографитные классические карандаши разной твердости, механические карандаши для скетчинга и огромная коробка маркеров для графики. Даже дух перехватило. Где он все это достал? Сердце пело в груди, как маленькая беспокойная птичка, пока я доставала белые листы, доску и усаживалась удобнее. Заглотив скопом все положенные лекарства и запив их водой, вскрыла набор карандашей. Вот это богатства. Самый мягкий из них ложился на бумагу густым черным мазком, самый твердый – тонким росчерком прямых линий. Пальцы задрожали в нетерпении. Закрыв глаза, уже знала, кого нарисую. Давно хотела отобразить его таким, каким могла видеть только я одна. Настоящим, добрым и сильным. Моим. *** Что делает девочка, которая валяется дома с болезнью? Отдыхает, спит, принимает лекарства? Медитирует? Не верно. Девочка прихорашивается. Принимает, наплевав на запреты, ванную, потом делает укладку «типа-я-к-волосам-не-прикасалась-они-сами-такие-красивые», наносит капельку духов с цветочным ароматом на запястья (нет, ну а что? Вдруг я каждый день так пахну?). Ужасно нервничая, загибает реснички каким-то диким адским прибором, явно предназначенным для пыток. Потом смотрит в зеркало и недовольно фыркает. Пф! Девочка запуталась в себе. Девочке страшно. Ей ужасно хочется оттолкнуть от себя принца из сказки. И ужасно хочется в эту самую сказку поверить и нырнуть прямо с головой. Другая бы давно воспользовалась таким положением дел. Ведь можно наслаждаться ухаживаниями, вить веревки из парня, задумавшего тебя заполучить. Можно, в конце концов, даже издеваться, давая ему почти почувствовать вкус победы, а потом снова отбегать на несколько шагов назад. И так много раз. Пока ему не надоест. Почему же я так не могла? Мне всегда непременно хотелось настоящих отношений. Не только брать, но и отдавать. Любить. Спонтанно, бескорыстно и от всего сердца. Быть нужной, значимой, близкой. Заботиться. Проявлять внимание, поддерживать, веселить, утешать. Быть единым целым. Скажете, бред? Ну, и пусть. Может, я в бреду. Можно же просто жить и верить, что так бывает. И если не предавать своей веры, то мечта обязательно сбудется. Даже если не сразу. Даже если не сейчас… Когда вдруг раздался звонок в дверь, я подскочила от неожиданности. Почему-то ждала безумного грохота, которым сопровождался его утренний визит, но Диме опять удалось застать меня врасплох. Выглянула в окно. Пешком, что ли, пришел? Нигде не наблюдалось его машины. Ни одной, ни другой. Поправила волосы, приняла ленивый, скучающий вид и отворила дверь. – Ого! – Произнес он сонным голосом с легкой хрипотцой. Оторвал плечо от стены и вошёл. – Вижу, тебе гораздо лучше. – Спасибо. – Я решила хоть немножко побыть немногословной. Дима, видимо, успел сходить домой и переодеться. Белая футболка, сияющая свежестью, шла ему больше. Как и рваные голубые джинсы с белыми конверсами. Да и новая кожаная куртка была значительно скромнее той, что погибла от рук свежеокрашенной скамейки. Он повесил ее на крючок в коридоре и обернулся ко мне. – Скучала? Начинается… Картинно закатив глаза, развернулась и направилась в комнату. Ха, какие глупости. Надо же, возомнил о себе, наглец! – Даже не вспоминала! – Скромно села на стульчик возле аккуратно заправленной кровати. Рука сама потянулась к волдырю на предплечье. Прикоснулась, погладила, отпустила. Не чесать. Не чесать. Не нервничать!