Франк быстро схватила с подноса проходившего мимо официанта тарталетку с паштетом, запихнула в рот и невнятно спросила: – А у тебя, Марфа? – Для актрисы беременность означает уход с подмостков, – отрезала Ермолова. – И нельзя сидеть на двух стульях: либо семья, либо карьера! – Некоторым удается это совместить, – не согласилась Катя, успевшая проглотить паштет, – они нанимают нянек! Марфа закатила глаза. – Няньки стоят безумных, нереальных денег! Все мною заработанное на чужую бабу улетит! И я считаю, что ничьи посторонние ласки не заменят ребенку материнские. Крайне безответственно производить на свет малыша и сбрасывать его на чужие руки. – Вот поэтому тебе остается впустую облизываться, глядя на олигархов, – заржал Лавров, материализуясь возле нас, – богатым мужикам нужны наследники, которым они передадут состояние. У тебя другая установка. Даже если ты отыщешь золотую гору, будешь сниматься в кино, а не встанешь на кухне у плиты. Не зря раньше актрис хоронили за оградой кладбища, они все больные, с изломанной психикой. Апчхи! – Будь здоров! – машинально произнесла я. Павел ничего не сказал, а Ермолова набросилась на меня с упреками: – Ну ты молодец! Пашка нас обхамил, нечего ему здоровья желать! Гепатит тебе в печень, Лавров. Франк захихикала, Павел почему‑то молчал, а я улыбалась во весь рот. – Девочки, щедрость Филиппа Леонидовича не знает границ, а мы ему понравились. – В особенности я, – самодовольно заявила Ермолова, – выложилась по полной. Настоящий профессионал не может халтурить, он горит на сцене, вполноги не пляшет! Премию, обещанную Филиппом, все получат исключительно благодаря мне. – Я рыдаю! – скривилась Катя. – Огромное спасибо, благодетельница! Кланяемся в пояс. – Не хами, детка, – процедила Марфа. Лавров, к моему огромному удивлению, никак не комментировал заявление Ермоловой, лишь издал пару нечленораздельных звуков. – Девочки, – защебетала я, – не ссорьтесь. У меня есть замечательная новость. Мы сейчас пойдем в одну волшебную комнату и сможем взять там все, что захотим! – Вау! – подскочила Франк. – Надеюсь, это не кухня! Кастрюли со сковородками мне на хрен не нужны. – Обожаю картины! – алчно воскликнула Марфа. – Думаю, их тут немало, вроде Пикассо или Рембрандта. – Нас хотят обеспечить одеждой, обувью, сумками, – уточнила я. – Роскошные бренды из разных стран мира. – Шубка! – подпрыгнула Катя. – Из леопарда! Хочу! Куда бежать? Чур, я первая! – Можешь не торопиться, – продолжила я. – У нас у всех разные размеры, никто твое манто не возьмет. Но Франк резко подалась вправо, пошатнулась, ойкнула и чуть не упала. Один из проходивших гостей, лысый толстяк в шикарном костюме, успел подхватить ее под локоток. – Осторожнее, – сказал он и масленым взглядом окинул стройную фигурку молодой актрисы, – торопыжка. – Спасибо, – прошелестела Катюша и покрепче вцепилась спасителю в рукав пиджака стоимостью в несколько тысяч евро, – приятно встретить настоящего мужчину, который готов помочь даже незнакомой даме. Я подвернула ногу. Очень больно. Толстячок приосанился, он явно собирался продолжать приятный разговор, но тут возле нашей славной компании возникла рослая блондинка в облегающем платье‑бюстье, схватила лысика за другой рукав, резко дернула, прижала добычу лицом к своему пупку и воскликнула: – Папочка! Вот ты где? Пошли к Емелькиным, Сергей рассказывает о поездке в Аргентину. Так интересно! Может, и нам туда слетать? – Конечно, зюзечка, – залебезил толстячок, – как пожелаешь. Блондинка метнула во Франк убийственный взгляд. Странно, что Катя не превратилась в горстку пепла, даже мне стало не по себе от взора «зюзечки». – Так мы идем или нет? – высокомерно поинтересовалась Марфа. – Не подумайте, что я падка на подарки, просто любопытно чисто по‑человечески. Катя сделала пару шагов и опять ойкнула. – Больно? – спросила я, глядя на ее страдальческую гримасу, – дать баралгин? – Не откажусь, – сказала Катерина, – эй, официант, дайте воды без газа. – А мне с пузырями, – немедленно потребовала Марфа, – я еще не помешалась на почве здорового образа жизни. – Лекарство нельзя запивать газировкой, – менторски заявила Катя, – так Елена Малышева по телику говорила. – Ты веришь программам про здоровье? – развеселилась Марфа. – Она врач, – вступилась за любимую ведущую Франк, – настоящий! Пока актрисы спорили, я запустила руку в карман и, к своему удивлению, нащупала там, кроме блистера с таблетками, странный, ребристый предмет. – Дай баралгин, – потребовала Катя, я протянула ей лекарство. Ермолова, повернувшись спиной ко мне и непривычно молчаливому Лаврову, громогласно высмеивала тех, кто верит телевизору. Катя, тоже забыв о присутствующих, бойко возражала Марфе. Я достала непонятную вещь из кармана и попыталась определить, что держу в руке: белые кусочки, шире рисовых зерен, но меньше фасолин торчали из розового полукруга. Мама! Это зубы! В ту самую минуту, когда из горла уже готов был вырваться вопль, Павел вырвал из моих рук искусственную челюсть, живо впихнул в свой рот, обнял меня за плечи и шепнул: – Молчи! Я поперхнулась. – Я ставлю импланты, – еле слышно объяснил артист, – мне выдрали все зубы, чего‑то там в надкостницу засыпали, теперь оно приживается. Нельзя же в ужасающем виде народу показаться? Мне сделали временный съемный протез, а он, собака, изо рта выскакивает! Если кому расскажешь, считай, ты покойница. Надела платье с растопыренными карманами, я чихнул со вкусом, челюсть выпала и прямиком к тебе угодила. Заржешь, обижусь до конца жизни. – Что ты, Пашенька, – стараясь не разрыдаться от смеха, произнесла я, – мне и в голову это не придет. Ситуация трагичная, хи‑хи. То есть, кха, кха, я простыла слегка, теперь кашляю. Девочки, побежали! Я схватила Марфу за руку и потащила ее в сторону арки, где нас терпеливо дожидался Михаил Степанович. Катерина, охая и прихрамывая, семенила следом. Отец Корсакова уверенно повел нас по длинному извилистому коридору, и в конце концов мы очутились около двери из красного дерева. Дядя Миша приложил к косяку пропуск, дверь распахнулась, за ней показался парень в темном костюме. – Привет, Игорь, – поздоровался наш провожатый, – Филипп Леонидович приказал отвести актрис и писательницу во вторую гардеробную. Михаил Степанович сделал несколько шагов и встал за порогом, дверной проем запищал и замолк. Игорь кивнул. – Пусть идут. Я предупрежден. Мы с Катей благополучно миновали порог, а вот когда Марфа сделала шаг, косяк издал противный писк. – Что случилось? – испугалась Ермолова. Охранник не проявил беспокойства. – Металлоискатель сработал, чуткий чрезмерно. У вас в сумочке деньги есть? Система реагирует на их защиту: в купюры большого достоинства вделана фольговая полоска. Марфа по привычке состроила глазки симпатичному парню. – Нет. Зачем мне деньги? Есть кредитки, но они в кошельке, в гримерке. – Попробуйте еще раз, – спокойно предложил секьюрити. Ермолова занесла над порогом ногу. – Пи‑и‑и‑и, – заорал косяк. – Что у вас есть железное? – нахмурился секьюрити. – Кроме характера, ничего, – кокетливо произнесла Марфа. – Вы звените, – не отреагировал на шутку охранник. – Не глупи, – строго сказал дядя Миша, – они гости Верещагина. – У меня инструкция, – не дрогнул Игорь, – тут начинаются личные покои. Вход только через барьер. Снимите туфельки. В шпильку часто стальной стержень вставляют. Марфа проявила понимание, скинула обувь и протянула ее парню, похоже, ей хотелось побыстрее очутиться в чудо‑комнате. Игорь пару раз помахал лодочками перед косяком и вздохнул. – Нет, не они. Протезы есть? – Что? – начала закипать актриса. – Полагаешь, у меня железные копыта и руки, как у Чарли‑ножницы? – Она Дровосек из сказки про Волшебника Изумрудного города, – захихикала Катя, – у нее под платьем банка подвешена со средством для смазки суставов. – Отцепите контейнер с маслом, я отвернусь, – деловито произнес Игорь.