– Пропустить, – распорядился хозяин, – привести его сюда. Виола, я понимаю ход ваших мыслей. Ирину убил кто‑то из своих. – Похоже на то, – осторожно сказала я. – Повторяю, в служебные помещения театра не входили посторонние, лишь актеры и служащие. Михаил Степанович и Фаина живут в вашем доме, они никуда не денутся, а вот артисты! Они могут уехать. И меня волнует девочка. Кто она? Как прошла незамеченной? Ребенок случайно заблудился или вас хотят напугать? В списке гостей есть люди с детьми? – Нет, – мрачно сказал хозяин. – Вечер для взрослых. Тех, кто младше шестнадцати, мы не звали. – Эй, Виола, поосторожнее, – запоздало возмутился начальник охраны, – мой отец тут ни при чем. Я посмотрела на Верещагина. – Под подозрение попадает каждый, кто находился за кулисами с момента окончания спектакля. Без исключения, неважно, чей он родственник. Вероятно, эксперт сможет сузить временные рамки, иногда удается точно установить время смерти жертвы. Но это редко, как правило, такая точность невозможна. Необходимо под благовидным предлогом задержать людей, не сообщая им о случившемся. Пусть убийца думает, что тело еще не нашли. У вас, наверное, стоят тут видеокамеры? – Конечно, – медленно произнес Филипп. – Володя, добудь записи, все, в особенности из гримерок. Меня охватило возмущение. – Вы подсматриваете за артистами? – Исключительно в целях безопасности, – влез в беседу дядя Миша. Я сделала шаг к Верещагину. – Я говорю не об этической стороне вопроса! Камера в уборной Риши запечатлела убийство! – Нет, – промямлил Корсаков. – То есть как «нет»? – процедил хозяин. – «Алмаз» опять подвел, – почти шепотом сообщил Владимир. Брови Филиппа поползли вверх. – Босс, я же предупреждал, – зачастил Корсаков, – «Алмаз» ненадежная система. Верещагин молчал, и оттого, что он не произносил ни слова, у меня по спине забегали мурашки. Владимир Михайлович тоже испугался и заговорил еще быстрее: – Многие люди желают за ваш счет заработать. Вениамин Юркин, ну тот, что посоветовал установить новую систему наблюдения, впарил самый дорогостоящий вариант. Шеф, вам понравилось, что любая машина, минующая ворота, приводит в действие датчик, и охрана знает, когда какой автомобиль въехал или выехал со двора. Не спорю, прикольная штука. Но камеры дерьмовые, и установка лажовая. То у нас кухня вне зоны видимости, то гараж. Я же вам докладывал! – Докладывал, – эхом повторил Филипп. – Босс! – перепугался Корсаков. – Вспомните! Я сразу, как только увидел Юркина, предупредил: «Не нравится мне «Алмаз», не доведен до ума». – Остановись, – приказал Верещагин. – Записей нет? Так? Камеры сегодня не работали? – Да, – вынужден был признать главный охранник. – И это делает Михаила Степановича одним из основных подозреваемых, – не утерпела я. – Ты что себе позволяешь, писака хренова? – взвизгнул Владимир. Увы, начальник охраны не мог похвастаться умением держать себя в руках. Очень он мне не нравился. Почему? Ну, во‑первых, Корсаков уже один раз наорал на меня, во‑вторых, просто он мне не симпатичен, поэтому я злорадно договорила: – Интересное совпадение. Михаил Степанович находится за кулисами, камеры не работают, а его сын отлично осведомлен о сбое в системе наблюдения. Сомневаюсь, что младший Корсаков носился по особняку с воплем: «Люди, у нас сегодня отсутствует контроль за служебными помещениями театра». А вот с папой он мог поделиться этой информацией. Владимир издал короткий звук, похожий на хрюканье, и тут из коридора долетел ноющий писк, кто‑то просил открыть дверь во внутреннее помещение театра. Роман ринулся на пост. Филипп Леонидович уставился на меня, я пожала плечами. – Никого нельзя исключать. – Здравствуйте, – сказал Юра, появляясь в зоне видимости, – со мной эксперт Виктор. Что случилось? – Добрый день, – произнес спутник Шумакова. – Добрее не бывает, – мрачно буркнул Владимир. Верещагин сделал шаг вперед, распахнул дверь в большую комнату, где актеры устраивали читку пьесы, и сказал: – Давайте сядем и попытаемся обсудить ситуацию. Через полчаса усиленного мозгового штурма Владимир вручил мне бейджик оранжевого цвета, а Михаил Степанович сказал: – Провожу тебя в общий зал. Я попыталась отделаться от сопровождения. – Спасибо, я отлично помню дорогу. Но дядя Миша сделал вид, что не слышит. Мы вышли из комнаты и двинулись по коридору, заставленному вазонами с цветами. – Ты действительно считаешь, что я убил Ирину? – безо всяких экивоков спросил Михаил Степанович. – Нет, – спокойно ответила я, – вы не заходили в гримерку Риши до того момента, как там обнаружили тело. – И как ты это поняла? – удивился спутник. Я остановилась. – Посмотрите на пол. Что вы видите? – Паркет, – после короткой паузы сказал Михаил Степанович. Мне пришлось присесть на корточки и указать пальцем на небольшой темно‑синий кусочек, лежащий на лаковом полу чуть позади него. – Что это, по‑вашему? Дядя Миша опустился рядом и потрогал пальцем находку. – Вроде кожа. Или нет? – Посмотрите на подошвы своих ботинок, – попросила я. Рабочий встал и поднял ногу. – Ежкин‑матрешкин! У новых туфель подметка ни к черту. Вчера их купил в большом магазине, отдал хорошие деньги! – С Юрой Шумаковым, тем самым, что только‑только приехал, случилась похожая история, – успокоила я Михаила Степановича. – Ему тоже понравились ботинки фирмы «Мар Боркони»[1] , выглядят очень солидно, цена вроде соответствует качеству. Шумаков приобрел штиблеты, а я потом прокляла итальянцев, которые прикрепили к ним темно‑синюю подошву. Ее мелкие частички при ходьбе отлетают и насмерть «привариваются» к любому напольному покрытию. Мы с Шумаковым живем в квартире, где холл выложен светло‑бежевой плиткой. Пришлось ползать от пятна к пятну и оттирать. Я пустила в ход щетку, нож, бритву, растворитель и с огромным трудом справилась. В гримерке Риши настелен белый палас, на нем нет ни единого синего следа, значит, вы не входили в комнату. Дядя Миша взял меня под руку. – Ну, я не из тех, кто считает блондинок дурами, а всех женщин вообще безмозглыми курицами. Ты правильно рассуждаешь. Подошвы отслаиваются. Но что, если я осведомлен об этом эффекте? Снял штиблеты, прошел в носках в гримерку, а потом вновь влез в ботинки, а? – Хорошая идея, – согласилась я, – но зачем вам о ней рассказывать? Как правило, убийца не хочет оказаться пойманным, он не сообщит о пробежке в носочках. Скажите, Филипп Леонидович всегда такой отстраненный и холодный? Он спокойно воспринял известие о смерти Риши. Убитый горем отец так себя не ведет! Дядя Миша не замедлил с ответом: – Филиппа жизнь приучила эмоции скрывать. Что у него сейчас на сердце творится, одному богу ведомо, но он лица не потеряет. Верещагин на людях камень. Ты помнишь, что делать надо? – Пока не забыла, – в тон дяде Мише ответила я и вошла в зал, где веселились ничего не подозревающие о трагедии гости. Глава 8 Первой мне на глаза попалась Марфа с бокалом в руке. – Тебе уже отдали гонорар? – свистящим шепотом поинтересовалась она. – Знаешь, нам пообещали премию! Верещагин душка! Обожаю его! Ну почему все приличные мужики женаты на мымрах? Из меня могла получиться отличная спутница жизни! Имею безукоризненный вкус, яркий талант, но люди, подобные Филиппу, предпочитают жить с кошелками! Его Аллочка ходила тут в жутком платье! Абажур моей бабушки! Волосы сама в пучок стянула! Косметику ей горничная по лицу размазала! Бред, бред, бред! Обладать горой денег и выглядеть Матреной! – Алла мужу родила несколько детей, – сказала Катя, выныривая из толпы. – Лично я на такой подвиг не способна. Вилка, у тебя есть спиногрызы? – Ни одного, – призналась я.