Вересаев взглянул на Бориса, режиссер потер руки. – Давайте познакомимся и сразу подружимся. Мы будем ставить спектакль, хочется слаженной работы в команде. После репетиции Марфа и Алексей пошли в ресторан, и телеведущий начал оправдываться: – Хотел сделать тебе сюрприз, специально молчал, это я предложил твою кандидатуру, похлопотал перед Филиппом Леонидовичем, попросил пригласить свою знакомую. – Бродит сплетня, что ты неравнодушен к Рише, – сказала любовница. Алексей расхохотался. – Она маленькая девочка, еще не закончила школу. Ты же знаешь, я не любитель зеленых яблок, меня привлекают дамы в расцвете лет. – Народ болтает о скорой свадьбе ведущего шоу и младшей Верещагиной, – не успокаивалась Марфа. – Пусть трепятся, – отмахнулся Алешенька, – надо же людям языки о забор почесать. Марфенька, Филипп Леонидович – не восточный бай, он не собирается сбывать с рук девочку‑малолетку. У Верещагина другие планы в отношении дочери, она отправится на учебу в Лондон или Америку, затем, как Мисси, включится в семейный бизнес. И я неподходящая партия для Риши, по меркам ее отца я нищий. Филипп Леонидович хочет для Ирины ровню, подберет ей либо олигарха, либо сына магната. За фигом ему телеведущий? Алексей слишком долго и упорно объяснял любовнице, по какой причине он не подходит для Ирины. Марфе следовало удивиться многословности мачо и заподозрить неладное. Но она поверила любовнику, успокоилась и не нервничала вплоть до дня премьеры. Сегодня незадолго до начала спектакля Марфа решила пожелать Алеше удачи. Профессиональная актриса отлично понимала, какой мандраж должен испытывать телеведущий. Спектакль имеет статус домашнего, но посмотреть его соберется много знати вкупе с допущенными представителями прессы. Ермолова тайком прокралась в уборную Вересаева, услышала шум в ванной, поняла, что любовник принимает душ, и села в кресло. Рука нащупала возле подлокотника сотовый Алексея. Марфа никогда не шпионила за кавалером, ей и в голову не приходило покопаться в его телефоне. Актриса собралась положить трубку на стол, но та коротко блямкнула, и на экранчике появилась надпись «MMS». Марфу охватило любопытство, она сделала то, чего не совершала ранее, открыла сообщение, адресованное Алеше. Фотография загрузилась сразу, Ермолова не поверила своим глазам. Перед ней было изображение обнаженной… Аллы Константиновны, жены Филиппа Леонидовича, матери Риши. На добропорядочной супруге олигарха из одежды имелись лишь черные кожаные сапоги‑ботфорты. Подпись под снимком гласила: «Желаю удачи. Ты лучший. Уничтожь сообщение, как только откроешь его. Жду с нетерпением нашей сегодняшней встречи. Твоя Алуся». «Я выгляжу лучше этой суки, – подумала Марфа, – у меня нет отвисшей груди и буйного целлюлита». Ермолова на цыпочках покинула гримерку. Алексей не узнал, что Марфа заходила к нему. Актриса шла по коридору, машинально переставляя ноги. Значит, подлец завел интрижку с Аллой, Риша служит парочке прикрытием. Изворотливый ведущий приглашает девушку в кино, рестораны, старательно дурит наивной Ирине голову, а сам спит с ее матерью. Когда жена олигарха по каким‑то причинам не может прийти на свидание, Алеша вспоминает о Марфе. Ермолова вошла в свою гримерку, села у зеркала и стала бездумно перебирать лежащие там предметы: коробочки с румянами, губную помаду, пудреницы… Вот чем, значит, объясняется цикличность их встреч. Алла Константиновна часто улетает за рубеж, она обожает носиться по магазинам, никто еще ни разу не видел супругу Верещагина в одном платье и обуви дважды. Денег у бабы немерено, она не знает, куда их тратить! Алексею с ней кататься нельзя, обязательно пойдут сплетни, но Вересаев молодой, здоровый мужчина, ему необходим регулярный секс, и он действительно возбуждается лишь от дам, так сказать, за тридцать. Марфа продолжала тупо сидеть, глядя на свое изображение. Никогда в жизни она не служила запасным аэродромом, не была любовницей на вторых ролях, к которой приходят в тот момент, когда прима занята. Ермолова всегда играла исключительно в первом составе. Сейчас сложилась унизительная ситуация. А еще она, наверное, впервые в жизни по‑настоящему влюбилась и пребывала в состоянии крайней растерянности. Бросить Алексея, послать его на три веселых буквы, уйти от неверного любовника с гордо поднятой головой, кинув ему на прощание: «Ты мне надоел, уезжаю с другим в Париж», – не было сил. Но продолжать отношения, в которых играешь роль собачонки, прибегающей по свисту хозяина, крайне обидно. Именно в этот момент дверь уборной Ермоловой без стука распахнулась, и в комнату вплыла Алла Константиновна. Жена олигарха выглядела безупречно. Прическу и макияж ей делал профессиональный стилист. Платье мадам Верещагиной принадлежало к эксклюзивной, подиумной линии от кутюр, его сшил кто‑то из великих модельеров. В мире мало женщин, которые могут себе позволить подобный наряд, а уж драгоценности и вовсе не поддаются описанию. Марфа отлично разбирается в ювелирных изделиях, может похвастаться коллекцией бриллиантов, но, конечно, такой диадемы, колье и серег у актрисы никогда не будет. По самым скромным подсчетам, в каждой мочке жены Филиппа Леонидовича сейчас болталось по загородному дому. Я постаралась не улыбнуться, отлично помню, как некоторое время назад Марфа говорила совсем иное, подсмеивалась над тем, как выглядела Алла. – Как настроение? – воскликнула хозяйка дома. – Я пришла пожелать вам удачи перед премьерой. Марфа засверкала улыбкой. Ох, как ей хотелось по достоинству ответить Алке: «Глупая идея – припереть за полчаса до третьего звонка и говорить об успехе! Это самый верный способ провалить спектакль. Не знаешь театральных примет, не лезь не в свое дело, дура!» Но, естественно, Ермолова вслух произнесла: – Спасибо. Дружеская поддержка – сейчас самое необходимое. – Волнуетесь? – сочувственно произнесла Алла Константиновна. – Удивительно, до чего талантливые люди не уверены в себе! Мы часто устраиваем концерты, и я всегда заглядываю в гримерки к исполнителям, говорю им слова поддержки. Ну все‑все дергаются. Расслабьтесь, нет никакой причины для мандража. Вот, держите. – Что это? – искренне удивилась Марфа, взяв красную коробочку. – Подарок, – торжественно заявила Алла Константиновна, – я всегда приношу их основному действующему составу, чтобы люди знали, как я ценю их творческие искания. Ах, не благодарите! Мне приятно вас порадовать. Все, все, молчите, пойду дальше, надо других осчастливить. Помахав Марфе рукой, на пальцах которой сияли рубины и изумруды размером с куриные яйца, Алла Константиновна, шурша необычайно широкой юбкой платья, продав которое можно накормить население трех бедных африканских стран, выплыла из гримерки. Ермолова открыла коробочку. На красной подушечке лежала крохотная подвесочка, маленькая, искусственно выращенная жемчужинка с приделанной к ней позолоченной петелькой. У Марфы есть домработница, немолодая Галя, которая любит драгоценности. Два раза в год, тридцатого декабря и накануне дня рождения Гали, актриса не ленится заехать в самую дешевую московскую ювелирную лавку и покупает там наименее дорогой браслет или цепочку. Удовольствие обходится Ермоловой в несколько тысяч рублей, больше трех‑четырех она в магазине не оставляет. Марфа может себе позволить потратить большую сумму, но зачем? Галина приходит в восторг от ерундовой цацки и долго благодарит барыню. Ну не покупать же прислуге то, что носишь сама? Не стоит баловать домработницу. Подарив Марфе грошовую ювелирку, Алла Константиновна указала Ермоловой на ее место, без слов произнесла: «Ты актриса, звезда, но для меня ты всего лишь женщина, нанятая выполнять каприз семьи Верещагиных, некто вроде помеси горничной, шута и балаганной танцорки». Это было уже слишком. Марфа схватила со столика ножницы, спрятала их в клатч и пошла за сцену, туда, где лежал страховочный пояс для Карлсона. Глава 18 – Я хотела проучить гаденыша, – шептала Марфа, – решила выставить его полным идиотом! Люди не знают, какой Вересаев трус! Он даже тараканов боится! Смешно! Увидит прусака и впадает в истерику. Я полагала, что, когда петля оторвется, мерзавец прилюдно обосрется. В прямом смысле слова наложит в штаны. Спектакль прервут, люди в зале загогочут, Филипп Леонидович всегда зовет журналистов, правда, с желтой прессой Верещагин дел не имеет, приглашает корреспондентов из серьезных изданий. Надо же быть столь наивным! Да большая часть «умных» репортеров служит на два фронта, утром пишет в какой‑нибудь «Экономический обозреватель», а вечером строчит под другой фамилией в «Желтуху». Про обделанные с испугу штаны Вересаева узнает вся страна! Всякий раз, когда он будет возникать на экране, зритель станет подсмеиваться: засранец с микрофоном! У людей карьеры от меньшего рушились! Владельцу канала не нужен ведущий шоу с таким имиджем. Ну и представление Верещагина накроется медным тазом. Пустячок, а приятно. Да змеенышу повезло немерено, что он спланировал на кровать, даже пискнуть не успел!!! Лицо актрисы исказила злая гримаса. Я укоризненно покачала головой: – Навряд ли Филипп Леонидович заплатил бы гонорар труппе, если бы представление не состоялось. Ты не подумала о деньгах, когда бросилась портить страховочный ремень? Ермолова нервно повела плечами. – Такая обида меня охватила! – Ты очень рисковала, – продолжила я. – Чем? – рассердилась Марфа. – Если ты сейчас снова вспомнишь о вознаграждении за работу, то повторяю, из моей головы начисто вылетели мысли о деньгах. Я представляла рыдающего от ужаса, обделавшегося дерьмом на глазах у массы народа Вересаева и радовалась до дрожи. – Тебя могли поймать в тот момент, когда ты подрезала нитки, – вздохнула я, – Михаил Степанович постоянно находится за кулисами. – Но ведь никто ничего не заметил! – воскликнула Марфа. – Мне повезло! Бутафора за кулисами не оказалось! Я быстренько ножничками поработала и удрала. А после спектакля испугалась! Вдруг Михаил Степанович сообразит, что неспроста нитки порвались! Тревожно на душе стало! Я решила, пока народ жрет и пьет, за кулисы сбегать и штаны Карлсона в своем чемодане спрятать. Не велика потеря для Верещагина, о рваных портках хозяину не доложат. Побежала потихоньку искать брюки, а их нет на столе за кулисами! Куда подевались? Все лежит, а штаны исчезли! Я кивнула. Михаил Степанович успел отнести испорченный реквизит к Фаине на склад, я увидела штаны Карлсона там. А вот Марфа не подумала о Фае. – Все перерыла! – частила Ермолова. – Нету! Хотела уйти незаметно, слышу из коридора шаги, странные такие, топ‑топ, шмур‑шмур. Ну, словно пьяный ползет! Я аккуратно в коридор глянула. Ба! Муркин! Петруччио меня не заметил, я его спину видела. Муркин умеет связи заводить. А я стеснительная, мне и в голову не придет с олигархами корешиться. – Петр был один? – насела я на Марфу. Ермолова кокетливо прищурилась, похоже, у нее все жесты, гримасы и ужимки старательно отработаны перед зеркалом, но почему она решила, что ей идет изображать близорукость? – Никого рядом не было, – сказала актриса, – я еще подумала, что Муркин идет как‑то неуверенно, небось хорошо выпил, вот и захмелел, куда же он рулит? Топает к Верещагину в дом, «альбертиками» сияет, пижон! – «Альбертиками»? Что это за звери? – удивилась я. Марфа снова прищурилась и чуть отодвинулась от меня. – Фирма «Альберт Альберти»[5] . Производит самую дорогую мужскую обувь и аксессуары. Отличительный ее признак – выложенный перламутровыми пластинками вензель «АА». Он присутствует везде, на любых кожаных изделиях фирмы. На ботинках этот знак помещен в углублении между каблуком и носочной частью, там зона, которая при ходьбе не касается пола, остается всегда не тронутой. – Вроде красной подошвы от Лабутен на женских туфельках, – кивнула я. Марфа опять продемонстрировала свой фирменный прищур. – В принципе, да. Идет мужчина, а буквы сверкают. Вот только человек со вкусом не наденет лапти от Альберти. Они, как сумочки Луи Вюиттон, не комильфо. – Не вижу ничего дурного в изделиях от всемирно известной фирмы, – заспорила я. Марфа снисходительно засмеялась. – Ну конечно! Это дурновкусие, дорогая, демонстрировать лейблы. Надо быть скромнее, не выпячивать логотипы, не кичиться богатством. Я покосилась на лаковые очаровательные туфельки звезды, на их носках сверкает пряжка в виде букв «ОМ». Сумки от итальянского дома, в фанаты которого записано более половины женщин земного шара, Марфа подвергла остракизму, потому что они украшены инициалами «LV», а вот шпильки от Оноре Муни, на ее взгляд, вполне достойная вещь. Где логика? – Покупать «альбертики» – брр, – поежилась Марфа, – но Петруччио выпендрежник, он в Москву из Зажопинска приехал, никак не может нарадоваться, что из дерьма вылез. Комплекс провинциала. Приобрел квартиру на Садовом кольце, таскает на запястье золотой кирпичеобразный будильник! По‑настоящему богатые мужчины над ним подсмеиваются. Времена малиновых пиджаков, цепей толщиной в ногу, перстней и колец в носу миновали! Сейчас мальчиков украшает скромность, а у Петьки… Ермолова осеклась, ее глаза расширились. – А у Петьки… – повторила я. – Я только сейчас сообразила! – подпрыгнула на диванчике актриса. – Петьку впервые к Верещагину в проект позвали, вот он и хотел шанс не упустить, связи среди зрителей застолбить. Анекдот! Смешно! Муркин очень суетный! Ничего в нем от истинного актера нет! Дутая величина! Знаешь, он прихватил с собой вторые часы. Я молча смотрела на Марфу, а та окончательно развеселилась. – Нет, настоящий цирк. Я еще понимаю, когда женщина берет кофр с украшениями. Сначала она появляется в изумрудном комплекте, затем меняет его ну, допустим, на сапфировый. Нам простительно желание «выгулять» ювелирку, но мужику! Только сейчас вспомнила! Петька по коридору спешил, «альбертиками» сверкал, одну руку в карман пиджака засунул. Кто так поступает? Король дискотеки села Хрюкино? – Марфа закатила глаза. – И это чмо носит титул звезды экрана? Брр. Меня прямо передернуло! Фу. На второй руке у Муркина были часы, ремешок из стали с кожаными вставками. Отлично помню, он такой издалека приметный, необычный. Я подумала: «Ну, Петрилло не безнадежен. Может, завел богатую бабу? Она ему подарила элегантный «Фрэнк Дзи» [6] . Сам Петька эти часики не приобретет. «Дзи» стоят немерено, смотрятся просто, но знающий человек сразу сообразит, что на запястье у мужика не менее четырех миллионов. Ремешок от «Дзи», как вензель у «альбертиков». Знаковый аксессуар! Ну и что ты думаешь? Не вечер, а сплошное удивление! Сначала Вересаев не обосрался, а ведь должен был! Я не смогла сдержать возмущения: – Тебе не пришло в голову, что Алексей разобьется насмерть, упав с большой высоты? Марфа привычно прищурилась: